Я поймала взгляд Берк-элмену и постаралась мимикой выразить свое восхищение. Воинский начальник сиял ярче полуденного солнца. Ещё бы — такое представление степняки видят впервые. Когда после финального удара барабана вои замерли, последний раз стукнув древком об пол, баскак шагнул в образовавшийся проход, неся на вытянутых руках нечто продолговатое, покрытое шёлковым платком.

— Мой господин, — сказал он, встав на колени у подножия пирамиды, — прими мой дар. Пусть это оружие не только украшает стены юрты, но и рубит головы твоим врагам.

Платок соскользнул на пол, открывая взглядам богато украшенные ножны и хищно изогнутую саблю. У тех, кто понимал, вырвался восхищённый вздох. Я кроме крупных драгоценных каменьев на рукояти и ножнах особой ценности не увидела. Железка и железка.

Потом юные официанты принялись разносить угощение и напитки, а гости с удовольствием пробовали еду, одобрительно кивали и поднимали чаши во славу кагана. Задребезжали медные бубенчики бубна, заплакала флейта, нежный смычок извлёк из кобыза томный стон, и из-за ширмы на пустую середину зала выбежали три танцовщицы, закутанные с головы до ног в яркие покрывала, которые в ходе танца разматывались, открывая гибкие женские фигуры…

Когда праздник закончился и в зале осталась только семья, каган сказал:

— Сегодня был неведомый доселе праздник. Было много музыки, веселья и подарков, было много гостей и речей, славящих меня. Но хочу вам сказать, что самый большой мой подарок — это то, что все мои сыновья сейчас собрались под одной крышей. Я вижу, как вы возмужали, какими могучими батырами стали, какими сильными чародеями. Мне есть чем гордиться — жизнь прожита не зря, у меня достойные наследники, — Метин поднял чашу, приветствуя сыновей. А пригубив, продолжил: — Но больше всего я рад, что духи степи подарили мне дочь. Дерья, я знаю, это ты устроила праздник. Знаю, как старалась удивить и порадовать меня, как переживала за каждую мелочь. Думаю, что ты очень устала и нуждаешься в опоре. Поэтому…

Метин сделал кому-то жест, и к помосту подошёл Ерофей. Они с боярином Судиславом присутствовали на празднике, речь поздравительную говорили. Подарили раковину, выполненную из золота и выложенную изнутри бархатом, на котором покоилась крупная, размером с хороший фундук, розовая жемчужина. Завидев эту красоту, весь гарем в восхищении закатил глаза. Я не заметила, когда послы ушли с праздника — следила за тем, чтобы гостей развели по спальным местам, и очень огорчилась тому, что не перекинулась с любимым хотя бы парой слов.

И вот он идёт ко мне по приказу кагана. Не сводит взгляда, сдержанно улыбается, а я ничего не понимаю. Что происходит, граждане?

— Дерья, волей своей и по договорённости с послом, отдаю тебя царевичу Ерофею в жёны, — объяснил отец и, смеясь, добавил: — А то ты сама замуж выйти времени не найдёшь.

Я было открыла рот чтобы возмутиться: «Как это, не спросив моего согласия, без кольца и преклонения колена замуж отдают?» Но вовремя поняла, что это не я — Дарья — эмоциями фонтанирую, а Алевтина, памятью которой в последнее время активно пользовалась.

Удивительное дело: я не ассоциировала себя ни с бывшей хозяйкой тела Дерьей, ни с Алевтиной, чьи обрывки сознания помогли мне выжить в этом мире. Словно взяла от них лучшее и стала совершенно новой, уникальной личностью. Безмерно благодарна обоим, но влиять на свой характер и поступки не позволю. Я — это я.

У девушки, выросшей и воспитанной во времена средневековья даже мысли о публичном скандале не может возникнуть. Поэтому смиренно потупила глазки. Замуж так замуж. Тем более отдаёт меня отец не в гарем третьей женой, а за любимого.

— Сегодня уже все устали, поэтому праздник в вашу честь будет завтра, — объявил отец. — А сейчас всем отдыхать!

Да! Отдыхать это своевременно и необходимо. Трое суток перед папочкиным юбилеем спала урывками. Самая сладкая мечта на сегодняшний момент — это мягкая подушка и тёплое одеяло.

— Даша, моя юрта ближе всего, — наконец-то заговорил жених… или уже муж? — Понимаю, что тебе сейчас не до… кх-м… Ты просто будешь спать столько, сколько захочешь, и я никому не позволю тебе мешать. Согласна?

Спать? Конечно, согласна. Готова вон на тех подушках лечь. Но Ерофей подхватил меня на руки и… Больше я ничего не помнила. Провалилась в сон. Усталость и стрессы последних дней настолько меня обессилили, что даже взволноваться о предстоящей свадьбе не смогла.

Зато выспалась.

Разбудил меня громкий шёпот:

— Тише! Я вам говорю: тише! Куда ты это ставишь? Здесь подушки и одеяла. Корзины с посудой туда ставь. Да тише же, говорю! — шипела на кого-то Помила. Именно её увещевания быть аккуратнее и двигаться бесшумно не дали мне спать дальше.

Я потянулась на мягком ложе, на котором провела ночь, и осмотрелась. Постель была отгорожена ширмой, и много увидеть я не смогла. Вот кафтан мой нарядный висит, переброшенный через одну из створок перегородки, вот сапожки стоят. Остальная вся одежда на мне. Прямые солнечные лучи падают в отверстие в крыше — значит, полдень уже. Ого, я заспалась!

Спустила ноги с кровати. Ух ты, у Ерофея настоящая кровать, а я-то чего себе не догадалась из царства выписать? Кое-как распутала пальцами сбившуюся причёску и собрала волосы в косу. Разгладила ладонями по телу платье и надела кафтан. Хороша невеста, нечего сказать! Ворон пугать с огорода.

В целом я не против замужества, но не с бухты-барахты же. Подготовиться надо, платье красивое сшить, девичник устроить… А меня перед фактом поставили — жена. Первый раз замуж выхожу и так скомканно. Обидно.

— Помила, что происходит? — выглянула из-за ширмы.

— Так приданое твоё переносим, — последовал ответ.

— Сейчас?!

— А когда ещё? Ночь в доме мужа провела, он тебя поутру с позором не выгнал. Значит, пора приданное переносить, — пальцем указав, куда очередной сундук ставить, ответила тётушка.

— За что выгнать-то? — непонимающе тряхнула я головой. — Что за дикость?

— Мало ли какая причина могла быть, — устало присела Помила на тот самый сундук, что только занесли. — Невеста девственность потеряла с кем-то, а то и вовсе не женского полу оказалась, или ещё бывает старуху за юную деву выдали, напоив её омолаживающими отварами. — И вдруг вновь подскочила и уже в полный голос: — Осторожнее! Это подарок кагана дочери. Если разобьёте, то он вас на кол посадит, а я перед тем самолично руки оторву.

Бедные слуги, напуганные перспективой страшного наказания, замерли со своей ношей, а я пыталась рассмотреть, что за ценность они несли. А когда опознала в громоздком предмете большое зеркало в золочёной резной раме, зажала рот обеими руками — чтобы визгом своим не перепугать несчастных окончательно.

Моя мечта наконец-то сбылась! Зеркало! У меня будет зеркало в полный рост. Да только ради этого я готова замуж выйти.

Кстати, а где муж мой?

Наблюдая, как устанавливают подарок отца, опирая его на гору одеял и подушек, — откуда столько взялось? — я осматривала юрту. Обставлено всё было на привычный по дому деда Осея манер. Обеденный стол и стулья нормальной высоты, горка с посудой прикрыта чистой нарядной занавеской, за ширмой кровать, на которой я сегодняшнюю ночь провела, рабочая конторка, пирамида из нескольких сундуков. Должно быть, в них одежда хранится. На стенах ковры. У входа вешалка для верхней одежды.

Правда, сейчас половина юрты завалена моим приданым, и от прежнего уютного порядка холостяцкого жилья осталось воспоминания.

— Даша, доброе утро! Проснулась, стрекозка моя? — муж или пока ещё жених? — стремительно вошёл в юрту. Чуть было не споткнулся об вовремя неубранный с прохода сундук и шагнул ко мне. — Выспалась, душа моя? Не хотел никого пускать, чтобы ненароком не разбудили, но тётушку твою не остановишь. Положено так, и всё тут.

Он нежно смотрел в моё заспанное лицо, гладил по спутанным волосам, но я видела, что Ерофей о чём-то тревожится.

— Что-то случилось?