Что же касается третьего утверждения Мэри, будто бы Айседора намеревалась начать «новое любовное приключение» с водителем «бугатти», то кто может знать это наверняка?
По словам Серова, за несколько дней до обращения Мэри к Зингеру Айседора указала на «бугатти», сказав: «Хотела бы я прокатиться на такой машине»44. Витя ответил ей, что это легко устроить: ей нужно лишь пойти в гараж и сказать владельцу, что она хочет купить машину. После того как Витя уехал, Айседора, по-видимому, так и поступила. Узнав, что шофер, Бенуа Фалчетто, был агентом по продаже машин, она познакомилась с ним и попросила его показать, как машина работает. Однако он пришел в отель, когда Айседора отдыхала, и Мэри отослала его назад. Танцовщица, узнав об этом, очень огорчилась.
Айседора договорилась о новой встрече с Фалчетто 14 сентября и устроила так, чтобы Зингер, который хотел обсудить с ней кое-какие деловые вопросы, пришел на час раньше. Но Зингер задержался, а придя, обнаружил, что Айседора оживленно беседует с молодым шофером о своем искусстве и его жизни. (Она выяснила, что он еще пилотирует аэропланы.) Крайне недовольный, ее бывший любовник сказал ей: «Я вижу, ты не меняешься». Айседора смущенно объяснила, что Мэри собирается купить «бугатти». Но Зингеру было прекрасно известно финансовое положение Мэри, и, не обращая внимания на извинения, он встал и пообещал прийти на следующее утро, чтобы завершить все дела с Айседорой. Тем временем она отослала шофера, попросив его прийти в девять вечера.
Когда мужчины ушли, Айседора испугалась, что больше не увидит ни того, ни другого: ее поведение, безусловно, обидело обоих. Тогда она, Мэри и Иван (друг Элис Спайсер, заглянувший повидать Мэри) решили пообедать у Анри, в ресторане, находящемся через улицу. По дороге туда настроение Айседоры улучшилось. Она сказала Мэри: «Если бы ты видела лицо Лоэнгрина, когда он увидел Бугатти [так она называла шофера], то поняла бы, что он до сих пор любит меня. О, я так счастлива…»
Мэри была далека от того, чтобы разделить оживление подруги. Возбужденное состояние Айседоры рождало в ней только тревогу. Скорее безотчетно волнуясь, чем неодобрительно, она сказала: «Пожалуйста, Айседора, не стоит ездить в этом автомобиле. Я очень нервничаю. Боюсь, что с тобой может что-нибудь случиться».
Но, легкомысленно веселясь, предвкушая удовольствие, Айседора не прислушалась к словам подруги. Напротив, они лишь разожгли ее пыл. «Моя дорогая, я поехала бы на сегодняшнюю прогулку на автомобиле, даже если бы знала, что она последняя. В этом случае я поехала бы скорее».
Вернувшись в отель, Айседора увидела Бугатти, который ожидал ее внизу. Танцовщица, повязав на шею свой красный шарф, пошла к выходу. Она отказалась надеть пальто, которое предлагала ей Мэри, и кожаную куртку водителя — ее шарф, сказала она, достаточно теплый. Усевшись в машину, она помахала Мэри и Ивану и крикнула по-французски: «Прощайте, друзья, я отправляюсь к славе!»
Автомобиль дернулся вперед, потом внезапно остановился, и окружающие увидели, что голова Айседоры резко упала на край дверцы. Еще до того, как они сообразили, что произошло, шофер закричал. Все еще ничего не понимая, не связывая его крики с несчастьем, они бросились к автомобилю.
Шарф Айседоры попал в ось колеса и, затянувшись, сломал ей шею и раздавил гортань. Обезумевшая от горя Мэри вскочила в машину и помчалась с неподвижной танцовщицей в больницу Сент-Рош. Там врач сказал ей то, что она боялась услышать: Айседора Дункан была мертва.
Об этом сообщили Парису Зингеру, и он помог Мэри сделать все необходимое. Им не нужно было советоваться друг с другом. И он, и она знали, что с похорон детей Айседоры — и сына Зингера — у нее было только одно желание.
Пока Мэри принимала соболезнования от скорбящих людей, которые текли потоком мимо убранного цветами ложа, ей передали телеграмму, в которой сообщалось, что мемуары Айседоры куплены синдикатом Белла и деньги для танцовщицы лежат в парижском банке.
Витя вернулся в Ниццу, и 16 сентября он, Мэри и Раймонд Дункан отправились поездом в Париж с гробом, где покоилось тело Айседоры. Там их встретили Элизабет Дункан, Лиза Дункан (единственная из учениц Айседоры, находившаяся в то время в Париже) и ее друзья: Фернан Дивуар, Кристина Далье, Дугги, Марсель Эран и Альфредо Сидэ. Тело Айседоры было доставлено в студию Раймонда, убранную голубыми занавесями. Спустя два дня, утром 18 сентября, ее друзья собрались в студии, чтобы сопровождать тело в крематорий кладбища Пер-Лашез. Мэри набросила на гроб пурпурную накидку (в ней Айседора танцевала «Воскресение»), а Раймонд положил американский флаг на его край. Потом процессия тронулась. Сразу за гробом шли Раймонд и Элизабет, он с высоко поднятой головой и сжатыми губами, она — опустив голову и с глубокой скорбью на лице. Оба они вспоминали свою маленькую сестренку и те надежды, которые они питали, отправляясь много лет назад в Европу. За ними шла Мэри Дести, поддерживаемая Виктором Серовым и Кристиной Далье. Лицо Вити напоминало сосредоточенную маску скорби. За Далье следовали Лиза Дункан, Макдуголл, Фернан Дивуар, Жозе Клара, Мерседес де Акоста. Альберт Вольф (дирижер, выступавший на последнем концерте Айседоры), Лотти Йорска, Марсель Эран, Талия Розалес, Альфредо Сидэ и многие другие друзья Айседоры, старые и новые.
В тот день проходил парад Американского легиона, поэтому кортеж был вынужден остановиться на левом берегу Сены до въезда на Королевский мост. Мэри Дести обратила внимание на то, что некоторые легионеры, идущие на парад, увидев американский флаг, спрашивали: «Кто из американцев умер?» Как знаменательно, думала Мэри, что звездно-полосатый флаг в этот день развевался на башне Трокадеро (место сбора американских легионеров), где так часто выступала Айседора, словно в память о великой американской танцовщице. Альпийские стрелки, охранявшие парад американских легионеров от приверженцев недавно казненных Сакко и Ванцетти, опустили свои трехцветные знамена в знак скорби, когда траурный кортеж проследовал мимо них. И Серов подумал, что это позабавило бы Айседору, которая выступала за освобождение Сакко и Ванцетти.
Когда похоронная процессия медленно приблизилась к кладбищу Пер-Лашез, Мэри вспомнила два последних случая, в связи с которыми она была здесь: похороны матери Айседоры, а ранее — похороны детей Айседоры и их гувернантки. Мэри припомнила и много других вещей. Свою первую встречу с энергичной, худенькой девчонкой много лет назад, тайны, которыми они делились друг с другом, их смех, Айседору, стоящую с распростертыми руками перед аплодирующей публикой, Айседору, отвернувшуюся с горестным лицом и опущенными руками после смерти ее несчастного третьего ребенка.
Начался мелкий дождь. Тем не менее у ворот кладбища стояла огромная толпа, около четырех тысяч людей, молодых и старых, бедных и богатых, безвестных и прославленных. Когда кортеж двигался между скорбящими людьми, в толпе возник шепот; люди крестились и тихо говорили: «Бедная Айседора!»
В часовне Ральф Лоутон, сопровождавший Айседору в Брюссель и Париж, сыграл «Погребение» Листа. Квартет Кальвет исполнил «Анданте» Бетховена, Гарсиа Марселас спела «Аве Мария» Шуберта. Потом старый друг Айседоры, поэт Фернан Дивуар, произнес траурную речь. Такие же трогательные слова он писал об Айседоре и раньше. И такой останется она и для нас.
«Она знала… что каждый раз, когда она становится юной девушкой, амазонкой, вакханкой, толпа будет неистовствовать, выкрикивать ее имя вперемешку с возгласами «браво».
Она не делает уступок. Она выходит на сцену не ради аплодисментов.
Она здесь для того, чтобы повести за собой толпу, которую сама разбудила, дала ей познать радость сию минуту и на будущее.
Познав скорбь, она донесла ее настоящие слезы до наших сердец и, вызвав ответную жалость, дала нам силы вынести вместе с другими всю тяжесть парящего полумрака.
То, чем она является, имеет название на всех человеческих языках, потому что она — сама жизнь человеческой души, красота, спокойствие, уверенность в себе; единственная сестра Ники Самофракийской, душа, омываемая слезами, понятная тем, кто знает истинный смысл слова «скорбь», включающего в себя покорность, и любовь, и жалость, и гордость несправедливо обиженных, и одиночество оставшихся с пустыми руками. Дионисий скорбит»45.