По дороге в гости к банутьярам, мы практически не разговаривали. На все мои вопросы Лариния отвечала односложно, сразу этим пресекая возможность общения. Как не пытался я понять происходящее, у меня не получалось. Какие только мысли не посещали мою многострадальную голову.

На счет ее странного ко мне отношения я мог строить только догадки. Я видел, что она ко мне неравнодушна, но в то же время всеми силами пытается это скрыть. Но вот почему у нас такое разное отношение к моему фастирству? Кажется, начинаю догадываться.

В моих рассуждениях, господствующее положение лидера в обществе, должно выражаться в его достатке. То есть Фаст, просто обязан иметь максимальное количество материальных благ, которых, кстати, у меня нет. Потому я и считаю, что недостоин ее. У нее-то, по моим соображениям достатка хватает. Хоть она и называет себя простой охотницей, что-то мне подсказывает, что это не так. В ее же понимании, как кстати и всех моих фастиров, лидер обязан иметь только одно. Право первым пойти и умереть за свое племя. Все остальное не имеет значения. Все эти шкуры на плечах и короны на головах, это только мишура, лишь подчеркивающая степень уважения к нему окружающих. Невозможно стать Фастом в этом мире насильственно. Никто не отдаст свою жизнь во владения другому даже под угрозами смерти, он может это сделать только добровольно. Поэтому то и относятся тут к своему лидеру так трепетно. А мне доверились сразу три племени. Потому девушка и считает себя недостойной. Это та преграда, которую очень трудно будет преодолеть.

Она ехала немного впереди. Я смотрел на покачивающуюся в седле спину и никак не мог решится на разговор. Раздирающее меня чувство нельзя было назвать трусостью, это скорее странная дрожь в душе, что-то наподобие робости, хотя и это определение не подходит к описанию состояния, охватившего меня.

— Лариния. — Наконец я решился заговорить. — Мне кажется, что я понимаю причину твоего отношения. Ты считаешь, что недостойна меня только потому, что не владеешь ни одним фастиром. Но это не так. — Плечи ее вздрогнули, но она не ответила.

— Я знаю, как это исправить. — Я остановил своего хатира и закричал, привстав в стременах, со всей горячностью, накопившейся в душе. — Я буду твоим рабом, Лариния! Прими мою жизнь! — Я спрыгнул на землю и упал на колени.

Она резко остановилась и развернулась. По ее щекам текли слезы, но она смеялась.

— Ты дурак Кардир. Фаст не может отдать свою жизнь во владение другому. Он уже отдал ее своим фастирам. Да, есть определенная правда в твоих словах, но это совсем не то. Просто я чувствую себя в твоем присутствии маленькой девочкой рядом с великаном. Это не потому, что ты такой большой и сильный, на свете много людей превосходящих тебя по стати. Но в мире еще небыло такого, чтобы сразу три племени, да еще другой расы, отдали свои жизни практически одновременно, и в этом твое величие. Ты не такой как все. А я ведь помню, еще совсем недавно, валяющегося на песке и скулящего пуся, вызывающего жалость. Тогда ты был одним, теперь ты другой. А кем ты станешь завтра? Дай время нам — и мне и тебе. Я не отвергаю. Я лишь прошу времени. — Она вновь развернулась и замолчала. И дальше мы ехали не проронив ни слова.

Что я могу сказать про поселение банутьяров. Представь, что ты из деревни Гадюкино. Запендрищенской области, в стеганной фуфайке и зимней затертой меховой шапке с одним отвисшим засаленным ухом и с зажеванной папиросой во рту, на телеге, запряженной старой клячей, въезжаешь на площадь современного города, и останавливаешься у торгового центра. Какое у тебя будет состояние? Вот и я чувствовал себя стукнутым пыльным мешком по голове.

А это был именно город. Пусть маленький и деревянный, но город. Посреди обступающего со всех сторон леса, обнесенный крепостной стеной из бревен, а не частоколом как у нас.

Массивные ворота, гостеприимно распахнутые настежь. а за ними прямая улица, с бревенчатыми домами, с резными наличниками над провалами окон без стекол, и с двухскатными крышами, радующими глаз разноцветной дранкой, по обеим сторонам дороги. А дальше, в конце, огромный терем — дворец, покрытый шедевром резьбы по дереву, где каждое бревно имеет свой орнамент, и в то же время составляет одну завораживающую взгляд композицию, и кровлей, застеленной тонкими дощечками внахлест, так же покрытыми резьбой, с отражающемся там солнцем в полированном лаке. И кругом люди. Спешащие по своим делам, чем — то занятые за низенькими оградками своих дворов, суетящиеся и спокойно бредущие люди.

Гомон и смех. Все это навалилось на меня сразу водопадом, внезапно оглушив. Я застыл посередине улицы, открыв рот, и стоял так, пока кто-то с силой не толкнул в плечо, и так сильно, что меня развернуло на девяносто градусов.

— Что встал деревенщина! Двигай к забору и топай вдоль него, не путайся под ногами. — Произнес здоровенный мужик, по пояс голый, в красных кожаных шароварах. Он смерил меня ехидной улыбкой, и махнув головой, откинул на бритый затылок длинный чуб, спадающий на глаза.

— О ветер. — прошептал за спиной взволнованный голос Ларинии.

Еще недавно я именно бы так и поступил, припустил бы по заборчику бегом от неприятностей, но сейчас…. Но сейчас нет. Я повернулся к девушке и спросил ее, постаравшись вложить в голос как можно больше сарказма.

— Лариния, мне показалось, или действительно здесь запахло дерьмецом? — Она прыснула в кулак и смущенно засмеялась, а я, зажав нос повернулся к детине, жестко посмотрел ему в глаза, и замахал рукой, всем видом показывая, что отгоняю от себя вонь. — Это от тебя что — ли так смердит? Ты бы помылся что ли, заликс.

Мне даже показалось, что у него пар пошел из ушей, на столько покраснел бедолага.

— Никто еще безнаказанно не оскорблял Рутыра!!! — Взревела и сжала кулаки эта гора мышц.

— Вот опять. Слышишь Лариния. — Я приложил руку к уху. — Опять кто-то воздух испортил. Слышала?

Я едва успел пригнуться, но мой берет, всё же снесло огромным кулаком. Но на этом все и закончилось.

— Стоять всем. — Зазвучал громкий голос и в нашу сторону направился крепенький седой старичок, закутанный в белоснежный плащ и с обручем на голове стягивающим длинные, до плеч волосы. — Опять ты Рутыр буянишь, отделают тебя когда-нибудь так, что встать не сможешь, — он говорил прямо на ходу, в длинную седую бороду, рассматривая меня внимательным взглядом.

— Не. — Заржал злосчастный Рутыр, вставая на одно колено и склоняя голову, не вылупился еще такой цыплёнок на свете, а если все-таки такой найдется, я ему жизнь отдам. Только не бывать такому.

Лариния тоже приклонила колено.

— Ну и дурак же ты. — Буркнул старик и посмотрел мне в глаза. — Фаст Кардир? — Он скорее не спрашивал, а констатировал факт.

— Да, — я хлопнул по груди ладонью в приветствии.

— Я Фаст Борюкс, вождь здешних племен. — Он так же прижал ладонь к груди. — Надеюсь ты не в обиде на этого охламона?

— Я в обиде, он меня оскорбил, и плевать мне на то, какой он фаст, и какой Кардир, по морде однозначно сегодня получит. Закон таков. Я его на поединок вызываю. — Забубнил детина, не поднимая головы.

— Поимей совесть Рутыр, — Лариния заговорила так же, не поднимая головы. — Ты же первый его толкнул.

— Тогда он пусть меня вызывает. — Засмеялся тот.

— Твой выбор фаст. Ты в праве отказаться. Местный Фаст стрельнул хитрющими глазами.

А не сговор ли это? Ну что за тудыт, растудыт. Стоит мне только где-нибудь оказаться, так сразу непременно вляпаюсь в неприятности. Вот что мне делать? Этот детина в два раза больше меня. Уроет меня с одного удара. Но и отказаться никак. В глазах, собравшихся поглазеть на представление жителей этого поселка, буду выглядеть трусом. А что подумает девушка, вообще лучше промолчать. Нет уж.

Я изобразил на лице полное равнодушие и пожал плечами. — Ну что же, мне еще один фастир не помешает, а то у меня все зеленомордые, будет хоть одно светлое лицо.