Как ни хорошо мы были одеты, но несколько часов на открытой машине стали давать себя знать. Мороз тоненькими иголочками забирался под одежду и все сильнее и сильнее покалывал. День быстро угасал. С наступлением темноты становилось еще холоднее. Подпрыгивая на ухабах, мы старались тесней прижиматься друг к другу, чтобы сохранить оставшееся тепло. Наконец, продрогшие до костей, находясь в полу-оцепенелом состоянии, мы въехали в поселок, где предстоял ночлег.

Машина остановилась у освещенного здания. Надо слезать; но как только мы покидали пригретые места, холод охватывал нас своими ледяными клещами. Разминая затекшие члены и едва передвигаясь в своих одеждах, мы по одному спрыгивали с грузовика. Только я коснулся земли, как страшная боль полоснула по моим ступням и я с криком упал. Встать я уже не мог. Товарищи, еще ничего не поняв, торопили меня идти скорее в дом, но убедившись в том, что двигаться я не в состоянии, волоком потащили меня в помещение. Острая боль прошла, но ног своих я не чувствовал. Это были какие-то тяжелые колодки, которые безжизненно висели, когда меня несли в ярко освещенную и жарко натопленную комнату для приезжих. Особым уютом она не отличалась, но в ней было живительное тепло, в котором мы крайне нуждались. Меня начали срочно извлекать из одежды. Стаскивая валенки, товарищи причиняли мне нестерпимую боль. Так и пришлось один валенок разрезать. Обнажив мои ноги, все ахнули — они были белые как бумага.

Пока искали врача, товарищи предлагали различные способы лечения. Первым делом в меня влили изрядную порцию спирта, и все дальнейшее я почти не воспринимал. Очнулся я от страшной боли. Как будто миллионы раскаленных иголок впивались в мои ступни. Боль была настолько сильной, что я обливался потом. Занимавшийся моими ногами местный врач очень обрадовался этим болям. Он потирал руки и говорил, что теперь все в порядке и ноги будут целы. Перед этим он высказывал опасение, что без ампутации обеих ступней не обойтись.

Продолжать дальнейшее путешествие в эту ночь мы не стали. Когда боль немного утихла и я опять стал владельцем своих собственных ног, я с какой-то любовью смотрел на них и шевелил пальцами. Они сильно распухли, были все в ссадинах и горели как в огне. Этот случай, конечно, не прошел для меня бесследно. В последующие годы ноги у меня очень часто болели, покрываясь надолго незаживающими ранами.

Мороз, как нарочно, все крепчал и крепчал и к утру достиг шестидесяти градусов. После несчастья, случившегося со мной, этот мороз вызывал у нас неподдельный страх. Имелась реальная возможность отморозить ноги и на всю жизнь остаться калекой. Но нам необходимо продолжать путешествие. Одевшись как можно теплее и захватив с собой еще несколько тулупов, мы, окутанные облаком пара, тронулись в путь.

Машина взбирается на подъем, мотор чихает, задыхается и вот-вот заглохнет. Это опасно, так как тогда его на морозе не заведешь. Но пока автомобиль мчится вперед и мимо нас снова мелькает засыпанная снегом тайга.

Когда-то, почти три года назад, мы проходили здесь на первые изыскания и принимали боевое крещение в тайге. А сейчас сменяющиеся картины тайги, одетой в зимний волшебный наряд, нас не привлекают. Мы устали и замерзли. Плотно кутаясь в тулупы, сильней прижимаясь друг к другу, молча проезжаем мы километр за километром, приближаясь к дели нашего путешествия — морю.

В каждом поселке шофер останавливает машину, интересуется нашим состоянием и спрашивает, не желаем ли мы погреться в помещении. Но мы просим его ехать дальше. Нам надо спешить, чтобы не опоздать на последние пароходы.

Снова надвигаются сумерки, мороз становится еще злей, он обжигает лицо, забирается под одежды. Мои больные ноги начинают мерзнуть, но я до судорог шевелю пальцами.

Но вот на одном из поворотов дороги, вдали, внизу, в белой мгле, мы увидели огоньки. Это был поселок Магадан — конец нашего путешествия на автомашине.

Как много прошло времени с тех пор, как мы выехали-отсюда в неизвестную для нас жизнь! И вот мы снова здесь. По большим домам с освещенными окнами, по широким улицам даже ночью можно судить, что тот небольшой поселок исчез. На его месте стоял настоящий современный город. Убегающие в разные стороны огни показывали, что он как бы расползся во все стороны, захватив даже склоны соседних сопок.

Мы подъехали к знакомой нам старой гостинице, которую покинули еще недостроенной. Поднимаемся в отведенный для нас номер и первым делом стягиваем с себя одежды. Уставшие, разморенные теплом, мы наскоро умываемся и, даже отказавшись от ужина, ложимся и крепко засыпаем.

Утро нас застало в хлопотах. Оказалось, что последний пароход уходит сегодня днем и к его отплытию нам предстоит сделать много дел. Началась беготня по многочисленным организациям. Получение подписей и различных виз отнимало уйму времени, и над нами нависла страшная угроза — не успеть на последний пароход. Нас спасло то, что здесь знали о нашем приезде, произвели заранее все расчеты и подготовили документы. Вскоре машина помчала нас по портовой дороге, отвоеванной когда-то нами, а потом строителями у отвесных, низвергающихся в море скал. Дорога оказалась прекрасной, и через несколько минут мы были уже в порту. Выполнив последние формальности, грузимся на новый комфортабельный пароход, который на несколько дней должен стать нашим домом.

Опять мы плыли в узком коридоре бухты, затемненной высокими, отражающимися в воде сопками. Погода на этот раз нам благоприятствовала. Мы шли, как говорили моряки, нормально, делая положенное число узлов в час.

Пароход был настолько быстроходным, что через несколько дней вдали стали вырисовываться сопки, окружающие Владивосток.

Вот мы на рейде. Вдали в морозной мгле сияет красавец город, и все мы торопимся сойти на берег, чтобы скорее пройти по его улицам. Но увы! Еще нельзя. Надо подождать, пока выполнятся сложные морские формальности.

День клонится к вечеру, а мы все стоим на рейде.

Вокруг нашего парохода снуют китайские лодки, и Фомич умудрился на одной из них уплыть так, что мы и не заметили. И каково же было наше удивление, когда с палубы одного из пришвартовавшихся к нашему пароходу катеров поднялся наш приятель, неся с собой огромный мешок. В мешке оказалась самая простая чайная колбаса и свежие булки. Разделить такое лакомство, от которого мы уже давно отвыкли, мы пригласили всех наших пароходных знакомых.

Нам буквально везло. На другой день мы уже мерно покачивались в международном вагоне поезда-экспресса Владивосток — Москва.

Теперь нас уже не волновали знакомые дорожные картины. Наши сердца учащенно бились при одном упоминании о предстоящих встречах с родными и близкими. Мы почти не жили жизнью вагона и мысленно уже были в Москве, в родных домах.

Но, как мы ни спешили, как благоприятно ни складывались обстоятельства, попасть к новогодним праздникам в Москву мы уже не могли. Кончался декабрь, а наш поезд находился еще где-то в пути, и Новый год мы встречали в вагоне.

…Трудно описать волнующие и радостные минуты встречи с родными и близкими. Поцелуи и слезы радости прерывались торопливыми расспросами, рассказами и воспоминаниями. Дома нас окружили вниманием и заботой.

Хорош заслуженный отдых в семейном кругу, в спокойной домашней обстановке! Таежные скитания и лишения остались далеко позади и кажутся каким-то сном.

…Вот снова море, но теперь-уже Черное. Но почему черное, если оно зеленовато-голубое, ласковое и приветливое! Хорошо отдыхать, набираться сил и здоровья.

…Но дни бегут. Наступает весна, и в душе пробуждается чувство, зовущее туда, в суровую тайгу, где нас ожидает трудная, но нужная работа.

Прощай, лучезарный юг, прощай, ласковое теплое море, прощай Большая земля! Весна!

Мы снова торопимся в свой далекий путь, выполняя приказ Родины.

Нас торопили. Шли частые телеграммы, извещавшие о сроках отправки первых пароходов. Не использовав до конца отпуска, мы снова мчимся по стране на восток.

Снова Владивосток и ожидание погрузки на корабль.