Безжалостный мороз, казалось, сковывал самый мозг, ломило обмороженные ноги, но я, как в бреду, ходил между людьми, кричал и ругался, не давал им уснуть и заставлял менять положение.
Так прошло несколько мучительных часов. И когда люди стали засыпать в стороне от костров, когда угроза, что кто-либо замерзнет, стала реальной, я выстрелами из винчестера поднял всех и приказал собираться в дорогу. Впервые послышался ропот в нашем коллективе:
— Куда идти ночью? Ведь это верная погибель!
Пришлось самым решительным образом пресечь ненужные разговоры и срочно покинуть ненадежные и коварные костры.
Это, пожалуй, и спасло нас. В сборах и вьючке лошадей все немного согрелись и отвлеклись от страшной действительности.
Мы тронулись дальше, и мрак тайги равнодушно принял и укрыл нас, небольшую группу обессиленных, но не побежденных суровой природой людей.
Спотыкаясь, брели мы в сугробах снега и с первыми проблесками рассвета подошли к злополучному зимовью.
Сделав небольшую остановку, заспешили ко второму, чтобы еще засветло дойти до него.
Этот переход был такой же тяжелый, как и предыдущий. Измученные морозом, глубоким снегом, после страшной бессонной ночи, теряя последние силы, мы упорно преодолевали километры. Заросшие, черные, закопченные дымом костров, в обгорелой одежде, в развалившейся и сожженной обуви, обвешанные рюкзаками и оружием, мы походили, наверное, скорее на бродяг, чем на участников технической экспедиции, возвращавшейся после работ к себе на зимовку.
К всеобщей радости, мы еще засветло добрели до зимовья. Каким дворцом показался нам этот затерянный в бесконечной тайге полуразвалившийся барак! Люди быстро привели его в жилой вид: разожгли печь, принесли ветки стланика, кое-где позатыкали дыры, и приют наш готов. Спасая от мороза лошадей, мы и их поместили в нашем «дворце». Было тепло, а в тепле заключалась для нас сама жизнь. Снаружи мороз все крепчал, столб пара врывался к нам, когда открывалась дверь. Но теперь он был нам не страшен. Сегодня мы переночуем здесь, в зимовье, а завтра совершим последний переход до поселка — и конец нашим мукам.
И как приятно валяться и отдыхать на нарах, покрытых пахучими ветками. Когда совсем стемнело, мы вдруг за дверью услышали голоса, и через несколько минут вместе с клубами пара к нам в зимовье вошла группа бородатых, заиндевевших и замерзших людей.
— Приветайте таежников! — охрипшим голосом произнес рослый мужчина.
— Добро пожаловать, — ответил я.
— А мы заплутали. Хорошо, что огонь горел, а то бы рядом с вами опять мерзли бы в тайге, — продолжал он, сбрасывая с себя котомку.
В зимовье стало тесно. Увидев лошадей, один из пришедших вдруг заявил:
— А ну, хлопцы, выводи лошадей, бо старателям нема миста.
— Обождите, — сказал я, — давайте познакомимся, узнаем друг друга, а место как-нибудь найдем для всех. Мы изыскательская экспедиция. Нас застала зима в тайге, и мы с трудом пробираемся на базу. Лошади для нас сейчас самое ценное, и мы делаем все, чтобы их сохранить. А на морозе они погибнут.
Я сказал все это очень спокойно, но твердо.
Наши гости ничего не хотели слышать и требовали одного: вывести лошадей. Спор перерастал в ссору и принимал серьезный характер. Один из старателей вынул револьвер и начал им угрожать, другие стали его поддерживать.
Не знаю, чем бы кончилось у нас дело, если бы не дядя Ваня. Он лежал молча на нарах и не принимал участия в споре, но когда тот старатель, что угрожал револьвером, подошел к лошадям с намерением их вывести, дядя Ваня вскочил и, схватив за ствол винчестер и потрясая им в воздухе, с хрипом выдохнул:
— Лошади спасли нам жизнь, и первому, кто дотронется до них, я проломлю голову.
Своим диким видом, с вздыбленной бородой, он не только на гостей, но даже и на нас навел такой ужас, что все моментально стихли, старатели присмирели.
— Оно, конечно, коняки добри, — примирительно заговорил организатор ссоры, — да надо же нам где-нибудь отдохнуть.
— Вот так бы раньше и говорили, а то выводи лошадей… Давайте тесниться, ребята, — обратился к нам Ваня, — а то «таежным волкам» нет места, а они привыкли к комфорту.
Атмосфера напряженности все еще оставалась в зимовье, и для разрядки ее, когда гости сели ужинать, я предложил им по «чарке» спирта с морозу. Наши отношения мгновенно изменились, и после ужина мы стали просто друзьями. В зимовье для всех нашлось место, и почти всю долгую ночь мы рассказывали друг другу о своих походах и приключениях.
Савелий Игнатов, бригадир старателей, человек лет пятидесяти, крупного телосложения, с окладистой бородой, рассказывал нам о своей жизни, проведенной в тайге.
Он и его товарищи составляли старательскую артель, которая являлась последним представителем некогда распространенных артелей, работавших на всех таежных приисках.
В то время отдельные участки, где считалось нерентабельным организовывать государственные прииски по добыче золота, отдавались бригадам старателей. Эти бригады работали, как говорят, на свой страх и риск, но добытый металл обязаны были за определенную плату сдавать государству.
В этих местах проходила та тропа, по которой «таежные волки», какими были наши гости, пробирались с одного из поселков горняков к морю, спеша успеть на последние пароходы.
На мой вопрос, давно ли Савелий занимается старательством, он ответил, что работал еще с Митькой на пару.
О Митьке мы уже кое-что слыхали. Это был какой-то легендарный герой этого края, первый разведчик его богатств.
Мы попросили Савелия рассказать что-нибудь о Митьке. Савелий усмехнулся в усы, попросил еще спирту и долго, словно собираясь с мыслями, смотрел на кружку, затем выпил и медленно заговорил:
— Это было давно. Еще молодым хлопцем познакомился я в Благовещенске с Митькой. Он был моложе меня, но уже считался опытным старателем. Несколько раз мы с ним промышляли золото на Алдане. Но Митька все мечтал отыскать какой-то клад. Он просто одержим был видением этого золота. И, бывало, говорил:
— Вот, Савелий, уйду я от вас и разыщу все-таки это золото. Его там столько, что хватит на всю мою жизнь. И погуляю же тогда!
— Пойдем вместе, — просился я к нему. Но он говорил, что пойдет только один, а когда найдет, то возьмет и меня. Все думали, что Митька шутит и никуда не уйдет, да и вообще не знает таких мест.
Но однажды весной Митька исчез. Как внимательно за ним ни следили, он умудрился тайно скупить лошадей, заготовить много продовольствия и пропасть бесследно. Прошло два года, а от Митьки не было вестей. Решили, что он где-нибудь погиб. А в это время Митька колесил по тайге, направляясь в эти места. И где-то вот здесь, в сыром и мрачном, ничем не примечательном распадке, затерянном среди бесчисленных гор, по одному ему, Митьке, известным признакам определил, что именно здесь то место, где он найдет свое богатство. Так в действительности и оказалось. Русло небольшого ручья состояло из пород, богатых драгоценным металлом.
Митька один, полуголодный и раздетый, примитивным инструментом в сравнительно короткий срок намыл огромное количество золота. Лошадей у него уже не было, и весь металл он вынести не мог. Запрятав часть его в землю и запомнив хорошенько место, Митька ушел в тайгу, отягощенный десятками килограммов золота. Как ему удалось выйти из тайги, это знал только он один. Но он вышел. Еле живой добрался он до города и стал кутить. Полубезумный от счастья, он в пьяном угаре прожил несколько месяцев, рассказывая своим собутыльникам о найденном «кладе». И как его ни спаивали, стараясь выведать месторасположение его участка, Митька оставался верным себе и тайну свою не выдал.
Однажды, отрезвев, он проверил остатки своих богатств и бросил пить и сорить деньгами. Тщетно за ним снова следили его приятели, понимая, что Митька собирается в дорогу, но он сумел усыпить их бдительность. И, собрав себе партию таких же отчаянных голов, как и он сам, ушел с ними из поселка.
