Маничка видела, как вдруг Корецкого потащил за собою такой же оборванец, как и он, неизвестно откуда взявшийся. Они быстро замешались среди прохожих, сновавших по тротуару, и исчезли с её глаз.

Маничка немного постояла, подождала и вернулась к себе в гостиницу. Больше ей ничего не оставалось делать.

Пыж, между тем, всё не выпуская руки Корецкого, юркнул с улицы в ворота большого каменного дома.

— Куда ты меня ведёшь? — осведомился, наконец, Корецкий, упираясь в темноте ворот.

— Тсс… молчи! Это — проходной двор, — шепнул ему Пыж на ходу.

Корецкий тут только понял, что ему грозит какая-то ещё неведомая опасность и что Пыж хочет увести его от неё через проходной двор. И, не спрашивая уже дальнейших объяснений, он кинулся было бежать в глубь двора, но Пыж опять ухватил его.

— Куда? Не туда, сюда! — показал он и, повернув в сторону, подбежал к помойной яме и присел за неё.

Корецкий последовал его примеру, хотя и не понял, почему это нужно было.

— Сиди молча! — шепнул ему Пыж, приложив палец к губам.

Корецкий затаил дыхание.

Прошло некоторое время.

— Ну, вот теперь вставай, идём! — сказал Пыж. — Теперь поле чисто вокруг нас… А чуть было ты не попался на прицепку…

И он направился, на этот раз уже не торопясь, не крадучись, а вполне развязно и открыто, но не в сторону, где в проходном дворе можно было ожидать другого выхода, а опять в те же ворота, куда они вошли.

— Куда ж ты? — спросил его Корецкий. — Ведь ты говорил, что двор проходной, чего ж мы не идём скрозь?

— «Скрозь»! — передразнил его Пыж. — Ты пойми, за тобою «глаз» был…

— Сыщик?

— Ну да! Ты, видно, не знаешь их?

— Не знаю.

— Ну, вот и было б тебе быть на верёвочке… «Глаз» за тобой следил, а теперь мы его надули. Понял?

— Ничего не понял.

— Мы в эти ворота вошли?

— Вошли.

— Как ты думаешь, если «глаз» следил за нами, видел он это или нет?

— Должно, видел.

— А как ты думаешь, знает ли он, что это — двор проходной?

— «Глаз»-то?

— Да.

— Не ведаю…

— Знает, брат, не хуже нас все проходные дворы знает… Ну, так он вошёл за нами да и сиганул «скрозь», чтоб догнать нас по ту сторону, а мы в прятках сидели в это время… Утямил теперь? Он нас по ту сторону догоняет, а мы с прохладкой по прежней дороге пойдём… Теперь он прозевал нас…

Корецкий не мог не удивиться изумительной находчивости и сообразительности Пыжа.

— Да откуда ты взялся? — спросил он.

— Откуда бы ни взялся, да вовремя поспел! — ответил Пыж.

— Вовремя!

— Ещё бы! Свою шкуру спас.

— Как — свою?

— Ну ещё бы! Ты мекаешь, я о тебе хлопотал? У тебя своя голова, ты её и береги сам. А только пока что голова-то у тебя дурья. Ты к нам «глаз»-то привёл бы в вертеп, а там бы и меня накрыли…

— Я бы никуда не привёл «глаза»! — мечтательно вздохнув, произнёс Корецкий. — Я не хотел к тебе возвращаться…

— Так. В академию захотел, значит, наметиться!..

— В какую академию?

— Когда ты понимать научишься? В острог!

— Я совсем уехал бы вон из города…

— Так бы тебя и выпустили! Ведь, ехать-то, небось, по рельсам собрался?

— По железной дороге.

— Через вокзал?

— Ну!

— Ну, а на вокзале жандармы! Они тебя приласкали бы… Разговаривая таким образом, они, не спеша, дошли к себе. Очутившись снова в гостеприимном подвале — надо было отдать справедливость Корецкому, — он вздохнул облегчённо, почувствовав себя в безопасности. Как ни несносно, как ни томительно было в этом подвале, всё-таки на улице, где, как знал теперь Корецкий, шныряют «глаза», чтоб следить за ним, казалось хуже.

На этот раз у Пыжа в запасе были приготовлены целый окорочок копчёной вестфальской ветчины, кусок сливочного масла и консервы фаршированного перца. Он любил поесть не только хорошо, но и разнообразно.

Кроме коньяка, он достал ещё бутылку дорогого бенедиктина.

Ужин вышел на славу, и Корецкий не мог отказать себе в удовольствии сделать ему должную честь.

Пыж, вернувшись в подвал, стал снова молчалив и неразговорчив.

Корецкий жевал и ел задумчиво, тоже не произнося ни слова. Он думал о том, куда и почему вдруг исчезла панна Юзефа и как ему быть теперь — идти опять завтра к ней или нет?

Было, действительно, похоже на ловушку, из которой он спасся, может быть, только благодаря внезапному появлению и находчивости Пыжа. Значит, идти к ней было опасно.

— Куда же девалась она? — произнёс он вдруг вслух, занятый своими мыслями.

— Кто — она? — переспросил Пыж.

— Нет, ничего, я так… — ответил Корецкий и принялся жевать.

Входная дверь хлопнула.

Корецкий вздрогнул.

В проходе к подвалу послышались шаги.

— Идёт кто-то! — испугался Корецкий и протянул руки к стоявшему у них на столе фонарю, чтоб потушить его.

— Кому ж быть?.. — спокойно остановил его Пыж, отстраняя от него фонарь. — Ёрш, видно, пришёл…

В самом деле, пришёл Ёрш.

— Эге, да у вас тут сладкое! — сказал он, садясь к столу, и, не ожидая приглашения, принялся за еду.

— Я сейчас из театра, — обернулся он к Пыжу, не обращая внимания на Корецкого, как будто того тут и не было, — дело наклёвывается!

Пыж только глазами повёл в его сторону.

— Филёночка [6] одна рассказывала в кулисах про домик в Нагорном. Я за пратикоблем стоял, слышал.

— Может, вздор? — усомнился Пыж.

— Нет, дело. Надо на просвет пойти. Может и интерес выйти…

— Сухой интерес-то?

— Никогда не известно. Может, и мокрый; помочить придётся.

Пыж взял со стола свой нож, которым они только что резали ветчину, вытер его о свою рубашку и стал водить им по ребру стола, как бы играя.

— Идти сейчас нужно. Домик крайний… В одиночестве стоит… — пояснил Ёрш.

— Да, уж если идти, так сейчас, — согласился Пыж.

— И ты?

— И я.

— А воздух-то разве чист?

— Чи-ист!..

— Ну, стрекаем…

— Иди, я сейчас…

Ёрш вышел.

Пыж засунул за голенище свой нож, взял картуз, напялил его, налил из бутылки коньяка, выпил залпом, повернулся, подошёл к двери, толкнул её ногой и вышел, оставив её отворённой, нисколько не заботясь о Корецком.

Ёрш ждал его на огороде.

Они оба, оглядываясь, не следит ли за ними Корецкий, молча выбрались на берег реки и тут только, убедившись, что за ними нет никакого соглядатая, заговорили.

— Ты дверь запер? — спросил Ёрш.

Пыж помотал головой отрицательно и сказал:

— Нарочно распахнул настежь.

— Надёжнее припереть бы было!

— Он там с бутылками остался! Они его лучше замка удержат! Не уйдёт!

— А сегодня ушёл.

— Я его сам выпустил. А теперь напьётся и заснёт.

— А как он ушёл, ты за ним смотрел?

— Он сегодня с утра до самой грозы всё метался, потом притих и стал глядеть в одну точку. Я уж сразу понял, что он задумал что-то! Потом, как он вышел…

— Ты за ним?

— Нет. Я на площадь к гостинице.

— Дело!

— Ждал долго.

— Он у Юзефы был.

— А и ты знаешь, что у Юзефы?

— Знаю. «Глаз» мне голос подал, только я не ожидал, что он сейчас в гостиницу пойдёт.

— А он пошёл. Я стою, жду; вдруг вижу, он на перекрёстке стоит и осматривается. Подъехал извозчик и остановился; он туда знаки подал, а сам вошёл в гостиницу; извозчик остался стоять; в коляске кто-то был, но не вышел; я выждал, не покажется ли он из гостиницы, а потом подошёл к извозчику, там сидела панна Юзефа…

— Ну! Так она, правда, была там?

— Правда.

— Ну, и ты что же?

— Я догадался, в чём дело, подошёл к извозчику и говорю: «Галактион Корецкий просил передать, что сегодня птичка улетела, но, что отложено, то не потеряно! До завтра, пани Юзефа! Завтра удачнее будет».

— Ну, а она?

— Она, не знаю. Я крикнул извозчику: «Пошёл скорее, откуда приехал», он хлестнул лошадь, а Юзефа его не остановила и укатила. Потом вижу, выходит из гостиницы Корецкий, а за ним филёночка; подвёл он её к перекрёстку и руками развёл: извозчика-то и нет! Тут я к нему подскочил…