И я на лыжах когда бежал, видно, сбился и срезал половину дистанции, и прикатываю туда, еще никто не приехал, а я первый пришел. А Кузьмич говорит:

– Ну ты даешь, молодец, хорошие ты показал результаты.

Секундомер он посмотрел – нет, чтобы посмотреть, что я там срезал половину – а он это:

– Все, теперь мы тебя будем записывать на районные соревнования по лыжам.

И потом эти подтягивания на турнике, на брусьях, упражнения – руки вверх, руки вниз – комплекс упражнений БГТО мы все сдавали и участвовали в соревнованиях.

И этот год очень быстро пролетел. В коллективе месяц, два прошло – и я уже стал своим парнем. И нас было пять человек ребят, и мы все дружно всегда ходили вместе и играли в футбол зимой. Бегали по колено в снегу. У Юры Юдакова был фотоаппарат «Фотокор». Работал он как все старые фотоаппараты. Вставляли в него пластинки и открывали крышку «щелк» затвором – негатив получается. Мы занимались фотографией, кружок у нас был по фотографии – в школе кружков много было. И по фотографии мы ходили в школьный кружок, а дома у него наверху, на втором этаже, – у него дача была большая – мы там занимались, проявляли пластинки и печатали фотографии.

Некоторые серьезно занимались лыжами. Друг у нас был Виктор Боговик – он побыстрее стал расти, уже в седьмом классе готовился стать военным летчиком. Много времени спортом занимался. Бегал на лыжах, и тренировался на спортивных снарядах.

Он первый вкусил плоды женской ласки. Было ему лет семнадцать. Родители его погибли в войну, разбомбили их где-то под Днепропетровском, и его воспитывала тетя, которая работала сестрой-хозяйкой в доме отдыха газеты «Правда», она сняла Виктору комнатку рядом с домом отдыха. Виктор свободно ходил в дом отдыха, хотя туда так не пройдешь, только по пропуску, режимный объект, издательство газеты «Правда», ведущая партийная газета. А он туда ходил как к себе домой. Тетка – уважаемый человек. Однажды как он рассказывал, что одна какая-то отдыхающая глаз на него положила, и никуда он от нее не отвертелся, она его в свой номер зазвала, он у нее всю ночь провел. А днем нам все рассказал.

Он утром:

– Я вот в первый раз с женщиной.

У нас глаза на лоб вылезли, говорим:

– Как ты это такое?

А он говорит:

– Ну, – детали рассказал, все, как, что и зачем.

Мы так были поражены:

– Что это, как это ты, – еще не дозрели, видать, до этого.

Наша компания была очень дружная, спортом занимались, катались на лыжах, бегали вместе на разные дистанции.

Сижу я дома, слышу, свистит кто-нибудь с улицы, два пальца засунет в рот – как свистнет! Мама говорит:

– Вон, твои пришли, свистят, иди.

Я пошел, они мне разрешали, мы не хулиганили, ничего, хорошие у нас ребята были.

У Севки была большая библиотека наверху в мезонине. Его дед – академик, собирал книги всю жизнь, когда он умер, читать эти книги охотников было мало. И я ходил в гости к Севке, брал и читал все, что хотел. Особенно приключенческую литературу – взахлеб. И всех я перечитал, и Данте, письма Вольтера к Екатерине II.

Кроме книг хранились альбомы с гравюрами – каждая гравюра тоненькой бумажкой переложено, открываешь, смотришь – мать честная, как нарисовано глаз не оторвать! И мы этой дружной компанией так и кончили шестой класс. Я кончил шестой класс без единой четверки, а экзамены мы сдавали с четвертого класса.

Наступило лето, это речка, волейбол, танцы. В волейбол играли каждый день, приезжали ребята из Москвы, дачники, некоторые из них в волейбольных секциях занимались. Так что уровень игры был очень высокий, и мы насобачились, подтянулись. Хоть я еще не мог допрыгнуть выше сетки-то как следует. Но к седьмому классу я подрос, вытянулся и пас у меня был отличный.

В седьмом классе комсомол приняли. Все происходило серьезно и торжественно. Ездили мы в Мытищи, в районный комитет комсомола. Там с нами в начале беседовали за красным столом сидели старые большевики.

Спрашивали, политграмоту, как, что, зачем устав ВЛКСМ, обязанности комсомольца. Мы все это отрапортовали, и нас приняли в комсомол. В комсомоле мы были, старались отвечать повышенным требованиям в нашей школе имени Сталина – это тебе не просто так, колледж какой-нибудь, шалтай-болтай.

Из нашей школы вышли очень многие талантливые ребята: Юра, брат мой, учился в десятом классе, с ним учился будущий актер, он и сейчас жив, Юхтин Геннадий. На школьной фотографии стоит в строю высокий первым, вторым мой брат. Брат был выше меня, 1.80, наверное, а Юхтин 1.90.

У них в классе училась Тулякова Вера. Она за Назыма Хикмета вышла замуж. Она была блондинка с роскошной толстой косой. А Назым Хикмет, турецкий поэт, в нее влюбился до невозможности, и женился на ней. Вера школу кончила, потом институт и работала на телевидении. Одно время она вела программу «Музыкальный киоск». Когда она жила с Назымом, была счастлива. После его смерти замуж, по-моему, больше не вышла. От мужа у нее осталось большое наследство.

Многие выпускники школ в технические вузы поступили и успешно трудились в закрытых отраслях экономики. Один из них стал хорошим математиком, он успешно работал в центре в Королеве. Работа в этом центре была секретной. Раньше Королев так не назывался. Шумели какие-то двигатели, а что там делалось, никто толком не знал.

Вечером летом мы ходили на танцы. Кто-нибудь вынесет на улицу радиолу, крутит пластинки. А тут молодежь танцует, пляшет, веселится, знакомятся друг с другом. Часть дачников каждое лето менялась.

Наступал сентябрь, и мне пора идти в школу. Родители купили мне портфель, новую ковбойку, брюки, ботинки. Начались занятия, привычная школьная жизнь. Я продолжил участие в школьной самодеятельности. Мы ставили разные художественные и учебные спектакли. Вот один спектакль назывался «Заседание геометрического клуба». Я выступал в роли председателя этого заседания. Для этого спектакля сделал шар красный из бумаги на круглом каркасе, влез в этот шар, голова торчит и ноги под столом. Ассистент мой – куб, тоже сделал себе костюм. Остальные фигуры: треугольник, параллелепипед и другие выступали перед председателем и его ассистентом. Во время беседы с прямоугольным треугольником он что-то не так ответил. Я ему говорю солидно:

– В знак порицания и укора зовись навек от закона Пифагора, – и в этом духе, сейчас я уже не помню это.

Наше театральное искусство пользовалось успехом. У нас появились поклонницы. Аида Гонсалес, испанка, говорит:

– Пойдем, погуляем по культбазе вечером.

Я погулял с ней раза два. Девчонки становились взрослыми быстрее мальчишек, то есть, не взрослые, а интересы разные. Аида была красивая девочка, как Кармен, или как цыганка Эсмеральда. Видно, я ей нравился. А мне Зоя Синаевская нравилась.

В школе порходили вечера, и мы учились танцевать. Во время вечера была игра в почту: бегает какой-нибудь из четвертого класса пацан с коробкой, почтовым ящиком, среди участников, а у всех приколотые номера. Пишешь записочку: «Как ты мне сегодня нравишься, № 225». Отдаешь записку почтальону, он тут чешет, смотрит, где этот номер, найдет девчонку, если она пишет – мальчика, и передает эту записочку. Я написал записку: «Ты очень нравишься», – она мне ответ прислала: «Давай встретимся на платформе на станции, и поговорим».

Я пошел на свидание в большом волнении, стеснялся. Когда особенно девчонка нравилась – меня это сковывало всего. Так-то у меня не было этой проблемы, когда тебе девочка не нравится – тебе просто. Марина Бесчетнова была, я сидел рядом с ней за одной партой. Я ей видно нравился, и она очень волновалась. Спросят по основному закону Советского Союза, Конституции, например, – и она поплыла, так руку выгнет, молчит.

Девочки эти жили тоже в Старых Горках и мы с ними дружили. Зимой играли во флирт, в карты, все культурно. Один мальчик не из нашей компании Женька дружил с другой девушкой, у них вроде любовь. Наш классный руководитель за подобными отношениями следила. Мы придумали название нашей компании Шатком – Шатающийся комитет. Вот это мы ходили, болтались все, осенью песни пели, горлопанили, ходили по культбазе: «Путь – дорожка фронтовая, не страшна нам бомбежка любая».