Клязьма мне запомнилась еще, когда мы после войны-то останавливались в Щелково, у знакомых родственников, на один день. В то время это была широкая речка, на лодках парами катались. Как в той песне из фильма «Первая перчатка»: «Милый друг, наконец-то мы вместе, ты плыви, моя лодка, плыви», – и так далее. А когда мы приехали, Клязьма стала совсем узкой, обмелевшей речушкой.
В школу надо было ходить около 2 км через небольшой ручей, который впадал в Клязьму, по мостику, и поднимаешься наверх, проходишь там немного, вот и школа.
Школа была особенная что-то типа спецшколы, потому что там учились испанцы и русские, не каждого брали. Испанцы учились – это дети тех, которые в 36-м году – или в каком году, после гражданской войны – в Испании республиканцы воевали с Франко. Наши испанцам помогали, а после прихода Франко к власти всех республиканцев вывезли в Советский Союз, а их дети учились вместе с нами в школе № 1 им. И. В. Сталина.
И вот я пришел в школу на первый урок, посмотрели аттестат, табель, характеристику. Учился я уже неплохо. В Омске-то опять назначили классным организатором, но мне удалось спихнуть с себя эту должность. В нашем классе учился такой здоровый малый. Он все схемы рисовал. Что уроки преподают – ему до лампочки, он сидит и рисует электрические схемы, какие-то конденсаторы, сопротивление, потом лампы какие-то, и был он так увлечен вот этим. А литература какая-нибудь ему до лампочки. Я говорю: «Будет он старостой», – то есть, классным организатором. Классный руководитель – женщина меня пожалела и согласилась. В Болшево посмотрели мои успехи… доспехи… и говорят: «Мы его берем в нашу школу». Так я попал в эту элитную школу.
Я пришел первый раз на занятия. Везде, где я ни учился, ребята все были такие разболтанные, дисциплина там была, конечно, желать лучшего. А в этой школе совсем другая обстановка, посадили меня рядом с испанцем – Аурелио Мартин. Типичный испанец, что их описывать. Как говорится, испанец – он и есть испанец.
Анекдот хочется рассказать. Ехали двое в купе, черный негр и хохол, и сидят закусывают, каждый ест свое. Этот негр достал банан и ест – а тогда негры это была такая редкость, а тем более банан.
Хохол его спрашивает:
– Ты чего это такое ешь?
Он говорит:
– Чего – ешь? Вот, банан называется.
Хохол говорит:
– Ну дай попробовать.
Он ему отломил половину. Попробовал, поморщился этот хохол:
– Да, удивительно, такая еда есть.
Достает в свертке, в тряпочку завернутый кусок сала, отрезал, на хлеб положил и наворачивает – а они, вообще, прижимистые, конечно, хохлы-то. А этот негр его спрашивает:
– А это ты чего ешь?
А он говорит:
– Я это ем сало.
Негр говорит:
– Ну дай попробовать.
А хохол полный рот и отвечает:
– А чего его пробовать, сало оно и есть сало.
И вот таким образом и разошлись.
И что говорить об испанцах, испанцы и есть испанцы. И вот, посадили меня с этим испанцем. Начался урок, представила меня классу классный руководитель: «Вот, у нас новый ученик, так, так-то, Зарайский, Борис Зарайский. Зарайский, да? Ну ладно». А у меня двойная фамилия была, потому что родня, она и из Зарайска, и из Редкино, и у меня фамилия была Борис Редкин-Зарайский. Редкий я старался пропустить, упустить, спрятать, а Зарайский – «Зарайский», говорю, и все. И вот она представила меня классу. В классе было два испанца и две девочки: Аида Гонсалес и еще одна девица, но не помню, как звали.
Начался урок, недаром школа называлась «Школа № 1 имени Сталина». Раньше как, если Сталин – это все, самая лучшая фирма, гарантирует. И вот эта фирма – начался урок, все руки сложили перед собой и в рот учителю смотрят, никто не колыхнется, слышно, как муха пролетит, такая тишина.
Вначале как-то и непривычно мне это было, учиться так. Все сидят, как говорится, ручки сложив, и слушают. Учитель говорит: «Вот, запишите», – все – «хоп» – хватают тетрадки, карандаши, ручки и пишут.
Дисциплина, не то, что в Новосибирске, конечно. Он учил нас – это я уже рассказывал, как он нас: «Шапку снимите, поклонитесь в пояс – здравствуйте, товарищ учитель… Петр Иванович», – даже надо знать, как называть его. А тут и учителя менялись, зоология появились, литература, русский, математика, Конституцию изучали, историю, географию, и так далее. Я попал, думаю: «О! Смотри, какой класс-то, мне надо как-то налечь».
Девочка одна прихрамывала на одну ножку, на первой парте сидела – она отличница, у нее все пятерки, она такая аккуратная. Одета всегда отглажено, с белым воротником. Да и все ученики аккуратно одевались, девочки все с белыми воротничками, ребята тоже в выглаженных брюках, у кого ковбойки, у кого куртки – все было, родители к школе готовились как к Пасхе. Испанцев одевало государство в хорошую темно-синюю форму. И начали мы учиться.
Я думаю, и мне как-то: «И эта отличница, и эта», – Синаевская, девочка такая, Зоя, она мне очень нравилась, я прямо влюблен в нее был. Она как-то в шестом классе – она вся была сформированная, и бюст у нее был, и талия тонкая, и все остальное, которое привлекает ребят, да и вообще всех мужиков – она уже очень привлекательная. Я думаю: «Ну ладно, надо мне как-то тоже в передовики выбиваться, что ж я?»
И я начал тут, вспомнил старые наставления своей учительницы сельской и начал каждый день долбать эту науку, только перья летели. А потом, я не только долбал, я говорю, я хромал по русскому языку, потому что системных знаний не получил с первых шагов. В деревне какой язык – народный, все мать да перемать. А я подтянулся, но хромал, конечно.
Учительница русского языка и литературы – она старушка такая была высокая, с палкой, ей тяжело в школу с книгами и тетрадками ходить было – я ее все: «Людмила Ивановна, сейчас, давайте, я вам принесу эти тетрадки», – а у нее тетрадок целая куча, она их наперевес – и идет. А я у нее тетрадки возьму, на плечо повешу, и быстро мы с ней докандыбаем до школы.
Она надо мной так шефствовала: мы с ней начали писать историю этого поселения Болшево, Горки. Она писала, а я переписывал аккуратно в альбом со старыми фотографиями. Хотели мы с ней сделать такой красивый альбом, чтобы осталась чего-то для истории. И у меня почерк красивый был, я работал над почерком. Дочь моя Марина говорит:
– Ты сейчас так пишешь, что можно в рамку вставить вместо картины.
Как мусульмане, они изречения из Корана, каллиграфия у них хорошая, у мусульман – в рамку, и все, «Аллах акбар».
Лидия Ивановна меня выделила из всех учеников, а литературу я любил, стихи эти у меня как от зубов отскакивали, я их наизусть, трам-трам, та-ра-рам. И шестой класс я кончил, уже практически одна четверка была какая-то.
И спортом занимался, и эта школа, она такая была образцовая, по всем статьям. Физкультурой занимались: бегали и прыгали. Я однажды – как это было дело – на лыжах мы ходили, а у нас преподаватель по физкультуре все с секундомером ходил на шее, замерял чего-то, потому что сдавали нормы ГТО – «Готов к труду и обороне», а для нас, мальчишек, было БГТО – «Будь готов к труду и обороне», нормы. И вот эти нормы мы должны сдать и быть готовыми к труду и обороне.
Президент Путин В. В.сказал вчера, что «надо вернуться опять, как было все». А массовый спорт ушел куда-то. Съехали на профессиональный бокс, только и могут разбивать рожи друг другу, и вот до такой степени, что упадет один без сознания. Все, «Нака-ут», публика в восторге. Спорт должен быть частью национальной идеи. Как вообще в Торе говорят у евреев, там написано, что еврей не должен пить и быть физически здоровым парнем. Будешь трезвым и здоровым и в остальном будешь успешным.
В школе, на физкультуре, зимой нормы сдавали на лыжах – я встал на лыжи, поехал. Я в шестом классе-то подтянулся, уже повыше ростом стал и как-то постройнел. В шестом классе – это сколько же мне было тогда? Наверное, пятнадцать лет, что ли. Учитывая мои скоростные темпы бега в учебе с препятствиями в четвертом классе, я остался на второй год, я, конечно, на год был старше остальных учеников.
