– У него тяжелая рука, он как полоснет ножом и обделает этого барана очень чисто.

Вот она пригласит его, четвертинку надо купить водки, ему поставить, и потом поджарить печеночки, еще там что, почечки, вот этот вот каурдак, как казахи говорят, весь этот жареный ливер в бараньем жиру.

Дядя Гриша зарежет этого барана, все обделает, сядет за стол. Он такой солидный, тяжелый был мужик, глухой-то он был не от рождения, где-то ему дали по голове, после чего и оглох. И вот он нальет себе стакан водки, а бабушка поставит перед ним на сковородке жареное, а мы нюхаем – ой, запах, какой отличный запах. Ну вот. И потом он по сидит-по сидит, поговорят они о делах, и он уходит к себе домой. А бараниной бабушка сама распоряжается.

Надо ее проветрить, разделить на части. Вот такая она и жизнь была, без мужика в крестьянстве – жить вообще невозможно, и если бы не помощь колхоза – все, труба дело, умерли от голода.

Колхоз же госзаготовки замучили. Все выберут, вычистят амбары, зерно все заберут и все бесплатно. Приезжают колхозники на телегах с зерном в мешках в районный центр. Везут, с красными флагами, лозунг растянут «Первые пуды зерна Родине».

Значит, дело подходило к тому, что отец кончал институт, и наша деревенская жизнь подходила к концу.

Мне жизнь в деревне нравилась больше, чем потом вся остальная жизнь в городах. В деревне весело с ребятами. И интересно было летом и зимой. Особенно во второй приезд, когда во время войны мы снова оказались в деревне. Я потом подробности расскажу, когда до войны дойду, попытаюсь что-то восстановить, вспомнить.

Состояние души в моем маленьком теле, я, конечно, не могу описать, все закоулки и изгибы. Я просто, по-моему, неспособен как Достоевский в романе «Преступление и наказание». Убил Раскольников старуху, и терзается как-то… И Достоевский так это все описал, что чувствуешь, как вместе с Раскольниковым переживаешь, сам принимаешь участие в этом деле.

У меня такого дара нет. Я, может быть, и попытаюсь кого-нибудь обрисовать для оживления повествования. Наверное, если бы этот зуд, это желание описывать чувства и внутренне состояние души человека появилось раньше, я бы мог более точно излагать психологические и общественно-политические причины наших поступков.

Меня часто спрашивают: «Когда я начал помнить, сознавать себя, с каких лет?» Удивительно то, что, мне кажется, что я себя помню чуть ли не с древних времен. Потому что, видите, как жизнь устроена? Она устроена так, что когда ты изучаешь историю, получаешь информацию, и она до тебя доходит от этих древних времен, информация доходит, вроде ты в то далекое время жил. Вроде как в Древней Греции ты себя помнишь, и участвовал в походах Александра Македонского, наблюдал расцвет и гибель Византии, русских князей киевских, Крещение Киевской Руси, княжескую междоусобицу, татарское иго, непокорных рязанских князей и их борьбу с князьями московскими и многое другое.

Понятно становится некоторое пренебрежение москвичей по отношению к Рязанцам и эти выражения: «О, за счет рязанского мужика» чего-нибудь или там: «О, Рязань косопузая». Это вроде как Рязань отсталая и мужик рязанский ленивый.

А почему это так? Потому что московским князьям очень трудно давалось подчинение рязанских князей. Рязанские князья привыкли к постоянному сопротивлению и были, как говорится на передовой: какое полчище ни идет – орда, татары, половцы, все через Рязань, с юга, с востока на Москву идут. Рязань была форпост обороны. Потом старую столицу Рязанского княжества полностью всю разрушили, и называлась она Переславль – Рязанский.

Потом современную Рязань построили в новом месте. Название сохранилось, потому что много крови было пролито в этих местах.

А раньше как-воевали-то? Все ножиками друг друга резали, мечами рубили, стрелами пронзали. Были контактные войны, и кровища текла рекой. Они вот, мусульмане, в последний день поста барана режут на улице кровь течет, вода в арыках красная становится. А когда идут бои, с контактным холодным оружием, кровищи течет рекой… И вот она, Рязань, и получилась. А рязанские князья, они не особенно московским подчинялись. Вот чтобы, вроде как унизить их, говорили «Рязань, одна голытьба живет», а рязанцы ленивые, ни черта делать не хотят.

Делают они много, земля – глина одна, не сравнить с орловскими, тамбовскими и другими южными областями, куда ледник весь чернозем туда сдвинул, а здесь оголилось, одна глина – ну, соответственно, урожаи соответствующие. В Тамбове цветущие сады, а на рязанской земле совсем другая картина.

Так что я помню себя с давних времен, а вот что будет в будущем представить невозможно.

На этом с ранним детством пока закончим, потом может быть, еще что-нибудь и вспомним. Вот когда начинаешь разматывать свой жизненный клубок, распутывать. Тащить то за один конец, то за другой, то всплывают то одни события, то другие.

Это напоминает мне случай на рыбалке. Однажды ездил я Алжире ловить угрей. Закинул спилинг, и образовалась «борода – рыболовы это знают, что это такое. И вот начинаешь ее распутывать, ее надо вначале растянуть в разные стороны. И вот за одну потянешь нитку – другая тащится, и не сразу определишь за какой конец тянуть. И вот я целый час однажды сидел с этой «бородой», а со мной был приятель. Он мне потом говорит:

– Я думал, что ты помер, потому что ты в одной позе находился очень долго. Что такое, думаю, скрючило тебя, ты сидишь неподвижно.

А я эту «бороду» распутывал.

Так же и в жизни – потянешь за один конец, за другой зацепляется, вот это надо бы рассказать, и вот это рассказать. Ну, вот с детством ранним я пока, думаю, что завершу, потому что приехал уже отец после окончания института, его на работу в Брянск распределили.

Сегодня утро уже. Считай и не утро – десять часов. Мои домашние уехали в магазин, в «Ашан» или еще куда-то. Им прямо не сидится дома. С утра обсуждали мою будущую книгу.

Марина говорит:

– Вот тебе надо красивый псевдоним придумать, чтобы это как-то сразу бросалось в глаза.

Мамочка, Рита, жена моя говорит:

– Ой, тебя будет неинтересно читать. Ты должен закрутить интригу какую-нибудь, чтобы до конца держало.

Но ведь я же, конечно, еще закручу, подождите, уйду к молодой жене.

Марина говорит:

– А может, тебе стихи написать, потому что проза – это долго. А стихи раз написал – и сразу знаменитым станешь.

Ведь я еще ничего не написал, может ничего и не напишу. Но интрига будет, потому что вся моя жизнь – это сплошная интрига. Как говорится: «Подожди-ка, детка, дай-ка только срок. Будет вам и дудка, будет и свисток», так что все впереди.

Вчера смотрели французский фильм, и там молодой мальчишка в лицее учится. Начал писать, вроде как у него талант есть. И все сводилось к тому, что он вроде как проник в одну семью и закрутил роман с хозяйкой – вот и вся интрига. Какая может быть любовь? Мальчишке 16 лет, и тетка – 35 лет. Непонятные отношения. Но не в этом суть интриги. Интрига, как говорится, в другом, в жизни нашей суетной, обидах и огорчениях, радости и мимолетного ощущения счастья.

Вернемся к своим воспоминаниям, как говорят, к мемуарам. Добрели мы до 1939 года. В 1939 году мой отец закончил Московский мясомолочный институт по специальности «Технолог мясной и молочной продукции». Почему он выбрал такую специальность, мне неведомо. Одно было ясно, что это было дело новое и государственное, и руководил этим делом А. И. Микоян. Дедушка мой советовал отцу пойти в адвокаты, поскольку столкнулся с этим, когда его арестовали. Поскольку у нас как-то в семье не было евреев, отец считал юридический факультет ерундой. И тут было как-то все-таки поинтересней: отрасль развивалась, иностранное оборудование, современные холодильные установки и многое другое.

По окончании института его направили по распределению на Брянский мясокомбинат главным технологом. Он приехал к нам в деревню в красивом костюме, в белой рубашке, с галстуком – все, уже инженер! Раньше матери говорила вся родня: «Ну, вы теперь забот не будете знать! У вас отец инженер». А для крестьян инженер – это было вообще недостижимым понятием.