Приехал отец с войны с двумя медалями «За Победу над Германией» и «За Победу над Японией», на одной стороне И. В. Сталин на Запад смотрит, на другой – на Восток, и говорит:

– Все, собирайтесь.

Он по дороге в деревню заехал в Москву, в свой наркомат Мясомолочной промышленности. По-моему, другой был уже нарком, не Микоян. Министерств еще не было, сохранялись наркоматы. Мы говорим:

– Куда мы поедем-то? У нас нигде нет ни кола, ни двора.

Мама говорит:

– Мы поедем к деду.

Дед из деревни уехал, дом продал, распрощался с родными местами, с церковью, где он служил. Собрали они вещи и уехали к сыну в Снегири, а потом из Снегирей к Валентину Михайловичу (брату моей мамы). Деда звали Михаил Лаврентьевич, он переехал в поселок недалеко от Щелково. В этом поселке была ткацкая фабрика. Другой не было никакой промышленности, кроме этой фабрики. Вокруг фабрики были дома и люди жили, церковь была, полуразрушенная стояла, как сирота.

В Гребнево недалеко была церковь знаменитая, дед ездил туда потихоньку, не афишируя. Когда они с сыном переехали на новое место, купили, по-моему, полдома старого типа с мезонином: внизу кухня, две комнаты, наверху одна комната, двор, выгребной туалет и все. Ничего, нормальный дом был.

Мы приехали к деду где-то в конце сентября. Отец говорит:

– Я быстро получу назначение, и мы тут недельку поживем у деда». В это время мне уже в школу надо было идти в четвертый класс, я в школу еще не пошел. Мы приехали к деду, они нас там поселили кого как. Я уже опытный парень, кое-чему научился в деревне: на лошадях ездить и курить. Уже в четвертом классе, то есть в третьем классе летом, после третьего класса, уже курил самосад. Даже посадил рассаду за бабкиным двором, которую дали ребята. Вскопал грядочку и посадил табак турецкий. Он вырос уже прилично, но мы тут уже уехали, какой там табак.

Был такой случай. Поскольку я был самый младший среди ребят, они меня использовали в своих интересах. У нас в деревне был дед один, его в армию не взяли, хромой с палкой ходил, в одном ухе была у него большая серьга, курчавая борода, сам он черный, говорили, что он цыган. В деревне жил давно, и все его считали коренным жителем, а ногу сломал, когда конокрадом был. Угнали они лошадей у кого-то из крестьян, их поймали, побили изрядно, потом с моста сбросили в речку, и он повредил себе ногу.

Он ходил по деревне с грозным видом: с палкой, с бородой, с усами, кудрявый, черный, глаза сверкают. А ребята говорят:

– Иди у деда Кирилла попроси табаку.

Я подхожу. Использовали ребята меня, потому что я самый маленький среди них, ничего тебе не будет, а если не будешь слушаться, то:

– Иди тогда отсюда, мы тебя не берем в свою компанию.

Вот тебе испытание – иди к деду Кириллу и попроси закурить.

Я подхожу к этому деду, он идет с палкой. Я говорю:

– Здравствуйте, дед Кирилл.

А он отвечает:

– Здравствуй, здравствуй.

Я говорю:

– Дед Кирилл, дай-ка закурить.

Он на меня так:

– Ты что захотел? Закурить? Я тебе сейчас как дам палкой по горбу, ты у меня курить забудешь на всю жизнь.

И он меня отогнал. Я ребятам докладываю, что дед Кирилл меня чуть не охреначил своей палкой. Они говорят:

– Ты успокойся, мы этому деду Кириллу покажем.

Они потом, как мне рассказали, ему отомстили.

У деда Кирилла табак был отменный, турецкий, коричневого цвета. Такого табака ни у кого не было. Его резали, а не рубили в деревянном корыте сечкой, чтобы получилась махорка. Дед Кирилл потом идет по дороге и жалуется всем:

– Весь табак кто-то утащил.

Он его повесил на чердаке у себя, сушиться, крыша соломенная, продувается и условия очень хорошие для созревания и сушения табака. Эти ребята залезли и оставили ему четыре пучка, остальное все сняли, и украли. Они тоже учились в школе, в пятый класс ходили в другую школу подальше в километрах пяти-шести. Так получилось с курением.

Хорошо мама не узнала, были бы у меня большие неприятности. Очень я еще не любил деревенских старух. Встретят мою маму, обязательно гадость какую-нибудь скажут:

– Ваш Боря курил.

– С нами не поздоровался.

– Матом ругался.

Может и было один раз.

Приехали к деду на недельку. Дед уже работал по плотницким делам, где-то строили коровник. Сын его Валентин воевал в 1941 году, забрали его в армию. Он еще пацан был, женился на медсестре. Она была жгучая брюнетка, такая черная, сердитая. У нее был очень строгий вид. Я ее боялся и, когда был совсем маленьким, называл почему-то «дядя Лена». Все время меня поправляли: «Не дядя Лена, а она же тебе тетя Лена». А я никак, воспринимал ее, как будто она мужчина, к тому же она еще курила. И было у нее трое детей. Жила она в небольшой отдельной комнате.

Мужа ее, Валентина, убили на войне. И даже не то, что убили, а вначале ранили, после чего он попал обстоятельства, попал в госпиталь и там скончался. В поселке на доске «Погибшие на войне» написаны его фамилия и отчество. Тетя Лена осталась совсем молодая, красивая женщина с тремя детьми – мал мала меньше. Она всех смогла вырастить и дать образование.

Старшего сына тоже назвали Валентином. Он стал военным, окончил училище, потом Военную академию. Служил в стратегических ракетных войсках, в звании подполковника вышел в отставку. В ракетных войсках он служил где-то под Оренбургом. У него из подразделения солдат с оружием сбежал. Командир говорит Валентину:

– Иди с ним договаривайся.

Они узнали, где он находится, окружили. А он им:

– Не подходите, всех перестреляю.

Валентин:

– Перестань дурить, брось автомат.

Валентин из бронетранспортера в мегафон с ним разговаривал:

– Сдавайся, если добровольно сдашься, то ничего тебе не будет, прошло всего три дня.

Еле-еле его уговорили. Солдат сдал оружие. Валентину присвоение звания полковника притормозили из-за такого чрезвычайного происшествия. А сейчас в армии происходят чуть ли не каждый день. После этого Валентин, как только отслужил 25 лет, сразу из армии демобилизовался.

У Валентина была сестра Лилька и младший брат Сашка. Очень любил театр. Ходил в драмкружок. У него лицо такое, как у негра. Очень хорошо играл в спектакле «Хижина дяди Тома».

Когда приехали к деду, думали, надолго не задержимся, но сроки назначения отца задержались. И сели мы на шею нашему деду и тете Лене. Долго тянулось это назначение. Мы с братом не учились около месяца.

Оказывается, отца предполагали назначить в Новосибирск главным инженером на крупнейший сибирский мясокомбинат. Кандидатуру отца нужно было вначале на коллегии министерства (наркомата) утверждать. На коллегии в центре стола сидит нарком, члены коллегии. Начальник управления кадрами докладывает: «Предлагается такой-то на должность главного инженера» и кратко излагает его биографию и трудовую деятельность. Потом документы идут в секретариат ЦК. После чего нарком издает приказ. Для всего этого нужно время.

Наконец-то отца назначили и поехали мы в Новосибирск. На дорогу «отоварили» карточки, почему-то одними копчеными лещами. Такие талоны были «Мясо – рыба», получай или мясо или рыбу. Вместо хлеба дали сухарей. Был конец октября. Зима наступала, прохладно. Мы наконец-то освободили наших родственников от нашей обузы. Сели в поезд на Казанском вокзале и поехали, а ехать до Новосибирска семь суток. Едем-едем мы на восток. За окном вагона пейзажи меняются: поля, леса. Родители решили сэкономили на мне, мне билет не купили. И когда контролер идет по вагону, они положат леща на столик, вроде как кушать собираются, а меня под тряпкой спрячут. Они говорят, что «тебе билет не надо», а потом оказалось, что билет мне нужен был. Ничего, обошлось. Долго ехали, проехали Свердловск, потом Омск, всякие города большие и мелкие и приехали в Новосибирск.

В Сибири уже морозы наступили. Сибиряки уже ездят на санках, запряженных лошадьми. Сидит в санках парень мордастый. У него шапка легонькая и он с красной рожей, сытый такой и развозит людей по городу на лошадях.