— Слушать вас одно удовольствие, Александр Александрович, — заметил Бабст. — А то меня упрекают в том, что я пытаюсь протащить на Русь пагубное западноевропейское влияние.

— Очень пагубное! Бережливость, честность, образованность, трудолюбие, предприимчивость и законность. Вместо наших дорогих национальных скреп: мотовства (то бишь широты души), воровства, невежества, лености, безынициативности и произвола. Мне очень понравилась ваша цитата из Тацита. Про германцев, которые слишком ленивы и инертны, чтобы добывать по́том то, что они добывают кровью. А теперь мы говорим «немецкое трудолюбие» и «немецкое качество». И это дает надежду. Может, и про русских когда-нибудь так скажут.

— За этим я её и привел.

— Конечно. Иван Кондратьевич, а что это за хлеб, который у нас едят крестьяне и которого на Западе нет с двенадцатого века?

— Пушной хлеб, — объяснил Бабст.

Саша посмотрел вопросительно. Термин ему был совсем неизвестен.

— Хлеб из неотвеянной ржи, то есть смеси ржи с мякиной и отрубями.

Отруби у Саши четко ассоциировались с диетами для похудения, а вот, что такое мякина он представлял себе плохо.

Бабст улыбнулся, кажется, поняв затруднения ученика и терпеливо объяснил.

— С отходами от молотьбы: шелухой, обломками колосьев, обрывками стеблей, остьями.

— Остьями?

Слово было смутно знакомо, но Саша, на всякий случай, решил уточнить значение.

— Это острые усы колосьев, — пояснил Бабст.

— А это безопасно?

— Не всегда. Бывает, что и скотина дохнет от такого корма.

— Я действительно многого не знаю, — признался Саша. — Мне в прошлом году генерал Гогель объяснял, что такое овин и гумно. У меня даже где-то записано.

Хлеб с подобными добавками ассоциировался у Саши с блокадой Ленинграда.

— Они всегда такой хлеб едят или только в голодные годы? — спросил он.

— Кто победнее — всегда.

— Ох! — сказал Саша. — Признаться, 1,5 фунта мяса в день, которые есть английский поденщик показались мне не совсем реалистичными. Я, по-моему, столько не ем.

— Может себе позволить, — объяснил Бабст. — Поденщик получает около 18 шиллингов в неделю. В одном шиллинге 12 пенсов. А мясо стоит 6 пенсов за фунт.

Саша прикинул. Получалось примерно 30 пенсов в день. Хватит на мясо и еще останется.

— Понятно, — кивнул Саша. — Все равно это детали. Ест полтора фунта или может себе позволить.

Саша вставил лист в печатную машинку и напечатал: «Лекция по экономике Ивана Кондратьевича Бабста. Номер один. Налоги». И изложил всё про крестьянский хлеб с мякиной и доходы лондонского поденщика.

Профессор с начала урока с любопытством смотрел на агрегат, а теперь глядя, как летают над ним Сашины пальцы и стучат клавиши, не выдержал и спросил:

— Что это, Александр Александрович?

— Печатная машинка.

— Можно посмотреть?

— Конечно.

Бабст подошел, рассмотрел чудо техники и полученные с его помощью строки.

— Удивительно! — восхитился он.

— Пока не умеет печатать большие буквы, — заметил Саша. — Но скоро будет.

— Её можно где-то заказать? Или пока эта единственная?

— У дяди Кости есть ещё одна. У скоро будет у Никсы… у цесаревича. И у меня — ещё одна с большими буквами. Чтобы можно было заказать надо организовать производство. Думаю, что это должно быть акционерное общество. Поэтому мне нужна лекция про акционерные общества.

Бабст кивнул.

— Будет.

— Я вас не очень отрываю от работы в Московском университете?

— Есть вещи более важные, чем лекции московским студентам.

— И мне нужен кредит. Или человек с приличным капиталом, который рискнёт вложится в совершенно новое дело. У вас ведь есть знакомства в купеческой среде?

— Да.

— Супер! Может быть кто-то заинтересуется.

— Обязательно заинтересуется.

— Дядя Костя готов вкладываться в мои проекты, но у меня их столько, что и его денег не хватит. А в государственный карман я совсем не хочу залезать. И так бюджет дефицитный.

— И казенные предприятия малоэффективны, — заметил Бабст.

— Совершенно с вами согласен. Так про налоги?

И Саша приготовился печатать.

— Основным налогом в Российской империи является подушная подать, — продиктовал профессор.

Саша отстучал первое слово, и его руки замерли над печатной машинкой.

— Господи! — поразился он. — Со времен Петра Первого ничего не изменилось?

— Суммы изменились, — возразил Бабст.

— Выросли конечно?

— Да. Начиналось с 80 копеек при Петре Алексеевиче, потом даже снизилось до 70 копеек в год, а сейчас до двух с половиной рублей доходит.

— За век с лишним рост в три раза — это не так много. Хуже, что система осталась прежней. Все платят одинаковый налог, независимо от дохода?

— Не одинаковый. В зависимости от места, то есть от доходности земли.

— Похоже на патентную систему. Но патент человек покупает, чтобы вести какой-то бизнес. А здесь он платит налог даже, если ушел в минус.

— Не совсем, Александр Александрович. Налог платит не каждый человек в отдельности, а крестьянское или мещанское общество. И общую сумму налога раскладывают на младенцев, сирот, обладателей больших семей и неимущих.

— Мещанское общество тоже есть?

Бабст кивнул.

— Представляю число и размах злоупотреблений, — заметил Саша.

— Бывали случи, когда какой-нибудь ничтожный писарь изобретал несуществующий сбор на вымышленную войну, и безнаказанно собирал его годами. Или налоги присваивали сельские старосты. Растраты измерялись даже не сотнями, а тысячами рублей.

— А потом их собирали с крестьян по второму разу, — предположил Саша.

— Не всегда, — возразил Бабст. — Иногда попадало и в уголовную палату.

— Все равно от этой системы надо уходить, — заметил Саша.

— Конечно, все это понимают.

— А подоходный налог ввести не планируется вместо подушной подати?

— Планируется, — кивнул профессор. — Но это и всё.

Саша допечатал фразу про подушную подать, добавил про мошенников-чиновников и грабителей старост. И про планы преобразования налоговой системы.

— А сколько приносит подушная подать?

— Половину, — сказал Бабст.

— Пятьдесят процентов всех доходов бюджета?

— Да.

— Та-ак, понятно. Значит, не скоро избавимся. А купцы тоже платят подушную подать?

— Нет. Со времен Екатерины Великой. Она отменила подушную подать для купцов и установила гильдейский сбор. Каждый, кто хотел записаться в купцы, мог объявить свой капитал и заплатить сбор, который тогда составлял один процент с капитала. Для третьей гильдии минимальный капитал был 500 рублей, те, кто объявляли от 500 до 10 тысяч, входили во вторую гильдию, а все, у кого было больше — в первую.

— Отлично! — восхитился Саша. — 500 рублей я заявить смогу. Кстати, это только оборотный капитал или считая все имущество? А то, если посчитать все золотые побрякушки, которые мне регулярно дарят на праздники, чтобы они у меня лежали мертвым грузом, я, пожалуй, и во вторую гильдию попаду. А пять рублей сбора заплатить в год — это вообще без проблем.

— Капитал надо было заявлять по совести, — объяснил Бабст, — никто его не проверял. А по поводу пяти рублей, с тех пор многое изменилось.

— Понятно, — хмыкнул Саша. — Подорожало.

— Да. Сначала увеличили требуемый капитал, потом проценты с капитала. Теперь минимальный капитал для третьей гильдии 8 тысяч рублей, второй — 20 тысяч, а первой — 50 тысяч. Но это ничего не значит. Налоги больше не зависят от объявленного капитала. Сейчас у нас фиксированный сбор. Для третьей гильдии для столиц — 150 рублей в год.

— Так! То есть подушная подать выросла в три раза со времен Петра Алексеевича, а гильдейский сбор со времен прапрабабушки — в 30 раз! Кто-то в этой стране очень «любит» в кавычках купечество.

— Просто развивается в России и торговля, и промышленность, — объяснил Бабст. — Можно больше собрать.

— Значит надо тут же налогами задушить? Иван Кондратьевич! У меня четыре стартапа, все доходные, везде плюс. Но даже мне трудно 150 рублей налогов заплатить. Ужасный удар и по карману, и по развитию бизнеса.