— Немцы тоже не всегда милосердны.

Наизусть шотландские баллады Саша не помнил, так что пришлось пересказывать. Погибшие в кораблекрушении братья возвращались к матери и ночевали у нее, укрывшись её платком, старшая сестра убивала младшую из ревности к прекрасному рыцарю, убитую находили в реке, проезжий менестрель обрезал её волосы, делал из них струны, и лютня выдавала слушателям убийцу, а леди Изабелла, сидя за рукоделием, слышала свирель короля эльфов и уезжала с ним в лес на покрытом парчовой попоной коне.

Жуковская, кажется, была очарована, а не шокирована. И приняла эстафету. Иногда сюжеты немецких баллад отличались мелкими деталями. Леди Изабелла превращалась в немецкую девушку, король эльфов — в веселого рыцаря, первый, прежде чем заманить в лес очередную красавицу убил семь английских аристократок, а веселый немецкий рыцарь повесил двенадцать немецких барышень. И помощь приходила с разных сторон. Немке удавалось докричаться до брата, а англичанка усыпляла короля эльфов ласками, связывала его своим рукоделием и собственноручно закалывала кинжалом. Откуда Саша делал вывод, что английские девушки инициативнее.

— Архетип, — сказал Саша.

— Что это?

Саша задумался, как это сформулировать без термина «коллективное бессознательное».

— Сюжет — общий для всего человечества, — нашелся он. — На архетипах основаны все мифы, легенды, сказки. Истории повторяются и пародируют друг друга. Есть предположение, что это все отголоски древних обрядов, например, обряда инициации, когда юноша, чтобы считаться взрослым, должен был пройти через символическую смерть. У аборигенов Австралии до сих пор есть.

Они уехали в совсем дальнюю часть сада, где было мало людей, и музыка была едва слышна, остановились под сенью деревьев, он взял её руку. Далекий свет фонарей отражался в серых глазах, и горели на светлом локоне искры снега.

И тут его как обожгло сознанием архетипичности происходящего.

И он в роли короля эльфов или веселого немецкого рыцаря. И Жуковская то ли тринадцатая жертва, то ли восьмая. Даже, если все вокруг подумают, что первая.

И у нас не галантный век, когда все легко и просто, и сексуальная свобода, как в эпоху хиппи. У нас (мать его!) викторианство, когда ножки рояля принято драпировать тканью, чтобы не дай бог не вызвали никаких фривольных ассоциаций.

Ты старый дурак со своим пятидесятилетним опытом, начитанностью московского интеллигента 21 века в сочетании с мордашкой и фигурой четырнадцатилетнего отрока и белым гусарским ментиком с золотыми шнурами и бобровой опушкой — ты можешь с полпинка закрутить голову шестнадцатилетнему ребенку так, что даже курносый нос не помешает, а пышность титула уже и не добавит ничего.

Но потом, что с ней делать неравнородной, не принцессой ни фига?

Выдать замуж за сговорчивого друга?

А если выйдет в окно?

Саша бы плюнул на все эти средневековые предрассудки, если бы был уверен, что спасет Никсу. Тогда пофиг, если все равно не наследовать трон. Но уверен он не был. Палочку Коха не смогли выделить до сих пор. А работу по получению пенициллина даже не начинали. Сколько у Никсы времени?

Володьке трон отдать? Саша смутно помнил, что именно Володька в 1905-м в воскресенье девятого января отдаст приказ расстрелять демонстрацию рабочих.

Нет уж! Профнепригоден!

— С вами очень интересно, Александра Васильевна, — сказал Саша. — Поедем к остальным, а то нас хватятся.

Жуковская опустила глаза и покорно кивнула.

Они выехали на освещенную часть катка к остальному обществу. И в Сашину честь подожгли фейерверки, закружились огненные фонтаны, разбрасывая пламя, взмыли к черному небу струи огня.

— Нашелся, наконец, — улыбнулся Никса. — А Женю не видел? Её все ищут и никак не могут найти.

— Да где здесь потеряться! — удивился Саша.

— Не скажите, Александр Александрович, — заметил Рихтер. — Сад довольно большой.

— А где её искали?

— На катке, на каналах, на аллеях.

— Понятно, — усмехнулся Саша. — Под фонарём.

Честно говоря, ситуация ему не нравилась. Сад, конечно, ни фига не большой, от силы километр на километр, но освещен только дворец, пруды с катком и каналы. Аллеи уже не все. И довольно холодно.

— Николай Васильевич! — позвал Саша. — Григорий Фёдорович!

Гувернеры были здесь и подошли.

Никса с Тиной и Рихтер уже стояли рядом.

— Я думаю надо прочёсывать сад, — сказал Саша. — Может мы и горячку порем, но лучше перебдеть. Никса, она точно не пьет чай дома у тёти Мэри?

— Вряд ли, — сказал Николай. — Её гувернантка искала. Вряд ли Женя уехала домой без гувернантки.

— Тогда снимаем коньки и разбиваемся на группы. Николай Васильевич, Григорий Фёдорович, возьмете на себя командование?

— Да, Александр Александрович, — сказал Гогель.

Зиновьев кивнул.

— И третья группа: мы с Никсой и Оттон Борисович. Строимся цепью и идем. Когда и где её в последний раз видели?

— Часа полтора назад, — сказал Тина. — Здесь, на катке.

Очень информативно, конечно!

С другой стороны, полтора часа — это немного. Замерзнуть точно не успеешь. Не Антарктида.

— Если кто-то найдет что-то из одежды, бумагу, носовой платок — тут же дайте знать всем, — объявил Саша. — Молчим и слушаем. Сейчас легче услышать, чем увидеть.

Факелы бы и собаку.

С освещением был полный облом. Плошки с маслом для этой цели подходили плохо, фонарики со свечками — еще хуже. Света от них мало, а глаза будут отвыкать от темноты, только меньше увидишь.

Ещё один тип иллюминации — шкалики — разноцветные стеклянные бутылочки с маслом. Но и от них света не больше, чем от лампад. И непонятно, как нести в руках раскалённое стекло. Можно, конечно, что-нибудь придумать, но это время.

Зато собака нашлась. Рядом бегал веселый спаниель.

— Чьё животное? — поинтересовался Саша.

— Моё, — признался Сережа Шереметьев.

— Она насколько охотничья? След взять может?

— Думаю, да, — сказал Сережа. — На охоту брали.

— Как зовут пса?

— Гранд.

Псина и правда выглядела аристократично.

— Есть у кого-нибудь Женина вещь?

Саша окинул глазами публику и остановился на Коле Лейхтенбергском.

— Осталось что-то сестры? — спросил Саша.

Тот помотал головой и пожал плечами.

— Нет.

Ну, да. В общем-то, Саша тоже не таскал в карманах имущество Никсы.

Он перевел взгляд на Тину. Девчонки любят меняться безделушками.

— Нет, — вздохнула Тина.

— Значит, обойдемся, — сказал Саша. — Народу много. Плана сада ни у кого нет?

Народ молчал.

И Саша с тоской вспомнил те времена, когда любой план можно было загрузить на телефон примерно в два клика.

— Здесь все просто, — сказал Никса. — За нами дворец. Но там вряд ли.

— Все равно надо послать группу, — сказал Саша. — Григорий Фёдорович?

— Хорошо, — сказал Гогель.

— На юго-запад — аллеи.

— Тоже вряд ли, — сказал Саша. — Мы с Александрой Васильевной только что там были. Но, может, не заметили чего-то. Лучше свежим взглядом посмотреть.

— Я посмотрю, — сказал Зиновьев.

— Людей возьмите, — посоветовал Саша.

— Конечно, — усмехнулся генерал.

— Тогда останутся теплицы и дом садовника, — сказал Никса.

И махнул рукой куда-то на север.

— Пусть будет наш участок, — сказал Саша. — И надо прокатиться по катку и каналам. Она должна была где-то оставить коньки. Коля? Ты ведь знаешь, как они выглядели?

— Да, — кивнул Коля Лейхтенбергский. — Прокатимся.

— Как вам мой план, Николай Васильевич? — спросил Саша Зиновьева.

— Вполне, — сказал гувернер. — Вы не зря ездили в кадетский лагерь.

— Это не совсем оттуда, — заметил Саша.

Но тему развивать не стал. Как ищут людей, он знал из своего адвокатского опыта, хотя сам ни разу не участвовал и не был уверен, что все сделал правильно. С другой стороны, Таврический сад — это не дикий лес двадцать на двадцать километров.