— Я о нем много слышал, но у меня отвратительный немецкий.

Честно говоря, Саша слышал в школе только про второй закон термодинамики, который казался ему самоочевидным. Ну, естественно тепло переходит от горячего к холодному, если холодильника под рукой нет.

— Я вам пришлю, — пообещал Борис Семенович. — Прочитаете, когда ваши знания позволят.

— Мы не за этим собрались, Борис Семенович, — заметил царь.

— Папа́, можно мне академика на чай пригласить? — спросил Саша.

— Вечером? — уточнил царь.

— Прямо сейчас. После этого разговора.

— Да-а, — протянул царь.

Похоже, он не был готов к такому повороту, но решил не отказывать имениннику.

— Вы сможете ко мне зайти, Борис Семенович? — спросил Саша.

— Конечно! — улыбнулся академик. — С превеликим удовольствием!

Саша обернулся к Гогелю.

— Никсу надо позвать.

Григорий Федорович кивнул.

Не то, чтобы Саша считал, что от брата будет какой-то толк в ученой беседе, но Николай мог обидеться, что интересная встреча состоялась без него.

— А где Елена Павловна? — спросил Саша.

Папа́ и мама́ расступились, и за ними Саша увидел такой же аппарат с микрофоном и трубкой, какой Якоби уже демонстрировал еще летом во Дворце Коттедже.

Царь взял микрофон и сказал в него:

— Позови госпожу!

Видимо на том конце провода дежурил лакей.

— Саша здесь, Елена Павловна, — через некоторое время сказал папа́. — Даю ему трубку!

От последней фразы повеяло чем-то родным из 21-го века.

Саша приставил к уху трубку и услышал мадам Мишель. Впрочем, он скорее догадался, что это она, чем узнал голос. Звук был ужасный. Еще хуже, чем в первый раз.

Что именно ему пожелала Елена Павловна, он разобрал с трудом.

— Спасибо, Елена Павловна! — прокричал он. — Вы в Михайловском дворце?

— Да! — ответила Мадам Мишель.

И Саша вспомнил старый советский анекдот, где герой кричит в трубку, связываясь с соседним городом, а стоящий рядом иностранец интересуется, нельзя ли по телефону.

Но все окружающие, похоже, были в восторге.

— Трубку и микрофон надо объединить вместе, — сказал Саша. — Так будет удобнее. Есть листочек? Я набросаю.

— Потом, — улыбнулся папа́. — За чаем.

— Звук расплывается ужасно, — поморщился Саша. — Надо строить промежуточные станции, а то мы так с Варшавой не поговорим.

— Нам бы с Петергофом поговорить, — заметил папа́.

— С Петергофом еще нет телефонной линии? — спросил Саша.

— Только с Михайловским и Мраморным дворцом, — объяснил царь. — Костя очень просил.

Но дядя Костя был еще в плаванье, так что Саша ждал от него телеграммы или посылки, или того и другого вместе.

Саше хотелось ввернуть что-то типа: «Чем вы тут занимались полгода?»

Но он пожалел Якоби.

— Промежуточные станции? — переспросил академик.

— Да, для стабилизации и усиления сигнала. Я подумаю.

Честно говоря, Саша довольно плохо представлял себе, зачем нужна была девушка по имени Тома для связи с Парижем, и что именно эта Тома делала. Кажется, что-то переключала. Понятно, что коммутатор. Понятно, что штекеры. Понятно, что для соединения абонентов.

Но почему было недостаточно просто набрать номер? Внутри Москвы достаточно, а для связи с Парижем — нет.

Чай накрыли в комнатах великих князей. Саша попросил Гогеля поручить принести с кухни все самое лучшее, что приготовили для праздника и что подойдет к чаю.

Так что на столе появились булочки, пирожные и клубника со сливками. Видимо, из теплицы.

А в центре — сияющий самовар.

Саша сам налил чаю Никсе и Якоби.

— А что там с радио? — спросил Саша. — Не получается?

— Еще как получается, Ваше Императорское Высочество! — Якоби понизил голос. — Вы были совершенно правы относительно мощности источника, стоило только увеличить число гальванических элементов в батарее, и мы смогли передать сигнал из Коттеджа в Фермерский дворец.

— Не очень далеко, — заметил Саша.

— Это не все! — продолжил академик. — На следующий день мы смогли получить искру на крыше Большого дворца.

Саша сочувственно посмотрел на почти шестидесятилетнего Якоби.

— Мне помогает сын, — улыбнулся Борис Семенович. — Володя. Он недавно окончил Николаевское Инженерное училище. Сейчас служит в саперном батальоне, но работает со мной над вашими проектами с личного разрешения государя.

— Папа́, конечно, все засекретил? — вздохнул Саша.

— Только радио, на телефон будет привилегия. Думаю, уже летом.

— Не прошло и года, — заметил Саша. — Раньше не начнем производить?

— Разве что Симонс возьмется.

— Обойдемся. С Путиловым поговорю… Итак вы получили искру на крыше Петергофского дворца…

— Это не всё. Искра была слабая, но мы добавили еще несколько элементов в батарею. И приемник стал работать прекрасно. И тогда мы с Володей поставили антенну на крыше моего дома в Петербурге.

— И?

— Мы приняли сигнал!

— Браво! — воскликнул Саша. — А папа́ знает?

— Конечно.

— И только я узнаю последним!

— Я тоже считаю, что изобретатель должен знать, — тихо сказал Якоби. — Но государю известно о вашем отношении к секретности.

— Это не значит, что я все разболтаю, — заметил Саша.

— Саш, ты не прав, — сказал Никса. — Это изобретение действительно военное и дает армии огромные преимущества, это возможность переговоров невидимых для врага, которые невозможно не перехватить, не прервать.

— Ты давно знаешь про радио? — спросил Саша.

— Папа́ рассказывал.

— И ты Брут!

— Между прочим, почему-то знаю не от тебя.

— Так храню гостайну. Хотя это полный маразм.

— Саш, почему? — спросил Никса.

— Ну, во-первых, мы утратим приоритет. Потому что сейчас на всех питерских дворцах и некоторых казармах появятся непонятные железные штуки. Господин Сименс или еще какой-нибудь умный немец, англичанин или американец посмотрит на железки и смекнет, что это. А технология ненамного сложнее, чем у небесных фонариков. И через пару лет она будет не только у нас. И господа Сименс и Гальске уже успеют сделать лучше, пока мы только думаем, как бы сделать хоть как-то, но так, чтобы никто ничего не понял.

— Значит, приоритет тебя волнует, а не Россия, — поморщился брат.

— Я оговорился. Не «во-первых», в десятых. Понимаешь, некоторые вещи эффективно работают только, если они есть у всех. Представь себе наш корабль, который терпит крушение в океане. И на корабле радиопередатчик, и он подаёт сигнал бедствия. И кто его услышит? Зимний дворец? И что? Кто придет на помощь?

— Это очень редкое событие, — сказал Никса.

— И что, что редкое? Пусть гибнут? А ведь могли бы спастись!

— Без связи армия может погибнуть, а не корабль.

— Не буду спорить, но попомни моё слово: если сегодня мы засекретим радио, завтра мы антенны у Симонса будет покупать.

— Это ты так не споришь! — усмехнулся Никса.

— А государю вы говорили о вреде секретности, Александр Александрович? — спросил Якоби.

— Естественно, Борис Семенович! Я уже не знаю, какое сальто-мортале мне сделать, чтобы ко мне, наконец, начали прислушиваться!

— К вам прислушиваются, — сказал Якоби, — иначе я бы вашими изобретениями не занимался.

— Угу! Только, когда речь заходит о технических новинках.

— Александр Александрович, мне кажется вам надо опубликовать статью с вашим выводом газовых законов, — заметил академик.

— Думаете, меня не размажут по стенке, как с туберкулезной бактерией?

— Нет! — возразил Якоби. — Там все слишком стройно.

— Что сказал об этом Соболевский?

— Что он больше не чувствует в силах вас учить. Вам нужен преподаватель совсем другого уровня.

— Меньше всего хотел его обидеть. Владимир Петрович научил меня измерять силы в золотниках. Это, конечно, полный бред, но надо знать современное состояние науки.

— Он совершенно прав. Вам нужен человек, который знает о последних публикациях и следит за ними. Человек науки, а не школы.