Перед Слѣдственной Комиссіей Гучков показывал, что он телеграфно увѣдомил ген. Рузскаго о своем пріѣздѣ, но для того, чтобы на телеграфѣ не знали о "цѣли" поѣзда, он пояснял, что ѣдет "для переговоров по важному дѣлу, не упоминая, с кѣм эти переговоры должны были вестись" Этот секрет полишинеля не раскрывается в опубликованных документах, т. к. среди них нѣт, странным образом, указанной телеграммы, но вся телеграфная переписка Ставки и штаба Сѣверн. фронта не оставляет никакого сомнѣнія в том, что пріѣзд думской делегаціи носил совершенно офиціальный характер и мотивировался необходимостью непосредственных переговоров с Царем. По дорогѣ Гучков послал другую телеграмму — ген. Иванову, "так как желал встрѣтить его на пути и уговорить не предпринимать никаких попыток к приводу войск в Петроград"[71]. Гучков утверждал даже, что "дорогой пришлось нѣсколько раз обмѣніваться телеграммами". По дорогѣ в Псков, Гучков и Шульгин останавливались в Лугѣ, что привело к значительному запозданію с их прибытіем в Псков. Чѣм же вызвана была такая остановка? Гучков не упомянул об этой остановки в показаніях. Ничего не сказал спеціально о ней и Шульгин, упоминающій об информаціонном разговорѣ по прямому проводу с Ивановым и каких-то остановках на станціях, гдѣ Гучков "иногда говорил короткія рѣчи с площадки вагона... это потому, что иначе нельзя было: во-первых, стояла толпа народа, которая все знала... т. е. она знала, что мы ѣдем к Царю... И с ней надо было говорить". Историк и мемуарист каждый по своему будут толковать остановку в Лугѣ "контрабандой" выѣхавшіх из Петербурга думских посланцев. Ген. Мартынов, автор одной из наиболѣе цѣнных работ, посвященных февральскому перевороту, на основаніи неизвѣстных нам данных (автор имѣл возможность пользоваться и неопубликованными архивными матеріалами) изображает дѣло так, что делегаты были задержаны на ст. Луга "возставшими рабочими и солдатами", которых "с величайшим трудом удалось убѣдить в том, что поѣздка в Псков не преслѣдует никаких контр-революціонных цѣлей. Инж. Ломоносов, имѣющій тенденцію преувеличивать реальную опасность, которая грозила "революціи" со стороны продвигавшихся с фронта эшелонов ген. Иванова, — опасность совершенно не эфемерную в обстановкѣ 2 марта, — со слов правительственнаго инспектора Некрасова, который сопровождал гучковскій поѣзд и систематически сносился с центром, задержку в Лугѣ объяснял именно этим опасеніем. Будущій предсѣдатель мѣстнаго совѣта солдатских депутатов ротм. Воронович даст совершенно иную версію. Утром 2-го в 9 час. с экстренным поѣздом из Петербурга прибыл в Лугу по порученію Врем. Комитета член Думы Лебедев в сопровожденіи полк. ген. штаба по фамиліи тоже Лебедев. Эта миссія имѣла задачей наладить порядок в городѣ, организовать мѣстную власть и обезпечить путь слѣдованія Императора в Царское Село. Лебедев объявил, что "через нѣсколько часов из Петрограда выѣдут в Псков члены Думы Гучков и Шульгин, которым поручено вести переговоры с Государем, и результатом этих переговоров явится пріѣзд Государя в Ц. Село, гдѣ будет издан ряд важнѣйших государственных актов". Военный комитет отвѣтил Лебедеву, что "не будучи поставлен в извѣстность относительно истинной цѣли поѣздки Николая II Царское, и не зная, как к этому отнесутся петроградскіе солдаты и рабочіе, он отказывается дать сейчас какія-либо гарантіи". (Ждали возращенія из Петербурга спеціально посланнаго за информаціей делегата). Пытался получить "гарантіи" и прибывшій затѣм Гучков, "болѣе часа" ведшій в "парадных комнатах" вокзала переговоры с представителями временнаго военнаго комитета "Расстроенному упорством комитета Гучкову так и пришлось уѣхать в Псков, не добившись успѣха". Таковы поясненія Вороновича... По тѣм или иным причинам выѣзд делегатов из Луги носил болѣе помпезный характер, нежели это рисовалось в Петербургѣ, — по крайней мѣрѣ ген. Болдырев, занимавшій пост ген.-кварт. штаба Сѣвернаго фронта, в дневникѣ отмѣтил, что Гучков и Шульгин прибыли в Псков в сопровожденіи "5 красногвардейцев" (так Болдырев назвал гучковскую свиту, потому что у них на груди были "красные банты").
Вѣрится с трудом, что совѣтскіе дѣятели в Петербургѣ могли ничего не знать о только что описанном путешествіи думских посланцев вплоть до момента, когда тѣ вернулись из Пскова, но всетаки предположительно допустим такую возможность. По шульгинской версіи, повторенной в записи Палеолога, поѣздка в Псков была рѣшена и организована в отсутствіе членов Врем. Комитета, принадлежавших к соціалистической группѣ, т. е. Керенскаго и Чхеидзе. Поэтому особливо важно выслушать Керенскаго, тѣм болѣе, что в "записках" Суханова ставится вопрос: "от чьего имени была организована поѣздка в Псков Гучкова и Шульгина? Если от имени Временнаго Комитета Гос. Думы, то извѣстно ли было о ней его членам Керенскому и Чхеидзе? Если им было об этом извѣстно, то почему не было доведено до свѣдѣнія Исп. Комитета?" Керенскій, как мы знаем из собственнаго его признанія, совершенно не интересовался разговорами во Врем. комитетѣ о формѣ правленія и не трудился даже представлять свои возраженія, так как он ни минуты не думал, что проекты о сохраненіи монархіи могут осуществиться. Поэтому сам по себѣ вопрос о поѣздкѣ Гучкова совершенно исчезает из орбиты вниманія мемуариста. Возможно, что Керенскій в момент, когда рѣшался окончательно вопрос, дѣйствительно, не был в Таврическом дворцѣ, — он отправился (впервые за эти дни) домой, чтобы в иной обстановкѣ наединѣ обсудить вопрос о своем участіи в правительствѣ[72]. То, что разсказывает Керенскій, еще болѣе запутывает вопрос. Он вспоминает, как "утром" 2 марта случайной, текущей толпѣ, заполнявшей Екатерининскій зал Думы, Милюков объявил о созданіи временнаго правительства и о регентствѣ Мих. Алекс. (О рѣчи Милюкова будет сказано дальше, — необходимо отмѣтить только, что произнесена она была не "утром", как изображает Керенскій, а в 3 часа дня, т. е. в момент, когда экстренный поѣзд Гучкова "прорвался" уже через Гатчину). Заявленіе Милюкова вызвало взрыв негодованія среди демократических элементов Таврическаго дворца. Исп. Ком. поспѣшил собрать внѣочередное собранiе и подвергнуть Керенскаго пристрастному, почти враждебному («des plus hostoles») допросу. Керенcкій отказался вступать в дискуссію и ограничился заявленіем, которое и приводится (в кавычках) в воспоминаніях[73]: "Да, такой проект существует, но он никогда не будет реализован. Он не осуществим, и нѣт основанія волноваться. Со мной не совѣтовались по вопросу регентства, и я не принимал никакого участія в спорах по этому поводу. В крайнем случаѣ, я могу всегда потребовать от правительства отказа от этого проекта или принятія моей отставки"... Тѣм не менѣе Исп. Ком. рѣшил предпринять мѣры для противодѣйствія осуществленію думскаго проекта о регентствѣ. Он пожелал послать собственную делегацію в Псков одновременно с Гучковым и Шульгиным, которая должна была выѣхать в "тот же день[74], а при невозможности это осуществить, лишить "наших делегатов", как выражается мемуарист, возможности выѣзда. отказав им я подачѣ поѣзда". Никто из других мемуаристов лѣваго политическая сектора прямо не упоминает о таком засѣданіи Исп. Ком., и, как мы увидим, в дальнѣйшем к разсказу Керенскаго приходится относиться весьма скептически, насколько он касается перипетій, связанных с поѣздкой в Псков. Перед нами лишь новая форма все той же легендарной версіи. Однако, Керенскій не только не отрицает факта, что он знал о поѣздкѣ Гучкова и Шульгина, но и того, что фактически об этой поѣздкѣ были освѣдомлены представители Исп. Ком. Надо думать, что они были освѣдомлены раньше, ибо из рѣчи Милюкова отнюдь не вытекало сообщеніе. что Гучков выѣхал в Псков или готовится к отъѣзду, — вытекало совсѣм другое: "И вот теперь, когда я в этой залѣ говорю, — сказал Милюков, — Гучков на улицах столицы организует нашу побѣду". Керенскій заканчивает свой разсказ лаконическим заявленіем: «mais. tout finit par s'arranger».
