[63]
«Что ... говорят о Государѣ?» — спросил ген. Дубенскій какого-то полковника, прибывшаго в Псков 2 марта с первым поѣздом из Петрограда послѣ революціонных дней. «Да о Государѣ почти ничего не говорят», — отвѣтил полковник.
[64]
Намек на убійство Распутина.
[65]
Палеолог разсказывает, что 28-го в 5 час. дня его посѣтил человѣк, высоко стоящій на іерархической лѣстницѣ бюрократіи, нѣкто К. (Коковцев?), заявившій, что он прибыл к нему по порученію Родзянко для того, чтобы узнать мнѣніе посла по поводу проекта думскаго комитета о монархіи.
[66]
В эту ночь при. объѣздѣ города Гучковым в его автомобилѣ был убит кн. Вяземскій, давній единомышленник Гучкова и соучастник в подготовкѣ послѣдняго дворцоваго переворота. Вяземскій погиб от одной из тѣх случайных «шальных пуль», которых было много в тѣ дни в Петербургѣ. Эту версію без всяких каких-либо оговорок передавал мнѣ лично и сам Гучков.
[67]
В это цѣликом увѣровал, напр., Чернов, в качествѣ историка революціи.
[68]
Свидѣтели, бывшіе в Псковѣ, утверждают, что документ, привезенный думскими делегатами, был написан рукою Шульгина. Не очень можно довѣрять мемуаристу с такой ослабленной памятью в отношеніи собственных дѣйствій.
[69]
Распространившаяся в Думѣ молва и вызвала, вѣроятно тѣ недоброжелательно-скептическіе разговоры, которые услышал Набоков 2 марта в Таврическом дворцѣ.
[70]
Повседневность записей в «дневникѣ» Палеолога должна приниматься весьма относительно. Ясно, что многія записи дѣлались задним числом: так не мог Палеолог в полночь 1-го марта получить сообщеніе о «секретном» засѣданіи представителей «либеральных партій», на котором в отсутствіе соціалистических депутатов во Врем. Ком. рѣшался по предложенію Гучкова вопрос о будущей формѣ правленія и было принято рѣшеніе о немедленной поѣздкѣ в Псков, чтобы добиться от Царя добровольнаго отреченія.
[71]
«В то время, — пояснял очень обще в Комиссіи Гучков — были получены свѣдѣнія, что какіе-то эшелоны двигаются к Петрограду. Это могло быть связано с именем Иванова, но меня это не особенно смущало, потому что я знал состояніе и настроеніе арміи и был убѣжден, что какая-нибудь карательная экспедиція могла, конечно, привести к 'нѣкоторому кровопролитію, но к возстанавленію старой власти она уже не могла привести».
[72]
Чхеидзе вообще не принимал почти никакого участія в работах Врем. Ком., но вовсе не отказывался от званія члена Комитета, как утверждал Гучков.
[73]
Привожу, конечно, перевод.
[74]
Далѣе Керенскій говорит, что делегаты выѣхали около 4 час. дня.
[75]
«Не возражали ли вы против принятія формы республиканскаго правленія сразу» — настаивал Соколов. — «Да там и рѣчи об этом не было... По этому вопросу выказываться не приходилось. Со стороны Исп. Ком. это предъявлено не было. Я помню, я возражал по нѣкоторым вопросам, касающимся арміи и смертной казни».
[76]
Из этих слов Гучкова вытекает, что возраженіе Керенскаго в смыслѣ нарушенія «полномочій» относилось только к воцаренію в. кн. Михаила.
[77]
Нам предстоит впредь не раз цитировать указанную запись в дневникѣ Андрея Вл. Этот дневник выдѣляется среди других доброcовѣстностью и точностью в изложеніи фактов, нам извѣстных.
[78]
Автор разсказывает, как грабителя переодѣвались солдатами для того, чтобы имѣть свободу дѣйствія. Образныя иллюстраціи подобных «обысков» по квартирам можно найти в воспоминаніях Кельсона и др. Не слѣдует, однако, преувеличивать роль этих «полчищ» уголовных. Характерна, напр., московская статистка, не отмѣтившая увеличенія преступности за март по сравненію с отчетами прошлаго времени («Р. В.»). И уголовный мір подвергся в извѣстной степени облагораживающему мартовскому психозу. Чего стоит, напр., одно сообщеніе о революціонной идилліи в Одессѣ, как начальник разбойнической шайки Котовскій, приговоренный к каторгѣ, отпускается из тюрьмы «под честное слово» для предсѣдательствованія на «митингѣ уголовных». (Впрочем, возможно, что газетное сообщеніе и пріукрасило дѣйствительность, и Котовскій не то «разбойник», не то «анархист», прославившійся в большевицкія времена, был просто освобожден толпой из разгромленной тюрьмы — газеты передавали, что из 2.200 бѣжавших арестантов 1.600 вернулась). Но и через полгода уѣздный комиссар из Раненбурга доносил правительству, что в «знаменитой Братовкѣ» (Нарышкинской вол.), «извѣстной своими ворами», в дни революціи краж не было, потому что на сходѣ «дана была клятва: кражи прекратить ».
[79]
Агрессивность толпы можно было бы прекрасно охарактеризовать разсказом небезизвѣстнаго Авалова-Бермонта, появившагося в столицѣ на другой день революціи, в самый разгар уличных столкновеній, если бы все повѣствованіе мемуариста не вызывало сомнѣній — он даже дату революціи плохо запомнил: для него «роковым днем» является 26 февраля. Бермонт уложил из мѣстѣ перваго же солдата, который пытался его обезоружить, взял извозчика и встав на пролеткѣ с револьвером в руках, без больших затрудненій выскользнул из окружавшей толпы. Храбрый мемуарист негодует на тѣх типовых героев, с которыми он встрѣтился в Петербургѣ, и которые носили офицерское званія, но забыли о воинском долгѣ.
[80]
Общее число нѣсколько больше — 1.656, но, по словам Мартынова, сюда были включены заболѣванія, который на счет революціи поставлены быть не могут (малокровіе и пр.!!). В газетах эти заболѣванія болѣе правдоподобно были отнесены к числу «нервных потрясеній».
[81]
Среди «181» имена многих остались «неизвѣстными».
