В параллель к постановкѣ вопроса о нормировкѣ трудового дня можно привести иллюстрацію из области недостаточно отчетливой земельной политики Временнаго Правительства, расширявшей рамки мѣстнаго революціоннаго правотворчества и свидетельствовавшей, что у Правительства не было конкретнаго плана аграрных мѣропріятій временнаго характера для переходнаго періода. В этой области положеніе Правительства "цензовой общественности", конечно, было особенно трудно, так как надлежало примирить не только діаметрально противоположные интересы, но и в корень расходящіеся принципы[489]. При отсутствіи единаго общественнаго мнѣнія не могло быть и той самопроизвольно рождающейся директивы, которую впослѣдствіи Временное Правительство в деклараціи, подводившей итоги его двухмѣсячной дѣятельности, называло "волею народа".

В мартѣ деревня не подавала еще громко своего голоса. Молчала ли деревня потому, что оставшіеся в ней "старики, больные и женщины" встрѣтили спокойно (таково было мнѣніе, напримѣр, кирсановскаго съѣзда земельных собственников) революцію, — обезлюденіе деревни Чернов считает основным мотивом молчанія деревни; молчала ли потому, что просто "еще снѣг не сошел с земли" (мнѣніе составителей соціалистической "Хроники"); молчала ли потому, что плохо была освѣдомлена о переворотѣ и относилась к нему в первый момент недовѣрчиво (уполномоченные Временнаго Комитета в своих донесеніях отмѣчали случаи — и не в каких-нибудь глухих углах обширной страны — когда в деревнѣ, продолжавшей жить с представителями старой власти, урядниками и становыми, не знали о происшедших событіях еще в концѣ марта и боялись, что все может "повернуться на старое"; донесенія думских уполномоченных подтверждают многочисленныя изданныя крестьянскія воспоминанія). Газетныя корреспонденціи того времени отмѣтят нам даже такіе удивительные факты в центрѣ Россіи, как распространенное среди мужиков Дмитровскаго уѣзда Московской губ. убѣжденіе, что приказ "убрать урядников" и дать народу "свободу" пришел не иначе, как от "царя-батюшки". ("Вл. Народа"). — Так или иначе, анархія и двоевластіе на мѣстах не могли грозить большими осложненіями, и Правительство могло укрыться на первых порах за формулу ожиданія Учредительнаго Собранія.

Спокойствіе в деревнѣ нарушила волна дезертиров, пришедших с фронта и подчас — отмѣчает отчет Временнаго Комитета — сыгравших роль первых освѣдомителей о происшедшем переворотѣ. Военный министр в обращеніи к "дезертирам" 7 апрѣля объяснял эту утечку с фронта "распространеніем... в арміи преступных воззваній о предстоящем теперь же передѣлѣ земли, при чем участниками его явятся будто бы лишь тѣ, кто будет находиться к этому времени внутри страны". Создавалась недвусмысленная опасность, что молва о землѣ может сорвать фронт, и министр земледѣлія спѣшил опровергнуть циркулирующіе слухи "о предстоящей в ближайшее время крупной земельной реформѣ вплоть до конфискаціи частно-владѣльческих земель". По существу Правительство ничего не говорило — его воззваніе по "первѣйшему" по своему значенію земельному вопросу 17 марта справедливо может быть отнесено к разряду скорѣе нравоучительных произведеній на тему о том, что "насиліе и грабеж самое дурное и опасное средство в области экономических отношеній". "Завѣтная мечта многих поколѣній всего земледѣльческаго населенія страны" не может быть проведена в жизнь путем каких-либо захватов. Принятіе закона о землѣ народными представителями невозможно без "серьезной подготовительной работы", выполнить которую Правительство "признает своим неотложным долгом".

Впрочем, были приняты двѣ рѣшительныя мѣры: 12 марта были переданы в казну земли Кабинета отрекшагося Императора и 16-го конфискованы удѣльныя имущества. Оба правмтельственныя постановленія, если и признать, что тактически они были необходимы, нарушали логику, выраженную формулой: ждать Учредительнаго Собранія. Вѣроятно, в рилу этого Правительство через посредство вел. кн. Николая Михайловича прибѣгло к своеобразной мѣрѣ полученія письменных отказов членов императорской фамиліи от наслѣдственных прав на россійскій престол и согласія их на "отдачу" удѣльных земель[490].

Подводя итог наблюденій думских уполномоченных при объѣздѣ послѣ переворота, 28 губерній Европейской Россіи, трехмѣсячный отчет отдѣла сношеній с провинціей Временнаго Комитета говорил: "для крестьян новый строй — это земля". "Это то, чѣм дышит огромная часть населенія Россіи" — существует "твердое убѣжденіе", что земля должна перейти народу. Совершенно естественно, что уполномоченные Временнаго Комитета наблюдали "отсутствіе у крестьян представленія" о запутанности и трудности разрѣшенія земельнаго вопроса. Мысль о сложности статистическаго "учета земельных запасов, распредѣленія земельной собственности, выясненія условій и видов землепользованія" и т. д., как это перечисляло правительственное воззваніе, была в большинствѣ случаев чужда крестьянскому сознанію, увлеченному притягательной силой сосѣдней, непосредственно примыкавшей, "обѣтованной" помѣщичьей земли; представленіе о землѣ не выходило за предѣлы своей волости. "Крестьянин — констатирует цитируемый отчет — питается во многих мѣстах не реальностью, а лозунгами. Он предвкушает золотой вѣк осуществленія их. Он часто далек от мысли, что всѣ эти лозунги окажутся мыльными пузырями по той простой причинѣ, что земли нѣт, что в большинствѣ средних губерній не только нельзя думать о трудовой нормѣ, но и о лишних 2 десятинах". В отдѣльных случаях, быть может, нѣкоторым уполномоченным в бесѣдах удавалось убѣдить крестьян не принимать "на вѣру" ходячую молву и развѣять тот "обман", в котором они находились, показав наглядно статистическими вычисленіями, что при раздѣлѣ всей помѣщичьей земли на дѣлѣ крестьянам придется по 1/8 десятины—напр., в Орловской губ... Но вѣдь уполномоченные интеллигенты из Петербурга, да еще облеченные званіем членов Гос. Думы, которые могли заманчивыя перепективы в смыслѣ земельных чаяній свести к реальной действительности, были случайными и рѣдкими гостями в деревнѣ[491]. В большинствѣ случаев проповѣдником являлся какой-нибудь солдат из столицы или партійный агитатор, не слишком свѣдующій и не слишком сркупулезный в своей демагогической пропагандѣ — в дни революціи не было недостатка и в людях, одѣтых в интеллигентскій мундир и готовых выдавать "дутые векселя".

Одним обѣщаніем "собрать матеріал" для Учредительнаго Собранія, представленіе о котором в деревнѣ было неясно[492], нельзя было предотвратить анархическія выступленія в деревнѣ и избѣгнуть самостоятельнаго "правотворчества" в сферѣ земельных отношеній. Надо было отдать себѣ отчет в реальном положеніи и в неизбѣжности исхода будущей аграрной реформы в сторону интересов "трудового крестьянства". Бороться с "дутыми векселями" можно было лишь ясным и опредѣленным заявленіем, в каком именно направленіи будет происходить подготовительная работа перед Учредительным Собраніем, и одновременным принятіем в законодательном порядкѣ тѣх переходных мѣр, которыя подсказывала жизнь и которыя гарантировали бы в сознаніи массы неприкосновенность земельнаго фонда до Учредительнаго Собранія. Пѣшехонов ("осторожный поссибилист", по выраженію Чернова) тогда же пытался выступить с предупрежденіем, что Учредительному Собранію придется "лишь оформить и санкціонировать то, что будет совершено и достигнуто в процессѣ революціоннаго строительства: отложить послѣднее немыслимо. Весь вопрос в том, пойдет ли он дальше анархическим путем или в организованных формах". При анархіи получится не тот строй, к которому стремятся всѣ демократическія партіи. Но и "такой строй придется санкціонировать, пересилить революцію Учредительное Собраніе, конечно, будет не в силах". Не имѣя еще собственнаго органа повседневной печати, Пѣшехонов выступал в с.-р. "Дѣлѣ Народа" (23 марта). Планомѣрное "революціонное строительство" Пѣшехонов видѣл в организаціи сѣти земельных комитетов, задачей которых являлась бы подготовка общей реформы и разработка предварительных, неотложных временных мѣр. Мысль Пѣшехонова была освоена революціонной демократіей[493] и нашла конкретное себѣ воплощеніе в правительственном мѣропріятіи, но только через мѣсяц и без той опредѣленности, которую вкладывал иниціатор земельных комитетов. 21 апрѣля Правительство опубликовало положеніе о Главном и мѣстных Земельных комитетах. На Главный комитет возлагалась задача составленія общаго проекта на основаніи собранных данных и соображеній, которыя будут представлены мѣстными комитетами. На мѣстные комитеты (волостные, уѣздные, губернскіе), помимо собиранія свѣдѣній и составленія "соображеній и заключеній", возлагалось приведеніе в исполненіе постановленій центральной власти; изданіе мѣстных обязательных постановленій, простановка дѣйствій частных лиц, направленных к обезцѣненію земельных имуществ и возбужденіе перед Главным Земельным комитетом вопросов об изъятія таких имуществ и о наиболѣе цѣлесообразном использованіи их. В воззваніи, сопровождавшем опубликованіе закона, дѣлался нѣкоторый шаг вперед и говорилось, что Учредительное Собраніе "найдет справедливое рѣшеніе земельнаго вопроса и установит новый земельный строй". Населеніе вновь призывалось к воздержанію от самовольных дѣйствій в области земельных отношеній и "спокойно, в сознаніи своей отвѣтственности за будущее нашей родины готовиться к приходу истиннаго устроителя земли русской — народнаго Учредительнаго Собранія". И только в деклараціи Главнаго Земельнаго Комитета 20 мая, т. е. при новом уже коалиціонном правительствѣ, впервые было дано нѣкоторое указаніе, в каком направленіи предполагается справедливое рѣшеніе земельнаго вопроса — в основу будущей земельной реформы должна быть положена мысль, что всѣ земли сельско-хозяйственнаго назначенія переходят в пользованіе трудового земледѣльческаго населенія[494].