Взрыв.

Обломки пролетели прямо надо мной и врезались в толпу.

Не думая ни о чём кроме мести, я поднялся с земли и бросился на упавшего Седерика Гауса. Здоровяк заметил меня лишь в самый последний момент и, как бы защищаясь, в надежде поднял руки... Первым ударом я проткнул живот. Вторым перерезал горло. Последующими я лишь уродовал жирный труп. Медбрат превратился в настоящее сито, сцеживающее кровь вперемешку с дерьмом. Я тыкал в обмякшее мясо ножом, пока не устал настолько сильно, что не мог поднять его...

Из образовавшейся в стене дыры вышла девушка. Босая, насквозь мокрая, с синими огоньками в руках, она пошла к еле встающему Федерику Усману, растопырив извивающиеся словно змеи пальцы.

Главврач издал жуткий вопль и замахал руками. Воздух в коридоре накалился. Анна Фанкоц на миг скривилась, как от надоедливой мошкары, а уже в следующий момент отбросила главврача небрежным взмахом ладони. Даже я, оглушённый взрывом, услышал, как упавший подонок начал улепётывать со всех ног после этой короткой показательной дуэли.

Девушка побежала за Усманом, даже не посмотрев в мою сторону. Вскоре она скрылась в глубине коридора.

Оставив нож около трупа Седерика, я подошёл к хирургу. Чтобы поговорить с ним, пришлось стать на колени, иначе бы он меня не услышал.

— Ну что, Джеймс... мы победили? — вместо ироничного смеха изо рта доктора вышел тщедушный кашель.

— Ещё нет. Я должен забрать бумаги, а после вернусь за вами... Обещаю.

Хирург схватил меня за руку. Кровь облепила мои пальцы.

— Дальше вы пойдёте один.

— Не говорите глупостей.

Врач окончательно закашлялся. Я смотрел на его побелевшее лицо, измазанное красным, и всё никак не находил нужных слов. Что сказать человеку, спасшему тебя от неминуемой гибели? Благодарю? Спасибо? Добавить «очень» или «большое», а потом тихо уйти? Я не знал ответов, поэтому делал ещё хуже — просто молчал. Только спусят минуту, когда доктор уже почти распрощался с земным миром, я таки нашёл подходящий вопрос: «Зачем вы это сделали?». Он по-настоящему волновал меня, судорожно теплел где-то в груди и вырывался на волю в слишком обычных, плоских словах, стеснённых рамками вопросительного предложения. Это как рисовать картину без теней.

— Зачем вы это сделали?.. Зачем лишили себя будущего?

— Если бы умерли вы, то дети никогда бы не вышли из больницы, уж я-то знаю. Эта ваша стихия — пробивать стены. — раненый улыбнулся, насколько позволял перекошенный от боли рот.

— Бессмыслица. Вы потратили свои годы в ничто, доктор, вложились в убыточное предприятие.

— Раз уж вам дали шанс, то живите, Джеймс Браун, и пускай ваше предприятие изготавливает людям товары высшего качества. — чёрный кашель. Я ждал, что хирург наконец закроет глаза и прервёт свои мучения. Я надеялся на это.

— Знаете, что я понял за всю свою жизнь?.. — мир глух к моим чаяниям и надеждам: он продолжал жить и говорил со мной тонкими губами вампира. — Плыть по течению не имеет никакого смысла, ведь река бесконечна. В ней плавают миллиона рыбок, Джеймс, светлых и чёрных, всяких рыбок, и все они боятся сдвинуться в сторону и неизбежно плывут со всеми, сбиваясь в косяки.

— Что-что? — я прильнул к доктору, чтобы расслышать почти неслышимые слова, которые походили на истинное предсмертное безумие. Не стоит доверять агонии смертника — это сумасшедшее пламя, опаляющее брови.

— Рыбки боятся течения. Они думают, течение настолько сильное, что может убить их, если они сойдут с него. Только это не так, Джеймс! Всё это выдумки тех, кто боится потерять власть над рекой. Я верю, что если буду помогать другим, то моя рыбка станет особенной. Она уйдёт из косяка и отыщет начало реки. Она выйдет в море!.. Я уже слышу плеск волн. Джеймс, вы ведь слышите чаек, слышите их радостные хриплые крики? — мне не хотелось обманывать доктора, но и бессовестно надругаться над его предсмертными видениями я не мог. Я не имел права сказать, что вижу лишь окровавленное лицо безумного человека.

— Да, я слышу их, Уилл. Они летают над золотым песком и беснуются от бесконечных голубых вод. Закат поливает их белые крылья лучами и растекается по воде сверкающими жёлтыми бликами, пена серебристых волн такая теплая и мягкая, что в ней можно уснуть.

— Вы всё видите, Джеймс! — доктор хрипло рассмеялся, забрызгивая меня кровью. — Вам лишь надо начать плыть.

— Это не так-то просто... доктор? Уилл?..

Я поднял голову. Наконец, несчастный умер.

Задумавшись, я встал. В моей душе внезапно зародилось ощущение, что я упустил что-то очень важное.

Где-то затряслись камни: матросы пытались встать после обстрела кирпичами. Сомневаюсь, что хоть кто-то из них сохранил возможность ходить. Из маленьких везунчиков, которых почти не задели камни, остался только Федерик Усман и... Вот же.

Резкий шорох прервал молчание коридора. Я обернулся и бегло осмотрелся по сторонам — рядом была лишь пыль и один разъярённый матрос.

Антуан Гаус набросился на меня со спины и опрокинул на камни. Оказавшись на полу, я нащупал хороший булыжник и ударил им по пальцам его ноги. Бойцовский пёс визгливо вскрикнул и ненадолго прервал а атаку, после чего я сумел подняться. Завидев это, Антуан ужасно рассвирепел: оскалился, напряг тело до последнего мускула и кровожадно растопырил пальцы. Как дикое животное, он вновь прыгнул на меня, надеясь оттолкнуть к стенке, но в этот раз удача была не на его стороне: я отскочил и с силой вмазал по маленькой голове булыжником.

Матрос повалился на стену. С его лба лоскутами свисла кожа, заливая кровью правый глаз. Понимая своё незавидное положение, Гаус не стал ждать, пока он окончательно свалится от потери крови, и на последнем издыхании вновь набросился на меня. Теперь я был готов и, подбив противнику ноги, опрокинул его на камни. Гаус издал болезненный стон. Я повалился на него и крепко стиснул смуглую шею. Моряк обхватил мои клешни жалкими ручонками, пытаясь оттянуть неизбежное. Силёнок у него не хватало. Поняв, что разжать мои пальцы не выйдет, Гаус принялся тянуться к моим глазам, чтобы выдавить их. Он издирал моё лицо заострёнными ногтями.

Вскоре убийца женщин выпустил последние капли воздуха из лёгких и сделался красным. Я уже устал сжимать шейные позвонки, но не ослаблял хватки. Прошло ещё полминуты и боцман надулся, заимел пунцовый цвет лица и перестал сопротивляться. Его синие татуировки потеряли цвет. Через пару секунд глаза Антуана Гауса превратились в горный хрусталь. Я выпустил его высушенное тело из своих лап и побежал за Усманом, чтобы закончить праведный суд.

Долго идти не пришлось. Я нашёл главврача в его лаборатории: он был расчленён и кусками разбросан по комнате, как и подобает великому гению. Удивлённая голова мистера Усмана висела прямо над входом и капала на пол.

Подойдя к ней поближе, я с удивлением заметил, что все двери коридора отворились. Помещение наполнилось бывшими пациентами, как ванна водой.

В их главе стояла окровавленная Анна Фанкоц. Как только последний несчастный вышел из палаты, она тут же пошла вперёд, к выходу. Я перегородил ей путь и смиренно ждал, когда же она доберётся и, наконец, узнает меня, но как только наши взгляды встретились, девушка оттолкнула меня плечом и двинулась в подорванный коридор ещё быстрее. Даже не посмотрела. Словно подвинула мебель.

Я попытался остановить какого-то паренька, но он, будто заговорённый, продолжал топать ногами даже на месте. Поняв, что бесполезно допытываться до причин его овощного состояния, я поплёлся на выход вместе с молчаливой толпой.

Вскоре пациенты ужасного доктора добрались к пролому и мы вышли в утренний промозглый день, переступив труп Уильяма, как ветку. На улице всё так же шёл дождь. Утренний мороз сковал немногочисленные деревья, набросав на них инея. От холода я стучал зубами.

Анна Фанкоц остановилась у края небольшого каменистого пляжа и вскинула руки, наполненные синим огнём. Где-то вдалеке женский голос ответил её приветствию стенающим пением.