Чтобы разузнать о странных гаданиях поподробнее, мне пришлось ускорить шаг: Вивиан передвигалась довольно быстро. Возможно, из-за небольшой капельки злости в её буйной смеси из горького кофе и сладкого голоса.

— Расскажи мне о пророчестве. Что там написано? — спросил я, как только догнал её.

— А зачем тебе? — Женщина вдруг остановилась и я неловко врезался в неё. — Ты же не веришь в магию, запутанный человек, называешь нас всех обманщиками и считаешь умалишёнными, хотя наверняка и сам видел то, что не поддаётся никаким объяснениям. К чему тебе знать свою судьбу, неразборчивое дитя? — ради внятного ответа придётся пропустить пару занятных оскорблений и вернуться к ним в конце.

— А если я вдруг поверил в пророчества?.. Так же, как твой босс. Вдруг мне хочется узнать свой путь и я верю в ваши... в ваши предсказания.

— Мой босс? — и это всё, что ты услышала, дура?

— Бургомистр.

— Кто-кто? — на неё синонимов не напасёшься!

— Староста, командир, хозяин, называй как хочешь. Тот хрен, что спас меня и вытащил из воды.

— Во-первых, он никакой не хрен. — Вивиан ткнула мне в грудь кулаком. Я ненавижу эту ненормальную тётку. Всё больше верится в её возраст: люди к старости становятся ужасно несносными. — А во-вторых, он мне не хозяин. Мы с ним друзья и коллеги по ремеслу, только он на полвека старше. Уяснил?

— Не разговаривай со мной так, я тебе не алхимик, могу в случае чего и мозги вправить. — я надвинулся на озлобленную змею, чтобы испугать её своей тенью, но та и ухом не повела. Может, ловко притворялась, а внутри дрожала, как кролик.

— Ты слишком добрый для избиения старушек, Джеймс Браун. Тем более, раз ты фаталист, то должен положиться на меня, то есть лицо судьбы. — скорее другое место — Филейная часть судьбы.

— Я фаталист крайне своеобразный. Не пытаюсь ничего изменить и иду по накатанной, но стараюсь делать преимущественно то, что мне нравится. Бить лица — одно из таких увлекательных занятий. Развивает в человеке духовое.

— Судьбу не исправишь и не подстроишь под себя, как кресло. Всё уже давно написано И предсказано. «И войдет он в разрушенный замок, и дрогнут его уста, увидя призрак прошлого, и бросится он в ноги перед его величием, чтобы в святых начинаниях. Вместе они построят новый мир, мир магии и добра...

— А единороги будут?

— Ты... — бабушка рискует умереть от инфаркта. Не самая плохая смерть для трущоб, я делаю ей одолжение.

— Что, уже и спросить нельзя? — навеселе... по крайней мере я уж точно не был расстроен, мы двинулись дальше, только вот мне уже не хотелось домой: словно ветреная девица, я захотел приключений. Когда я ещё увижу какой-то старинный храм? Если бы Седерик хотел, то он бы уже давно повесил на меня все смертные грехи и лишней спешкой мне ничего не исправить. Если повезёт, я просто вернусь домой и пойму, что все вещи на месте, а если не свезёт, то меня повяжут ещё на входе и нет никакой существенной разницы в паре часов.

— Вивиан, я хотел сказать, что...

— Уже пришли. — я удивлённо огляделся по сторонам. Кроме склоченного из досок мостика, ведущего в коридорчик поуже, вокруг ничего не было. Ни лестницы, ни верёвочного каната, ни стремянки. Как местные поднимаются наверх, силой мысли? Просят спустить косы девушку в башне?

— И где выход?

— Какой ещё выход, мы пришли в храм! Вон он, пройди по мосту и упрёмся в стальную дверь. Она всегда открыта, единственный священник церкви сейчас бродит по канализации. К слову, это тот самый «хрен».

— Значит, ты без разрешения отвела меня в церковь? — внутри ликую, но снаружи яростно злюсь. — Я же чётко сказал, что мне надо домой.

— Да я по твоим глазам увидела, что ты сюда хочешь. Я же, как-никак, алхимик.

— И как связана алхимия и возможность читать по глазам?

— Как-нибудь, да связана.

С раздражённым видом я двинулся вперёд. Мостик не внушал доверия, впрочем, как и всё, сделанное местными. Такое чувство, что они в жизни не видели молотка и гвоздей. Так криво сбить доски мог только слепой плотник с одной рукой. Причем, этой самой рукой он не бил, а прикуривал, делая мост исключительно ногами.

Храмовая дверь вскоре возникла перед моими глазами. Она была довольно хорошей, чтобы пережить чуму и прочие опасные болезни вдали ото всех заражённых — толщиной в три пальца, оббитая сталью, внушала сплошное опасение.

— Ты первая. — Вивиан косо на меня уставилась.

— Думаешь, это темница?

— Возможно.

Ничего не ответив на такую подозрительность, дамочка приоткрыла дверь и вошла в церковь. Мне ничего не оставалось, как покорно следовать за ней, надеясь не попасть в ловушку.

Высота храмовых потолков была воистину уникальной: церковь походила на геометрическую фигуру, а именно на цилиндр, неожиданно захвативший в плен двадцать метров и вытянувшийся, как гигантская химическая колба. На самой вершине цилиндра можно было заметить решётки, из которых шёл дневной свет, что говорило о том, что храм в действительности охватывал метраж всех уровней канализации и являлся одной длинной кишкой, соединяющей все три слоя подземного пирога. Да... строили явно для великанов. Как такое строение можно впихнуть в канализационные акведуки — загадка столетия, почти такая же трудная, как и загадка о пропажи бюджета на социальные пособия.

Я с открытым ртом спустился со ступеней и стал на изрисованный красками пол. Его даже нельзя назвать изрисованным, это скорее одна большая картина — полнолуние над незнакомым, но чудовищно похожим на Ан-Рок городом: множество деревянных уютных строений, люди веселее наших, они свисают с тепло освещённых свечками балконов и кидают летние цветы на дорогу, смеются, выходят погулять по ночным улицам. Терпкого заводского дыма между крышами почти не видно, а с них самих глядят на лунное небо дети, держа в руках странные игрушки из соломы. Мне стыдно оставлять грязь на таком замечательном полу, даже ходить по нему — уже преступление против нравственности и искусства.

Но и не только пол поражал красотой красок — все стены, вплоть до последних метров, были также предметом творчества художников. По краям стен стояли многочисленные разобранные сваи, а кое-где они и не были убраны.

Помещение храма — это одна большая галерея, плод труда целых поколений, засохшие краски, насчитывающие десятки, сотни лет, изображающие множество непонятных историй, о которых сейчас не вспомнит даже самый умудрённый годами старик. Ни алтаря, ни икон, ни песнопений, ни пряного запаха ладана — лишь память о событиях, давно ушедших, ставших почти легендой или страшным сном атеиста.

— Необычный у вас храм. — сказал я, водя глазами по разным рисункам. — Здесь хоть иногда поют?

Акустика потолков располагала к небрежному вокалу. Мне даже самому захотелось немного покричать или хотя бы протяжно свистнуть, чтобы мой голос распался на десятки смутных очертаний и прошёлся по всей церкви, словно мартовский кот по забору.

— Когда-то давно, во время Ильзы и Эрика, десять священников становились в лунный круг и пели здравицу господу богу. — с ноткой ностальгии ответила Вивиан, нежно кружась в лунном ореоле. Святое место придавало её движениям неуловимую грацию и сладкий женский привкус соблазна.

— И где ещё девятка человек? — спросил я, стараясь не слишком пялится на женщину. — Ссохлась и распалась на храмовую пыль?

— Сейчас у нас только один священник — господин Бартимор. — значит, бургомистра зовут Бартимором, уже что-то. — Он обновляет рисунки, молится, читает древние пророчества и спит на месте пересечении потоков по календарным дням. — мадам неловко остановилась в центре нарисованной луны и чуть дёрнулась, как от небольшого головокружения.

— И где это пересечение потоков?..

Я и сам понял, что вопросы излишни: в центре нарисованной луны, где ж ещё. Без спросу я встал туда, изрядно потеснив даму, и выпрямился во весь рост, выдумывая себе будущую благодать... Её не последовало. Я даже не научился летать, что за магия!