– МОЙ!

От этой простой истины тело мое завибрировало, как туго натянутая гитарная струна, и я содрогнулся от какого-то свирепого, всесокрушающего оргазма.

Руки Мэб скользнули вдоль моих ребер, и переломы, про которые я успел забыть, снова обожгли меня огнем. Ледяные руки стиснули меня, и рот ее снова открылся.

– МОЙ!

И снова тело мое свело свирепой судорогой, а каждый мускул словно пытался сорваться с костей.

Мэб восторженно зашипела, и руки ее скользнули вокруг моей талии, к той точке, где, судя по всему, был сломан позвоночник. Я понял, что ору во всю глотку и бьюсь, утратив остаток контроля над своим телом.

Взгляд кошачьих глаз Мэб встретился с моим, и снова жуткий, сладкий холод разбежался от кончиков ее пальцев. Голос ее сделался вдруг бархатным, нежным:

– Мой…

– Еще раз! – закричал смутно знакомый голос.

Что-то холодное, металлическое прижалось к моей груди.

– Разряд! – выкрикнул голос.

В грудь мне ударила молния – ослепительная лента серебряной энергии, от которой тело мое выгнулось дугой. Я заорал. Прежде чем бедра мои опустились обратно, я выкрикнул:

– Hexus! – стравливая эту энергию в воздух.

Кто-то начал кричать, кто-то другой выругался, а вокруг меня все сыпало искрами – включая лампочку, перегоревшую от перегруза и разлетевшуюся в пыль.

На несколько секунд в комнате воцарились темнота и тишина.

– Мы его потеряли? – спросил голос пожилого мужчины. Фортхилла.

– О боже! – отозвалась дрожащим голосом Молли. – Г-гарри?

– Я в норме, – произнес я. Горло саднило. – Кой черт вы со мной делаете?

– У вас сердце остановилось, – ответил третий, знакомый голос.

Я ощупал грудь и не обнаружил ничего ни там, ни на шее. Пальцы продолжали шарить дальше. Цепочка с пентаграммой и наспех приклеенным к ней рубином обнаружилась на полу рядом с кроватью. Я сжал цепочку пальцами, накачал в нее немного воли, и комната осветилась неярким голубым сиянием.

– …Вот я и сделал то, что полагается делать уважающему себя патологоанатому, – продолжал Баттерс. – Поразил вас, так сказать, молнией и попробовал воскресить. – В руках он держал две чашки-контакта от дефибриллятора, только теперь они не были ни к чему подключены, поскольку провода начисто сгорели. Баттерс – жилистый коротышка с вечно всклокоченными черными волосами, узкоплечий и подвижный. В данный момент он щеголял в больничном комбинезоне. Он сокрушенно посмотрел на контакты и помахал ими в воздухе у меня перед носом для убедительности. – Оно живо-о-ое, – произнес он мультяшным голосом, которому полагалось бы звучать глухо и зловеще. – Добро пожаловать назад, – добавил он, выждав небольшую паузу.

– Баттерс, – вздохнул я. – Кто вас сюда позва… – Я на миг замолчал, потому что до меня дошло. – Молли, не берите в голову.

– Гарри, – сказала она. – Мы же не знали, как сильно вы ранены, а раз вы ничего не чувствовали, то и вы не знали, вот я и решила, что нам нужен настоящий доктор, а единственный, про которого я знаю, что вы ему доверяете, – это Баттерс, вот я его и вызвонила…

– Эй! – встревожился Баттерс.

Я сдвинул повязку, удерживавшую голову и раздраженно задергал ногами, пытаясь высвободить и их.

– Полегче, тигр вы этакий, – выдохнул маленький патологоанатом, налегая всей тяжестью на мои ноги. – Попридержите коней. Спокойно, спокойно!

Фортхилл с Молли тоже хотели как лучше. Они навалились на меня все втроем и прижали-таки обратно к лежанке и корсету.

Я выругался и перестал сопротивляться – на минуту, до тех пор, пока к ним не вернулась способность воспринимать слова.

– У нас нет времени на всю эту фигню, – сказал я. – Снимите с меня все эти лямки.

– Дрезден, у вас, возможно, сломана спина, – возразил Баттерс. – Защемленный нерв, сломанные кости, поврежденные органы брюшной полости… Бога ради, дружище, о чем вы думали, отказавшись ехать в больницу?

– Думал о том, как не стать легкой мишенью, – ответил я. – Я в норме. Мне лучше.

– Боже праведный, друг мой! – забеспокоился Фортхилл. – Будьте же благоразумны. У вас сердце всего три минуты назад не билось.

– Молли, – произнес я как мог тверже. – Развяжи меня. Сейчас же.

Я услышал, как она шмыгает носом. Однако она все-таки подсела ко мне так, чтобы видеть мои глаза:

– Э… Гарри. Вы все еще… ну, понимаете. Это вы?

Секунду или две я тупо моргал, впечатленный ее словами. Черт, интуиция у Кузнечика на высоте.

– Я – это я, – ответил я, глядя ей в глаза. В качестве удостоверения личности этого более чем достаточно. Если бы за рулем моей, так сказать, машины сидел кто-то другой, такое изменение моей личности в сочетании с таким взглядом гарантированно привели бы в действие механизм заглядывания в душу, так что все сразу стало бы явным. – По крайней мере, в текущий момент.

Молли прикусила губу.

– Ладно, – сказала она. – Ладно, отпустите его.

Баттерс слез с моих ног и встал, нахмурившись:

– Постойте. Но это ведь… Как-то очень все быстро для меня.

Дверь за его спиной отворилась, и стоявший за ней здоровяк в грубой куртке вскинул пистолет и с расстояния в три фута выпустил две пули Баттерсу в спину. Грохот выстрелов показался мне неестественно громким, оглушительным.

Баттерс рухнул как подкошенный.

Тело его еще не коснулось пола, а взгляд стрелка уже шарил по остальным. Я понял, кто ему нужен, прежде, чем он задержался на мне.

Он не произнес ни слова, не медлил, не колебался. Профессионал. Таких в Чикаго пруд пруди. Он вскинул пистолет, целясь мне в голову, – а я лежал, примотанный к чертову корсету, не в состоянии пошевелиться. Я поднял левую руку и обнаружил, что браслета-оберега на запястье нет. Ну да, его же сняли, чтобы дефибриллятор не наделал мне ничего лишнего, – равно как сняли и цепочку с амулетом с шеи и кольца с пальцев.

Вот уж помогли так помогли!

Нет, день явно выдался неудачный.

Я лежал, связанный по пояс, но руки у меня оставались свободными. Я сложил пальцы правой руки пистолетиком.

– Arctis! – рявкнул я.

Заклятие буквально высосало все тепло в непосредственной близости от пистолета, и влага из воздуха мгновенно замерзла, окутав оружие толстой ледяной коркой. Стрелок дернулся и нажал на спуск.

Замерзший боек даже не пошевелился.

Стрелок заморгал и еще несколько раз нажал на спуск – с тем же успехом. Фортхилл подсек его под колени. Оба полетели на пол, пистолет выпал из замерзших пальцев, ударился о стену, лед треснул, и пистолет выпалил-таки, не причинив, впрочем, никому вреда.

Стрелок ударил Фортхилла в лицо, и пожилой священник вскрикнул от боли и упал навзничь. Тут на незнакомца фурией налетела Молли и, снова опрокинув его на пол, принялась беспорядочно молотить кулаками. Стрелок двинул ее локтем в шею, отшвырнув в сторону, вскочил, шаря взглядом по полу, увидел свой пистолет и ринулся к нему.

Я погасил амулет. Незнакомец споткнулся в темноте и снова упал. Я слышал, как он борется с еще оглушенным Фортхиллом.

Внезапная вспышка высветила выгнувшегося дугой от боли стрелка. Потом снова стало темно, послышался звук падения на пол чего-то тяжелого. Несколько человек тяжело дышали.

Я снова сжал пальцами амулет и осветил помещение.

Фортхилл сидел, привалившись спиной к стене и держась за рот; лицо его заметно побледнело. Молли лежала, съежившись и подняв одну руку так, словно собиралась пустить в ход какой-то из своих магических приемов, – что ей, вообще-то, полагалось бы сделать при первом же выстреле, если бы моя ученица сохранила ясность мышления. Стрелок лежал на боку, но уже начинал шевелиться.

– Лежать! – прохрипел Баттерс и сунул ему в грудь два провода, которые держал в руках.

Провода тянулись от переносного дефибриллятора. Мое заклятие расплавило их, но не полностью, оставив пару ярдов с оголенными медными сердечниками на концах. Ток подействовал так, как и полагается действовать току, и стрелок снова изогнулся от боли и застыл.