Однако сложное заклятие требует от вас способности удерживать в уме огромное количество мелких деталей – не говоря уже о том, что одновременно вам необходимо контролировать потоки энергии и тому подобные вещи. Правильно подобранные инструменты помогают справиться с этой задачей: как правило, для того чтобы инструмент работал как положено, вам достаточно до него дотронуться, а дальше сознание и опыт действуют сами. Проще пареной репы.

Если не считать того, что инструментов у меня на этот раз не было.

Я все делал в уме. Чистое воображение. Чистая концентрация.

Чистая самонадеянность, не без того. Но и обстоятельства слишком отличались от нормальных.

Я зажег в уме воображаемые свечи, одну за другой, медленно обходя круг по часовой стрелке – или посолонь, как это называется у викканцев в разных сказках или кельтских балладах, – медленно накапливая необходимую для ритуала энергию. Я вдруг сообразил, что забыл представить себе пол, и горизонтальная поверхность, на которой все происходило, вдруг превратилась от горизонта до горизонта в линолеум из моей первой чикагской квартиры. Выглядел он отвратительно: серый в зеленую полоску. Зато такой легче себе представить.

Не делая ни единого движения, я представил, как выполняю ритуал – весь, до мельчайших деталей, от неприятно впивавшихся в колени неровностей пола до легкой онемелости в пальцах левой руки, которая всегда случается со мной, когда я нервничаю.

Я замкнул круг. Накопил энергию. И тогда, приготовив все необходимое, удерживая в воображении каждую черточку так ясно, что это казалось реальнее окружавших меня стен, я вложил в свой голос особую силу и негромко позвал:

– Уриил, явись.

Мгновение я не мог разобрать, появилось ли неяркое белое свечение только у меня в голове или это происходит на самом деле. Потом до меня дошло, что свет болезненно бьет мне в глаза. Значит, настоящий.

Я продолжал складывать в уме заклятие. Теперь это давалось мне легче. От меня требовалось только не терять концентрации.

Я прищурился на свет, и глаза мои разглядели высокого молодого мужчину в джинсах, футболке и фермерской куртке. Светлые волосы падали ему на глаза, но даже так я разглядел, что они голубые, ясные и наивные. Он огляделся по сторонам, сунул руки в карманы куртки и медленно кивнул:

– Я все гадал, когда же ты позовешь.

– Значит, вы в курсе того, что происходит? – спросил я.

– Да-да, – заверил он меня, и в его голосе мне послышались нотки нетерпения.

Взгляд его упал на меня, и он резко нахмурился. Он чуть подался вперед, внимательно рассматривая меня.

Я старательно укрепил в уме свой воображаемый магический круг. Когда беспокоишь по своим делам создания такого калибра, только круг в состоянии защитить тебя от их гнева.

– Да ладно, Дрезден, – произнес архангел Уриил. – Очень симпатичный круг, но неужели ты искренне полагаешь, будто он в состоянии меня задержать?

– Береженого Бог бережет, – отозвался я.

Уриил совсем не по-ангельски хохотнул и склонил голову набок.

– А-а, – произнес он. – Ясно.

– Что ясно?

– Зачем ты позвал меня. Спина.

Я тоже хмыкнул. Это потребовало от меня больше сил, чем обычно.

– Очень паршиво?

– Перелом позвоночника, – ответил он. – Я вполне допускаю, что твое тело сможет восстановить нервные связи… лет через сорок или пятьдесят. Впрочем, гарантировать ничего не могу.

– Спина нужна мне здоровой, – сказал я. – Сейчас.

– Тогда, возможно, тебе не стоило в твоем тогдашнем состоянии лезть на ту лестницу.

Я зарычал и попытался повернуться к нему. Но в результате едва шевельнулся. Ну да, мое тело оставалось привязанным к лежаку.

– Не стоит, – невозмутимо заметил Уриил. – Это не повод для огорчения.

– Это? Не повод? – вскипел я. – Мою дочку вот-вот убьют!

– Ты сам принимал решения, – возразил Уриил. – Одно из них привело тебя сюда. – Он развел руками. – Это не вечеринка в благородном собрании, сынок. Теперь тебе ничего не остается, как доигрывать до конца эту партию.

– Но вы могли бы исцелить меня, если бы захотели.

– Мои желания не имеют к этому никакого отношения, – спокойно произнес он. – Я мог бы исцелить тебя, если бы предполагалось, что я должен это сделать. Свобода воли – если она что-нибудь да значит – превыше всего.

– Вы кормите меня философией, – буркнул я. – А я говорю вам, что ребенок вот-вот погибнет.

Лицо Уриила на миг помрачнело.

– А я говорю, что весьма ограничен в средствах помощи тебе. Если конкретно, ограничен тем, что я уже сделал.

– Угу. Огонь Души. Спасибо, им я уже чуть не угробил себя.

– Никто не заставляет тебя, Дрезден, пользоваться им. Ты сам принимаешь решение.

– Я рисковал задницей, когда это было нужно вам, – сказал я. – И так-то вы мне отплатили?

Уриил возвел глаза к небу:

– Ты пытаешься выставить мне счет?

– Если хотите назвать цену, не стесняйтесь, – сказал я. – Заплачý. Чего бы это мне ни стоило.

Архангел внимательно посмотрел на меня – спокойно, понимающе и немного печально.

– Я знаю, – тихо произнес он.

– Черт подери! – Голос у меня сорвался, из глаз потекли слезы. Воображаемая картина дрогнула и начала размываться. – Прошу вас.

При этих словах Уриил, казалось, вздрогнул. Он отвернулся от меня, явно ощущая неловкость. Но промолчал.

– Пожалуйста, – настаивал я. – Вы ведь знаете, что я за человек. Знаете, что я бы скорее предпочел, чтобы мне вырвали ногти, чем умолять. А теперь я умоляю вас. Я недостаточно силен, чтобы справиться с этим в одиночку.

Уриил слушал, по-прежнему не глядя на меня, потом медленно покачал головой:

– Я и так сделал все, что мог.

– Но вы же не сделали ничего, – возразил я.

– Полагаю, с твоей точки зрения это может выглядеть и так. – Он задумчиво побарабанил большим пальцем по подбородку. – Хотя… Пожалуй, если ты узнаешь чуть больше, это не слишком нарушит равновесие…

Глаза начинали болеть оттого, что я слишком долго скашивал их в одну сторону из-за невозможности пошевелить головой. Я прикусил губу и продолжал ждать.

Уриил глубоко вздохнул; казалось, он очень тщательно подбирает слова.

– Твоя дочь, Мэгги, жива и здорова. На данный момент.

Сердце мое отчаянно подпрыгнуло.

Моя дочь.

Он назвал ее моей дочерью.

– Я понимаю, ты хочешь, чтобы Сьюзен всегда оставалась женщиной, которую ты любишь, которой ты веришь. Но – пусть даже сам ты себе в этом не признаешься – у тебя остаются какие-то сомнения. Я не могу осуждать тебя за это. В особенности после того, как твои поисковые заклятия потерпели неудачу. Это вполне естественно. Но да, – он встретился со мной взглядом, – она плоть от плоти, кровь от крови твоей. Твоя дочь.

– Зачем вы мне это рассказываете? – спросил я.

– Потому что я сделал все, что мог, – ответил он. – Дальше все зависит от тебя. Ты – единственная надежда Мэгги. – Он уже повернулся к двери, но задержался. – Подумай хорошенько над тем, что сказал тебе Ваддерунг.

Я озадаченно моргнул:

– Вы знакомы с Оди… с Ваддерунгом?

– Разумеется. В конце концов, род деятельности у нас близок.

Я устало выдохнул и перестал даже пытаться удержать заклятие.

– Не понимаю.

Уриил кивнул:

– Вот в этом-то и состоит бремя смертного бытия. В свободе выбора. Многое от тебя сокрыто. – Он вздохнул. – Люби свою дочь, Дрезден. Все остальное да приложится к этому. Это сказал мудрый человек. Что бы ты ни делал, делай это во имя любви. И если ты будешь следовать этому, путь твой никогда не уклонится от света настолько, чтобы ты не смог вернуться.

Едва Уриил договорил, тут же исчез.

Я лежал в темноте, дрожа от слабости и опустошенности, – так всегда бывает после работы со сложным заклятием. Я представил себе Мэгги – как на фотографии, в детском платьице и с бантом.

– Держись, девочка. Папа идет на помощь.

На то, чтобы заново сложить заклятие, у меня ушло не больше минуты – за это время я успел восстановить необходимое количество энергии. Правда, до последней секунды я сомневался, что мне удастся все это провернуть. А потом представил себе Мэгги в этом ее платьице в лапах у голодного вампира Красной Коллегии, и слабость разом сменилась горячей, добела раскаленной волной всесокрушающей ярости.