Будь у меня силы ударить его, я бы это сделал. Так что, возможно, даже к лучшему, что у меня их не было.

– И что это даст?

– Король вступит во владение твоим отпрыском. Таким образом, дитя окажется под его защитой до тех пор, пока он не сочтет ее неподобающей, недостойной его опеки или не нуждающейся в оной.

Эсмеральда быстро кивнула:

– Она станет его. Он так трогательно заботится о своих зверушках. Мы полагаем, это просто очаровательно. – Она округлила губки – ни дать ни взять школьница, застигнутая за разговором шепотом на запретные темы. – Ой, мамочки, и расстроится же Арианна! Она будет ныть несколько веков без умолку.

– А еще, Дрезден, мы могли бы подсластить сделку движимым имуществом, – добавил Эстебан. – Как вам бонус, скажем, в семь юных дев? Вы могли бы выбрать их из нашей паствы или из мест естественного обитания, и мы проследим за их надлежащими подготовкой и размещением.

Я долго, старательно думал над этим предложением, потирая подбородок.

– Весьма разумные предложения, как мне представляется, – произнес я наконец. – Но меня не оставляет ощущение, что я чего-то не понял. Почему бы Красному Королю просто не приказать Арианне отказаться от своих замыслов?

Оба Ээба едва не поперхнулись от возмущенного удивления.

– Из-за ее супруга, Дрезден, – ответил Эстебан.

– Убитого чародеем с черным посохом, – добавила Эсмеральда. – Вопрос кровной мести.

– Священной мести.

– Праведной мести.

Эстебан покачал головой:

– Даже наш властелин не может вмешиваться в вопросы кровной мести. Это законное право Арианны.

Эсмеральда кивнула:

– Равно как и в случае с Бьянкой и ее отмщением тебе в начале войны. Многие не желали, чтобы она поступала так, как поступила, но таково было ее право, даже несмотря на то что она являлась одним из самых младших членов Коллегии. А затем ее долг перешел к супругу Арианны, как ее ближайшему родственнику. Как перешел впоследствии к самой Арианне. – Она посмотрела на Эстебана и ослепительно улыбнулась. – Как мы рады, что израненный чародей ведет себя столь галантно и обаятельно. Совсем не как другие чародеи. Может, нам все-таки оставить его себе?

– Бизнес, любовь моя, – с упреком проговорил Эстебан. – Бизнес прежде всего.

Эсмеральда обиженно выпятила нижнюю губу – и вдруг резко повернулась, напряженно всматриваясь куда-то в темноту.

– Что там, любовь моя? – негромко спросил Эстебан.

– Ик’к’уокс, – отозвалась она отрешенным, озадаченным голосом. – Его терзает боль. Он спасается бегством. Он… – Глаза ее распахнулись широко-широко и вдруг сделались угольно-черными, как у сломавшей мне ребра гадины. – О! Оно лукавило! – Лицо ее повернулось ко мне, и губы поползли вверх, обнажив клыки. – Оно лукавило! Оно привело своего демона! Демона с горных ледников из Страны Снов!

– Если их не натренировать как следует, от них немного толку, – философски заметил я.

– Констебль, – резко произнес Эстебан. – Он убил констебля?

Мгновение Эсмеральда вглядывалась в никуда, потом покачала головой:

– Нет. На него напали почти сразу же, как он ворвался в дом. – Она поежилась и подняла взгляд на Эстебана. – К нам приближается демон израненного чародея, и быстро!

Эстебан вздохнул:

– Мы так надеялись решить все цивилизованным путем. Это твой последний шанс, израненный чародей. Что ты скажешь на мои предложения?

– Идите в задницу, – ответил я.

Глаза у Эстебана тоже почернели.

– Убей его.

Тело Эсмеральды напряглось, как от сексуального возбуждения, и она, оскалив клыки, начала пригибаться к моему горлу. Она негромко, страстно зарычала.

Несколько последних секунд пальцы мои сжимали амулет моей матери. Когда маленькая вампирша уже была готова вонзить в меня клыки, она наткнулась на серебряную пентаграмму. Символ того, во что я верю. Пятиконечная звезда, символизирующая четыре стихии и дух, заключенная в кольцо человеческой воли. Я не викканец. И по части других религий я тоже не большой спец, даже несмотря на тот факт, что как-то раз говорил с глазу на глаз с архангелом, посланником Всевышнего.

И все же есть вещи, в которые я верю. Ведь вера – это не скрупулезное следование установленным обрядам и не то, сколько денег ты кладешь в сосуд для пожертвований. И не клятвы кому-то там на небесах, и не каждодневные медитации.

Вера заключается в твоих поступках. В стремлении стать лучше, благороднее и добрее, чем ты есть сейчас. В готовности принести жертву ради блага других – даже если никто не похвалит тебя и не скажет, какой ты герой.

Вера обладает собственной силой – куда более загадочной, куда менее управляемой, чем магия. Символ, если в него верят искренне, от всего сердца, способен стать смертельной угрозой для многих потусторонних хищников – и едва ли не более других уязвимы перед ним вампиры Красной Коллегии. Как это действует и почему, я не знаю. Как знать, может, в этом участвует еще кто-то. Я никогда и никого не просил об этом, но, если это все-таки так, кто-то меня явно поддерживал.

Пентаграмма вспыхнула ослепительным серебряным светом, ударившим Эсмеральду с силой шестифутовой волны, сбросив ее с меня и в клочья изорвав телесную оболочку, которую та носила поверх своей истинной.

Я повернулся и выставил символ в сторону Эстебана, но тот успел отскочить на несколько шагов, так что сияние заставило его всего лишь поднять руку, прикрывая глаза. Продолжать ретироваться это ему не помешало.

Эсмеральда испустила змеиное шипение, и я увидел тощую чернокожую тварь, стоявшую среди ошметков одежды и маски из плоти. Роста она осталась прежнего, но члены ее сделались длиннее минимум на треть, дряблый черный живот свисал, а при взгляде на ее лицо уродливые южноамериканские нетопыри разом стали бы лучшего мнения о себе.

Она разинула пасть с длинными клыками и еще более длинным, розовым, в черную крапинку языком. Угольно-черные глаза горели яростью.

На хвою легли тени от приближавшегося бледно-голубого сияния, и лес вдруг наполнился эхом от торжествующего рыка Мыша. Он явно обнаружил мой запах – или запах вампиров – и приближался к нам.

Эсмеральда снова зашипела, и шипение это прямо-таки сочилось злобой и ненавистью.

– Нельзя! – рявкнул Эстебан.

С нечеловеческой скоростью он ринулся в обход меня, стараясь держаться подальше от амулета, и схватил маленькую вампиршу за руку. Еще мгновение их холодные, пустые черные глаза смотрели на меня – а потом прошелестел порыв ветра, и оба исчезли.

Я благодарно обмяк на земле. Бешено колотившееся сердце начало замедлять свой бег, страх стал стихать. Замешательство по поводу происходящего, впрочем, никуда не делось. А может, все казалось таким запутанным и невероятным просто потому, что я очень устал.

Угу. Верно.

Мыш гавкнул еще раз, а потом мой пес встал рядом со мной, надо мной. Он тыкался в меня носом до тех пор, пока я не поднял руку и не почесал его немного за ушами.

Следом появились Томас и Молли. Хорошо, что Томас предоставил погоню Мышу, а сам сбавил скорость, чтобы Молли не оставалась в лесу одна. Глаза его сияли серебром, в волосах блестело битое стекло. Левая часть тела у Молли была изрядно заляпана зеленой краской.

– Ладно, – пробормотал я. – Двигаюсь в обратном направлении.

– О чем это вы? – обеспокоенно спросила Молли, опускаясь рядом со мной на колени.

– Задом наперед. Я же детектив. Считается, что я должен распутывать происходящее. А я работаю задом наперед. Чем больше смотрю на это дело, тем меньше понимаю, что происходит.

– Стоять можешь? – спросил Томас.

– Нога, – сказал я. – Не могу на ней стоять. И ребра. Сломаны, похоже.

– Я его понесу, – скомандовал Томас, – а ты найди телефон.

– Сейчас.

Брат поднял меня и вынес из леса. Мы вернулись к машине.

К обломкам машины.

Я тупо смотрел на груду металла. Казалось, кто-то взял Томасов белый «Ягуар» и сунул его в пресс для металлолома вместе с «Голубым жучком». Обе машины оказались сплющены в лепешку толщиной фута четыре. Под ними на асфальт натекла лужа горючего и прочих жидкостей.