— Она? — переспрашивает Туман.

— Смерть, — произносит Сапсан вместо меня, и на секунду становится чуть легче. Он слышал, когда я рассказывала, он понимает. — Но одну я тебя не пущу, — Сапсан говорит непреклонно, очень непохоже на него. Верный клятве, которая мне совсем не нужна.

— Вам не зачем идти туда, — не зная, как убедить их в том, что нет нужды стеречь меня, я стараюсь достучаться до их инстинктов. Хаасы, как и все звери, не рискуют понапрасну. — Там еще опасно.

— А тебя это не убьет? — настойчиво уточняет Туман и, осознав, что ни одного из них мне не разуверить, я смотрю на молчащего Рутила, надеясь на помощь.

— Дашь нам поговорить? — откликается он, догадавшись вмешаться. Я киваю и отхожу к коню, глажу его бок и свой, повязка кажется сырой, вероятно, выступило немного крови, но мои мысли сосредоточены на другом. Хватит ли огня? Хватит ли сил? Придется пройти весь город насквозь, так хватит ли во мне храбрости смотреть на все эти тела? Я мысленно обращаюсь к Кале, и она тут же откликается, мерещится поступь ее когтистых лап, лобастая твердая голова, упирающаяся живот. Это все, что мне доступно, только воображение и воспоминания. Кала всегда должна оставаться с девочками и только в крайнем случае — со мной.

Вздохнув, отталкиваюсь от коня и оборачиваюсь к хаасам. Они еще тихо обсуждают, стоит ли отпустить или сопровождать. Я ощущаю усталость от царящих среди нас недоверия, агрессии и непонимания. Сапсан, отчаянно старающийся сдружиться со мной, чтобы найти ответы на все вопросы о Богах, Рутил, отчего-то не сумевший выбрать сторону, и затаивший зло и благодарность Туман, связанный обязательством перед вождем и невнятным чувством вины, да я. С Ардаром было так же, но тогда со мной были девочки и несколько лет в запасе.

Туман смотрит на меня, я — на него и чувствую Смерть за спиной. Она тянет руку поверх моего плеча и указывает на хаасов открытой ладонью. Предлагает забрать и их, освободить меня, призывает заключить сделку.

— Решай, Волк, — требую я, стараясь не выдать волнения. — Она ждет.

— Иди, — коротко отвечает Туман.

Хорошо. Ладно. Я прохожу мимо них, а Смерть все так же ощущается за спиной. Толкнув створку ворот, проскальзываю в проем и замираю. Слишком много трупов.

Я складываю руки, ладонь к ладони, закрываю глаза. Из центра груди пробегают пламенные волны, расходятся к плечам, стекают по венам и выходят из пальцев. Воздух накаляется вокруг, становится горячее и горячее, меня бросает в жар, и только тогда я, дважды располосовав палец о ближайшее острие, дожидаюсь, пока сорвутся несколько капель вниз. Кровь испаряется быстрее, чем касается почвы, и, расправив ладони, разведя их в стороны, я отправляю огонь по ветру. Тела становятся прахом, болезнь выжигается, я не сгораю. Медленно, шаг за шагом, иду по главной дороге, стараясь не смотреть на мертвых, но не получается. Смерть не жалела их, они страдали и замерли с мукой на лице, каждый из них, весь город, от новорожденных до стариков, не осталось даже живой скотины и домашнего зверя. Я не сжимаю пальцев, не опускаю рук, злость придает мне сил, поддерживает огонь. Смерть больше не хохочет, просто стоит передо мной куда бы я не повернула, и молчит. Меня не сломить тишиной и образом. Трижды я оступаюсь и едва не падаю от того, что не вижу ничего, кроме Смерти и тел, вокруг. Но, когда после нескольких часов я различаю ворота, через которые должна выйти, мне становится стократ тяжелее. Она будто давит на плечи, сжимает грудь и шею, стоя за спиной, она говорит: «Ты устала, ты хочешь покоя», — ласково, добро, обманчиво; я не отвечаю, я иду. Все так, но не сейчас. Ты могла меня забрать…

Последний мертвый истлевает, и, открыв ворота, опускаю затекшие руки, выхожу за стену, где Туман уже ждет меня. Горячий воздух остается в пределах города вместе с памятью и ветром, в котором все еще звучат голоса людей.

— Ты вся в пыли, — произносит Туман, и мне слышится жалость или сочувствие, но это как у Смерти — ложное, напускное.

— Можем остаться здесь, болезни больше нет, — шаткой походкой я отхожу от стены, и Туман даже порывается поддержать, но мое тело еще горячее, огонь внутри должен стать меньше, прежде чем кто-то живой коснется меня, и я не позволяю ему. — Где остальные?

— Идут медленнее, Рутил не хочет загнать коня.

Укладываюсь прямо на траву, вытягиваю уставшие ноги и прижимаю ладонь к боку, повязка сырая и липкая от крови, только мне сейчас нет дела до раны. Сны мне по-прежнему не снятся, а значит, срок сделки с Забвением еще не истек. Я пробуждаюсь раньше солнца, над горизонтом только поднимается предрассветная дымка, пепелище от огня уже остыло, но ночи теплые, летние. Мне предстоит трудный день, и Боги не станут делать поблажек. Я обвожу взглядом луг, спящих хаасов, лошадей, останавливаю его на воротах в город и содрогаюсь. Подтягиваю колени к груди и обнимаю их руками. С пустой головой я долго смотрю на стены, за которыми погибли невинные люди, просто чтобы Смерть могла посмеяться мне в лицо. Запрещаю себе думать об этом сейчас, зная, что однажды меня нагонит чувство вины за все отнятые души. Рассветает быстро, или я не замечаю, как долго смотрю на камни, но едва лучи солнца касаются меня, просто поднимаюсь на ноги, собираясь сменить повязку, переплести волосы и поесть. Срок вышел, нужно идти дальше.

— Куда? — хрипло, не открывая глаз, спрашивает Туман.

— Промыть рану.

— Спи, я вчера все сделал.

— Тогда просто причешусь. — Вытряхиваю из кос остатки праха и заплетаю снова. Погладив коня, достаю из сумки лепешку и завтракаю, запивая водой. В город придется вернуться, чтобы наполнить опустевшие фляги. Присев рядом с Туманом, тихо сообщаю ему:

— За водой схожу. — И двигаюсь к воротам. Даже не удивляюсь, услышав тяжелые шаги позади. — Уверен, что хочешь все увидеть, Волк? — подначиваю Тумана, он не в настроении для перепалки и просто проскальзывает за ворота первым. Я даю ему минуту, чтобы свыкнуться с тем, как выглядит пустой город, и малодушно оттягиваю момент, когда на это придется смотреть самой.

— Жрица, — зовет Туман, и я вынужденно следую за ним. — Пыль — это люди? Как ты это сделала?

— Так же, как и все остальное, с помощью Древних Богов.

— Если ты можешь испепелять тела, почему… — он не заканчивает вопрос, но я догадываюсь:

— Почему не сделала так с тобой и с другими, кто угрожал мне? Это оставит след. Я пытаюсь затеряться, а не выделиться среди остальных. Ты же охотник, ты знаешь, что по следу легко найти.

Туман бросает на меня неопределенный взгляд и кивает, но в его глазах все равно непонимание. Я не желаю что-либо объяснять, но однажды он спросит, и стоит попросить Богов, чтобы не пришлось отвечать.

Мы находим колодец и наполняем фляги, возвращаемся к месту ночевки. Рутил с Сапсаном уже доедают вчерашний ужин и, после того как Туман тоже получает мясо, мы выдвигаемся, идя по дороге, намереваясь добраться до другого города. Я надеюсь, что шутка Смерти закончилась.

День повторяется до мелочей, но рана болит сильнее. Вчера было сложно, это сказывается на теле, и мне вдвойне труднее держаться, чуть наклонившись вперед, чтобы не касаться Тумана, в руках ощущается слабость, на привале я почти ложусь на шею коня, нелепо цепляясь за торчащие уши и закрываю глаза, пытаюсь немного прийти в себя.

— Жрица? — зовет подошедший Сапсан. Не сразу могу разглядеть его, пару секунд перед глазами все плывет, но после я вижу руку, которая протягивает мне хлеб. — Тебе нужно больше есть, быстрее поправишься. Иаро так говорил.

К горлу подкатывает тошнота, а на лбу выступает испарина, и я снова прикрываю глаза, а открыв их, уже вижу лицо Тумана. Он смотрит вдумчиво и внимательно, даже сводит брови. Ябеда Сапсан.

— Рано от веда уехали, — делает вывод он и тянет ладонь к моему лицу, я отворачиваюсь. Через несколько минут лошадь делает плавный шаг, и мне приходится приподняться. Хаасы ведут лошадей под уздцы, вновь договорившись исключительно меж собой.