— Другой жрице, Волк, — со смешком отвечаю я. — Так ведь?

— Так, — соглашается она. — Равно как ты взяла мою клятву перед Ардаром.

Это странно, но я ничего не чувствую. Я будто знала. Открывшаяся правда не удивляет — разочаровывает и опустошает. Я дышу тяжело, но ровно, потому что мне не больно, не страшно. Мне нужно думать и искать другое решение. Я еще не проиграла.

— Книга при тебе осталась?

— Подожди-подожди, — обрывает Туман, обходя меня и приближаясь к столу. — Ты обманом заставила ребенка взять на себя твое обещание?

— Я пыталась спасти всех своих детей, — тихо говорит она. — Если бы Ардар забрал меня, Хэ… Жрица и девочки погибли бы. Я не видела иного пути.

— Чем обречь свою дочь?

— Не суди меня.

— Оставь ее, Волк. Она сделала верно. Книга?

— Да как это вообще можно назвать верным?!

— Какая разница?! — вспылив, я тоже кричу. — Сделанного не воротишь.

— Ардар отыскал нас здесь, он бы оставил их троих погибать или убил. Потому я решила передать клятву Жрице. Чтобы он забрал их, чтобы берег. Я заставила ее дать две клятвы: Ардару и девочкам. Я не знала, что он позволит мне жить.

— Почему ты сама… — начинает Туман и оглядывается на меня.

— Потому что она мать, Волк, — спокойно объясняю я, касаясь его плеча. — Мать не может дать клятву. Такие правила у Богов. Им кажется это забавным. Когда родители хоронят своих детей.

— Мне было меньше, чем тебе сейчас, — произносит она. — Ардар впервые нашел меня, он знал, что требовать, заставил дать ему обещание. А после его ухода я поняла, что беременна.

— Он что, отец? — Туман ужасается так, что на шее выступают желваки. В черных глазах отражаются всполохи печного огня.

— Нет, — она морщится. — Ты не сказала своему другу?

— Да как о таком вообще можно кому-то рассказать? Сама Жизнь коснулась твоего чрева, чтобы появилась я. Сказка для ребенка.

— Жизнь сотворила тебя, — упрямо повторяет она. — А девочки рождены для Смерти. Это равновесие.

— Это чушь. Ты не слышишь меня? Книга?!

Туман бьет кулаком по столу, принуждая к тишине. Бедняга. Все слишком сложно и запутано.

— Я говорил, что не могу разобраться, если ты рассказываешь быстро и непонятно, — раздраженно произносит он.

— Она…

— Твоя мать? — Туман уточняет, не стесняясь перебивать. Я киваю и продолжаю:

— Она попалась Ардару. Дала клятву Смерти. После развлеклась с кем-то, а в детстве рассказывала, что Жизнь сотворила меня, используя ее как сосуд. Видимо, между этими событиями побывала в тихих землях, где и узнала, что от клятвы можно освободиться, передав ее другой. Спустя восемь лет Ардар вернулся. Почему восемь? — Я оборачиваюсь к ней.

— Девять, — поправляет она, поднявшись. — Когда мы встретились впервые, он был молод, щедр и дал мне свободу. Ардар сказал, что вернется, если ему будет недостаточно одной защиты, и вернулся.

— Девочки только родились. Она посчитала, что спасти их можно, только если связать всех нас, четверых, с помощью меня. Это все. Дальше ты знаешь.

— А твои… — Туман показывает на мои ладони, имея в виду дары Богов, вроде распускающихся бутонов и возвращения душ из небытия Смерти. Я пожимаю плечами. Может, и есть правда в ее словах о равновесии. Может, нужно ответить Богам.

— И мне неинтересно, — я так и не даю ей сказать, — почему ты предпочла оставаться для нас мертвой. Или почему он оставил тебя живой. Только книга.

— Надеешься найти там что-то, чего не нашла я за двадцать пять лет?

Я еще не проиграла. Пока не взойдет красная планета, есть шанс. Есть Запад. Есть дом в тихих землях. Я далека от отчаянья.

Она встает и уходит во вторую комнату.

Вместе с ней исчезает воздух вокруг. Темнеет в глазах.

Дыши. Это уйдет.

Я пытаюсь сосредоточиться на огне внутри печи. Внутри меня пламя. Внутри меня был ребенок. Внутри меня ничто, небытие, пустота.

Туман обнимает за плечи. Я касаюсь затылком его груди.

Я дышу.

Спасибо.

— Переночуем здесь, только снаружи, а утром… Запад…

— Утром решим, — обещает он. Я благодарна за то, что Туман не расспрашивает, просто стоит рядом.

Она возвращается, отдает мне книгу, я беру так, чтобы не коснуться пальцев, даже руки Смерти милее сейчас, и мы уходим. Туман первым, я за ним, она окликает на пороге:

— Жрица. Ты дала им имена?

— Разумеется, — я оглядываюсь на нее перед тем, как закрыть дверь. — Ты не узнаешь.

— Ты можешь остаться здесь… — торопливо говорит она, но я уже вне дома и не слышу окончания фразы.

Туман выбирает хорошее место, разводит огонь, я грею нам остатки утренней птицы и без аппетита ем. Он прижимает меня к себе всю ночь, меж нами лишь книга, под двумя одеялами теплее, но мне не спится. Я разглядываю его лицо в бликах огня, я не любуюсь, я смотрю, чтобы не потеряться в себе. Там, где ничего нет, пусть будет он со своими шрамами и мертвецами.

На исходе второй бессонной ночи у меня вовсе не остается сил, и, закрыв глаза, я засыпаю, жалея, что не могу видеть его еще и во сне. Поздним утром птицы будят меня надрывным голодным криком. Тумана рядом нет, но есть свежий хлеб, что, вероятно, принесла мать, а он принял. Не брезгуя, я отламываю кусок, складываю вещи, забрасываю на коня и отправляюсь за ним. Это просто, я будто следую за нитью и выхожу к месту, где Туман рубит тонкий ствол сосны. Он останавливается, завидев меня, и смахивает пот со лба.

— Как ты меня нашла?

— Ты шумишь, и лес шумит. Зачем дрова?

— Сделаю из них колья, пригодятся в охоте. Ты как?

— Не выспалась.

— Ты бы хоть поплакала, Жрица, по-простому, по-женски. Все легче будет, а мне спокойнее. А то ж не ясно, что сотворить можешь: и в реку кинуться, и город сжечь.

Я грустно улыбаюсь. Так легко у него выходит говорить о трудном, так откровенно. Все нутро наружу, а хорошо.

Что-то будто толкает меня под руку. Я распрямляю пальцы, пропускаю между ними ветер. Я слышу. Я кричу внутри себя. Я отворачиваюсь, хочу бежать. Туман ловит меня, не давая уйти.

— Подожди, подожди. Не зови своих Богов. Скажи мне, — он успокаивающе шепчет на ухо, гладит по волосам. Его объятья вдруг душат, пальцы колют, губы ранят. Я жмурюсь, смаргивая злые слезы, и оборачиваюсь:

— Что мне тебе сказать, Волк? Что дороги у нас разные? Тебе в племя, а мне на Запад. Потому как пути назад у меня нет. Или ты думал силой увезти? Лаской? Обманом? Так не будет этого, Волк. Не хочешь быть как Ардар, садись на коня и уезжай. Ничего другого не предложу. Со мной идти не позволю, с тобой сама не пойду.

— Жрица.

— Садись и уезжай. У меня есть обязанности, равно как и у тебя перед вождем. Оставь меня. Отпусти.

— Зачем ты так?

— Так честно? Можем, конечно, притворяться, но толку? Не сегодня завтра разойдутся пути, что мне прикажешь делать? Слезы лить? Нет у меня на это права. Уезжай. Себя не жалеешь, меня не мучь. Вот тебе конь, вот вещи. Прощай! — Я не могу больше смотреть в его глаза и ухожу, почти сбегаю, но мне некуда бежать. Деревья мелькают, и чем ближе дом, тем медленней мой шаг.

У крыльца гомонят люди, но стоит мне показаться, поляну окутывает тишина. Люди расступаются, пропуская вперед человека, которого я ненавижу всей душой.

— А ты говорила я никогда не найду тебя.

— Нашел.

— Ну здравствуй, Кошка.

Я ведаю твою боль. Я понимаю, принимаю и разделяю твои горести, твои печали, твои утраты, твой выбор, твой путь. Твоя кровь — моя кровь. Моя сила — твоя сила. Отныне и до той поры, пока Смерть не заберет душу одного из нас в мирный час, я защищаю тебя.