— Как близко к реке ты хочешь идти? — все еще сквозь зубы спрашивает Туман, когда пожитки собраны, а лошади напоены и сыты. Мне сложно объяснить, близко, но не по берегу. И снова порядок тот же, Сапсан впереди, Рутил замыкающий, я под конвоем Тумана. Руку больше нет нужды беречь, и он замечает это, благо, ничего не спрашивает. Мне хватает подозрительных взглядов.

Дневной переход заканчивается с закатом, ночевать решают рядом с раскидистым деревом, возле которого ничего, кроме травы. Пока Рутил собирает дрова, а Туман охотится, Сапсан старательно пытается развести огонь. От неумелых движений ему неловко, он косится на меня, стесняясь своей бесполезности. Почти мальчишка, неясно, зачем Туман его выбрал. Сильный и крупный Рутил будет полезен в борьбе с ниадами, да и в долгой дороге выносливее. Сапсан же больше похож на веда, чем на бойца. Тут же все понимаю: разумеется, нужен умник, чтобы разобраться в божественных плетениях и вылечить землю или разоблачить меня, если захочу обмануть.

Когда возвращается Туман с освежеванным кроликом, уходит Сапсан. Стерегут, боятся оставлять одну. Рутил приносит дров на ночь. Мясо на костре и фляга воды — вот и весь ужин. Туман точит нож, Рутил — топорик, а Сапсан что-то пишет охровым карандашом под колеблющимся светом огня. Когда я сама по себе, то иду, пока не падаю от усталости, у меня нет вечерней рутины.

Ночи на земле и дни верхом на лошадях в дружной волчьей компании. На привалах я стараюсь держаться дальше от них, вечерами отхожу, насколько позволяет Туман, и, ложась на землю, сжимаю кулак, чтобы избавиться от звуков, в полнейшей тишине думать или не думать, но обязательно смотреть в звездное небо, каждый раз ожидая увидеть восход красной планеты.

На полпути к Крифу Туман уступает место подле меня Сапсану, а сам возглавляет отряд. Ему виднее, какие здесь места и чего стоит опасаться. Перетасовка происходит утром, договорившись ранее, они просто перестраиваются, не объясняясь со мной. Давящее чувство в ожидании удара отодвигается вместе с Туманом и, хотя он отходит недалеко, дышится заметно легче. Сапсан поначалу молчит, а потом решается:

— Так ты говоришь с Богами? — неуверенно спрашивает он, и мне слышно, как презрительно хмыкает Туман впереди. — А как они выглядят?

— Как прекрасные чудовища. — Я еще не понимаю, к чему приведут расспросы, но пока могу отвечать откровенно. Мельком бросаю взгляд на Сапсана — и у него недоумение в глазах. — Любой из них выглядит, как тот, кто может одарить тебя и абсолютным чудом, и жутким проклятьем. Как скучающие и утомленные нами, как бесконечно могущественные и беспомощные без нас. Некоторые считают, что каждый Бог был человеком.

— Они похожи на людей?

— Они существуют вечность, в них нет ничего человеческого.

— Туман говорит, что ты назвала землю Богом.

— Так и есть.

— Не понимаю. Расскажи о них, пожалуйста, — просит Сапсан. Я снова смотрю на него. Не чувствую угрозы. Он спрашивает о Богах, не обо мне.

— Есть Древние, их четверо, те, что создают наш мир: земля, вода, воздух, огонь. Они были первыми, они не подвластны проклятьям, им не нужны люди, чтобы существовать. Они не знают языка слов, эти Боги говорят через кровь — самую давнюю разменную монету, через жесты. После появилась Жизнь, за ней Смерть, а между ними — Время. Их называют Великими Богами. Они создали всех остальных — вторых.

— Откуда ты знаешь об этом? — Сапсан выглядит увлеченным.

— От матери.

— У тебя есть мать?

— А ты думал, Боги нас из глины лепят? — По смешку Тумана и смущенному лицу Сапсана мне ясно, что как-то так он и считал. — Была мать.

Я опасаюсь, что сейчас он начнет спрашивать обо мне, и придется замолчать, но Сапсан снова говорит о другом:

— Чем разгневали их прежние люди?

— А что говорят ваши легенды?

— Что мы забыли о Богах.

— Сначала они оставили нас на несколько тысяч лет, — я знаю, что говорю без должного почтения и подобострастия, больше с укором и презрением, но что с того. — Перестали слышать, веруя, что, когда вернутся, люди станут поклонятся усерднее. Но вышло иначе. Этим и прогневили.

— Тем, что смогли обойтись без них?

— Раньше веды были повсюду, лечили людей, летали в небо, создавали механизмы. Раньше веды занимались наукой — разгадывали секреты Богов и отдавали их остальным.

— Во всем виноваты веды? — удивленно спрашивает Сапсан, враз засомневавшись в выбранном пути.

— Боги ошиблись и наказали прежних людей за свою ошибку. В чем тут вина?

— Каким был первый Бог?

— Многие думают, первой была Любовь, но это не так. Первой была ненависть, зависть. Один человек увидел у другого нечто и возжелал. Так появился первый Бог. Но кто будет поклоняться Ненависти? И мы зовем ее Любовь.

Он задумывается, больше ничего не спрашивает и в этот вечер совсем молчалив, исписывая очередной лист. Теперь нас таких двое. Рутил заводит тихую песню о тоске по дому, а я слушаю, невольно вспоминая вместе с ним Вербу и Иву. Сапсан слишком молод и жаден до знаний об этом мире, Туман привычный к переходам и не привязанный ни к чему, кроме вождя, они не способны понять. Я не способна понять. Я оставила девочек от безвыходности, почему оставил семью Рутил? Повернувшись спиной к огню, закрываю глаза и пытаюсь не поддаваться тоске.

— Древние ведь никуда не уходили, так почему они тоже рассержены? — спрашивает Сапсан на следующий день, когда мы выдвигаемся.

— Потому что люди забыли, что мир не только для них. Они испортили почву отравили реки, опустошили недра. Люди перестали быть частью природы, решили, что они выше, тогда-то Древние и позволили ниадам вернуться.

— Мы уже давно не те.

— Разве?

— Да, — уверено говорит Сапсан, — скажи им. Скажи, что мы научились уважать себя и чтить Богов. Мы научились на ошибках прежних людей и не повторим их снова. Нет смысла казнить нас, мы больше не преступники. Мы достойны прощения.

— Древние не говорят, Сапсан… — Я жалею его, как жалела юную Вербу, наивную и по-детски верящую.

— Тогда как им объяснить?

Мне нечем его обнадежить. Боги есть Боги, они устанавливают правила, и если крови им недостаточно…

Он снова принимается обдумывать, а потом выдает новый вопрос:

— Почему ты называешь архизверей ниадами?

— Когда Древние Боги разгневались на прежних людей за их безразличие и высокомерие, за разрушения, — реки ушли под землю, озера пересохли, ветер понес по миру семена кромула и подобные ему. Вулканы извергали огонь, а пепел разлетался по воздуху. Погибали растения и животные. Но этого было недостаточно, чтобы люди поняли. И тогда земля разверзла свои недра, и из самых низов, цепляясь за камни когтями, поднялись огромные монстры, выше любого человека, больше любого медведя. Из пасти несло смрадом, с острых зубов капала пена. В белых глазах еще отражался огонь бездны, в них не было разума. Свирепые, жестокие, они разрывали людей, перекусывая плоть и кости, от них нельзя было убежать или скрыться. Боги послали их, чтобы истребить нас, и, когда монстры поднялись на поверхность, единственное, что они сказали, было «Не ад». Огонь удерживал их в земле целую эру. Только пламени они и боятся.

Сапсан теряется, пытаясь разобраться в историях, которые знал раньше, и в тех, что рассказываю я.

— И, к слову, охотник сказал, что может справиться с ними, поэтому не вини Богов, если мы умрем, вини его.

И так день за днем. Я слушаю песни Рутила перед сном, едко говорю с Туманом по утрам, споря о пути, которым пойдем, и отвечаю Сапсану, отчего Боги глухи к мольбам. Иногда он дает мне проверить то, что записывает, но в последний раз книгу на этом языке я читала еще с мамой, буквы почти забылись, поэтому ему приходится объяснять. Он пишет много и дополняет мои слова своими мыслями. Я часто ловлю суровые взгляды Тумана, когда Сапсан садится слишком близко, но меня это не трогает.

— Почему Боги не слышат молитв в Лесах Смертников?

— Потому что тихие земли — земли ниад. Никто не должен спастись, если ступает туда…