Сирак отхлебнул чай и спокойно ответил:

— Ничего. Чувствую себя молодым. Вот и все. Когда человек чувствует молодость, в его душе звучит музыка. Мир кажется ему прекрасным. Он забывает о мелких неурядицах. Его начинает волновать все вокруг. Ну, как тебе сказать? Человек влюбляется в жизнь.

Иоханнес не хотел есть, капризничал.

— Ну что за наказание такое! — приговаривала Цегие. И, обращаясь к мужу, продолжала: — А разве не ты говорил мне, что одежда и вообще внешний вид не определяют сущность человека? Смотрю теперь на тебя, вспоминаю твои слова и ничего не могу понять.

— Не корми ты его насильно, это плохо действует на Иоханнеса. Ребенок должен быть упитанным, иначе он не ребенок, так, что ли, ты считаешь?! — сказал Сирак и вышел из-за стола. — Да, конечно, одежда ничего не определяет в человеке, но она отражает его настроение.

— Так что же случилось с твоим настроением?

— Радуюсь жизни. Я же сказал тебе. — Он поцеловал Иоханнеса в висок, жену — в щеку и направился к двери.

— Желаю тебе доброго здоровья, — сказала Цегие.

Он вышел на улицу, напевая свой любимый марш «Революционная родина или смерть», и услышал, что у соседей снова завыла собака. Подумал, жив ли герой… Неожиданно, словно из-под земли, перед ним возник нищий, молча протянул шляпу. Поздоровался, справился о здоровье Цегие. Сирак дал ему мелочь. Тот благодарно принял и посоветовал жене Сирака поехать на святые воды. Не заставил себя ждать и хромой Мандефро. Опираясь на палку, он ковылял навстречу.

— Приветствую вас, учитель! — как всегда, поклонился он. Сирак дал и ему несколько монет. Только господин Бырлие не напомнил о себе. Видно, без устали строчил на своей машинке, латая старье.

Сирак шел к «дому сатаны», напевая все тот же марш. Там он надеялся поймать такси. Он спрашивал самого себя, что с ним происходит. Влюбился ли он в жизнь? Или сам влюблен?.. Но почему он с нежностью стал смотреть на жену? Разве можно любить одновременно двух женщин? Ну и загадки преподносит жизнь! Он так был занят своими мыслями, что не заметил, как над ним нависла тень Хаджи Мустафы.

— Каково ваше решение, скажите, ради аллаха!

Сирак поднял голову.

— Хаджи, оставьте меня в покое, ради аллаха, пока я не закончу книгу.

— Как только вы освободите дом, я женюсь на молодой девушке и подарю аллаху новые души. Что важнее, выполнить волю аллаха или написать какую-то книгу? Рассудите сами! Ради аллаха, рассудите! — вопил Хаджи.

Сирак разозлился.

— Вы никак не можете понять меня! Я бы рад уехать из вашего дома, но я должен выполнить свой долг. Я вижу, вы беспокоитесь не потому, что вам некуда поселить вашу будущую молодую жену, а потому, что в доме, который был вашей собственностью, живут другие люди. «Почему бы не передать его в наследство жене и детям?» — думаете вы. Вот что такое, по-вашему, подарить аллаху новые души. А почему бы вам, Хаджи, все-таки не подождать, пока я закончу книгу?

— Ради аллаха, выслушайте меня, господин Сирак. Этот дом для меня особенный. Ведь я построил его на деньги, которые заработал, торгуя углем. Сколько угля перетаскал я своими руками, чтобы накопить деньги на него. Вы правильно говорите, что я успокоюсь лишь тогда, когда моя кровинка, мое дитя, получит его. Ради аллаха, Сирак, прошу вас! Если не верите в аллаха, может, уважите мои седины? Если я смогу чем-то другим помочь вам, скажите!

— Наберитесь терпения, больше ничего от вас не требуется.

— Поймите, сейчас я в деньгах не нуждаюсь, спасибо щедрому аллаху. Жизнь моя — полная чаша. Мне нужен только мой дом и…

Сирак вопросительно поднял брови.

— И я готов дать вам тысячу бырров, только освободите его.

— Хаджи, мне не нужны ваши деньги!

— Хорошо, я добавлю еще пятьсот бырров…

Сирак вскочил в первую попавшуюся машину, и вслед ему еще долго неслись причитания Хаджи, который взывал к своему аллаху.

После работы Сирак решил отправиться к Искандеру. Сегодня тот был в добром расположении духа. В комнате чисто прибрано. Старые газеты и журналы, обычно валявшиеся где попало, аккуратно связаны в пачки. Сирак пожал руку Искандеру и сел в кресло. Заметив радость на лице приятеля, он спросил, что с ним произошло.

— Я снова живу. Добрый дух примирился со мной, — сказал Искандер.

— Какой еще дух?

— Дух творчества. Я опять засел за книгу. Теперь-то я уж напишу, как надо. Я словно ожил, работать хочется. — Он возбужденно потирал руки.

Сирак не без зависти сказал:

— Это замечательно. Мне бы так.

— Спасибо тебе. Ты мне помог. — Искандер подошел к Сираку и расцеловал его в обе щеки.

— Ну что ты? — Сирак смутился.

— Ты открыл мне глаза. А мне, глупцу, сначала показалось, что ты меня убил. — Он одним прыжком оказался у письменного стола и схватил пачку листов желтоватой бумаги. — Хочешь, я расскажу тебе содержание моей будущей повести?

Сирак посмотрел на часы, положил ногу на ногу и приготовился слушать, хотя все мысли его были с Себле.

Искандер включил настольную лампу, сел за письменный стол.

— Знаешь, какое название я решил дать повести? «Земля — пахарю».

— Замечательно.

— Тебе нравится? Начну с того дня, когда был объявлен декрет о земле. Помнишь, что творилось тогда?

— Такое не забыть. У меня до сих пор в ушах звучит голос диктора, который объявил по радио: «С этого дня вся земля становится собственностью народа Эфиопии!» Разве можно забыть день, когда заново родился придавленный эфиопский крестьянин, который был выше лишь разве что мертвых, но ниже всех живых?

— Я хочу показать, как по-разному восприняли декрет люди, — оживленно продолжал Искандер. — Крупные землевладельцы не верили в жизненность декрета. «Все это бред! — говорили они. — Декрет не продержится и пару дней». Некоторые в злобе даже разбивали радиоприемники. Сторонники ЭНРП считали, что до тех пор, пока не будет создано временное народное правительство, до тех пор, пока крестьяне не будут организованы и вооружены, объявление такого радикального декрета преждевременно. Декрет, по их мнению, мог только породить противоречия между крестьянами и солдатами, замедлить процесс передачи власти в руки гражданского правительства. Неподготовленное, неорганизованное крестьянство, считали они, не сможет защитить свои права. Объявить декрет в таких условиях равносильно тому, как запрячь лошадь позади телеги. И вот тут-то появляется главный герой повести Деджене…

Сирак опять взглянул на часы.

— Деджене — сын бедного крестьянина. В детстве он видел лишь коровьи хвосты. Учиться начал поздно и в колледже был старше других студентов. У него уже зрелый классовый взгляд на вещи. Он считает, что молодое поколение должно провести в жизнь земельный декрет, отражающий вековые чаяния крестьянства.

— Значит, появляется герой из народа, — перебил Искандера Сирак. — Надо умело показать его жизнь, характер. Его революционность не должна ограничиться лишь произнесением революционных фраз. Читатель должен чувствовать и размышлять вместе с ним. Деджене должен быть тем героем, неудачи и победы которого читатель полностью разделяет.

— Вот-вот. Мне кажется, я хорошо знаю Деджене, вижу его, говорю с ним, понимаю его. Если говорить коротко, содержание повести состоит в том, как Деджене будет участвовать в проведении в жизнь декрета о земле. Он всем сердцем поддерживает эту кампанию, живет чаяниями и жизнью простого народа, слышит биение его пульса. Многое ему предстоит узнать, но и сам он будет отдавать свои знания другим, делать все, чтобы помочь крестьянам осознать свои цели, организоваться. Деджене будет стойким и храбрым в жестокой борьбе с помещиками. Ему придется трудно, он будет отстаивать свою правоту. Его объявят контрреволюционером, арестуют по ложному навету. Многое придется ему пережить, прежде чем народ освободит его и оценит его заслуги. Вот так я представляю мою книгу. Закончить думаю тем, как крестьяне, объединенные кооперативом, празднуют первую годовщину декрета. — Искандер встал, прошелся по комнате. — Ну, как? — спросил он Сирака.