— Как оно, Борь? — спросил я Боруха. — Как жизнь вообще?

Бородатый майор задумался, потом нехотя ответил.

— Знаешь, писатель, может, и правильно ты сделал, что свалил.

— Что так?

— Коммуна меняется.

— Я заметил.

— Ничего ты не заметил, — зло сказал Борух, — я сам до сих пор не пойму, что происходит. Но чем дальше, тем меньше разница между нами и Комспасом. Если бы не Анна и сын… Эх…

Он махнул рукой расстроенно.

— Знаешь, жену мою вывели из Совета. А ведь она из Первых. Они бы и Ольгу вывели, но она и так вечно где-то шляется.

— А разве так можно? — удивился я. — Насколько я помню, Первые — это и есть Совет.

— Так было. Но с некоторых пор Палыч всё замкнул на себя. Выделил группу лично ему преданных товарищей и создал из них этакое «политбюро», которое всё и решает.

— И зачем?

— Не знаю. Мне, видишь ли, не докладывают. Но, если рыжая будет тебя уговаривать вернуться в Коммуну, ты хорошо подумай. Там теперь всё не так, как ты помнишь, и милые детишки уже не так милы. Ходят строем, кричат речёвки, отрабатывают тактические приёмы с оружием. Лекторы-просветители им уже без надобности.

— Как ты сам говорил: «Дело военное».

— Хуйню я говорил, — Борух отвернулся и замолчал.

— Пятиминутная готовность! — сказала рация голосом Александра Васильевича, и я ушёл вниз — помогать Ольге облачаться.

Скафандр — громоздкая неудобная хреновина, но уже не такая кошмарная, как первые образцы, которые я видел в музее Коммуны. В этом встроен подогрев и регенератор воздуха, работающие от акка, поилка с питьевой водой, мощный налобный фонарь, удобные изолированные перчатки и так далее. В нём можно выжить несколько дней, хотя комфортными эти дни не будут. А ведь когда-то именно Ольга испытывала те самые музейные образцы. В голове не укладывается.

— Прокол! Приборный модуль пошёл! — голос профессора из динамика на стене.

В обвешанной кабелями арке замерцало, Ольга сунула туда лёгкую алюминиевую штангу с датчиками.

— Холодно, но чисто! — сообщил профессор. — Идите, Ольга Павловна, удачи!

Она вытащила приборный модуль — растущий на вымороженном конце ком инея быстро превратил его в гигантскую ватную палочку, — положила на пол, подхватила сундучок с рекурсором и шагнула в портал.

Теперь только ждать. Где-то там, в темноте и космическом холоде, бродит с фонарём рыжая женщина, одновременно старая и юная. Ищет репер. А ведь он может оказаться недоступен — завален, заперт за дверью… Хотя нет, любую дверь она вскроет УИном. Но если там, я не знаю… Ледяная пропасть? И она, пройдя портал, сразу рухнула в неё и теперь лежит там беспомощная, зная, что никто за ней не придёт, потому что скафандр у нас один… Тьфу, не надо себя накручивать. Она много раз вот так ходила, нет во всём Мультиверсуме никого опытнее.

Дрогнул под ногами пол, что-то ёкнуло внутри, мигнул свет. Портал погас.

— Есть захват! — сказал профессор раньше, чем я, вскочив, начал метаться в панике.

— Отключение штатное! — добавил он, явно для меня. — Резонанс сменился на локальный, меняем настройки.

Ну да, теперь тот фрагмент где-то здесь. В топологическом смысле слова. Вымороженный до абсолютного нуля кусок мира стал частью этой локали. Наверху сейчас ураганный ветер, резко холодает и портится погода, но мы с Ольгой снова в одном мире. В крайнем случае, она может даже пешком сюда дойти, но это не нужно.

В арке снова замерцало, и оттуда очень просто и буднично шагнула женщина в скафандре. Сундучок в её руках быстро белеет от инея, она ставит его на пол и осторожно отсоединяет шлем.

— Всё в порядке? — спросил я.

— В полнейшем. Не подходи, я холодная, пострадаешь.

— Мне не впервой страдать от твоей холодности! — неловко пошутил я.

Она посмотрела на меня укоризненно и только головой покачала — аккуратно, чтобы не коснуться кожей металлического воротника скафандра. Наверху грохнул раскатистый выстрел. Потом ещё и ещё один. Началось.

— Ну что, неплохой улов… — Македонец одобрительно оценил кейс с пробирками.

Ихор, извлечённый из трёх мантисов, уже прошёл трансмутацию и выглядит как белый опалесцирующий раствор. Готовое Вещество. Я не знаю, как именно его применяют — пьют, вкалывают или в задницу засовывают, — но Ольга точно в курсе.

В

сё произошло как-то очень буднично, никакой драмы — три выстрела, три тушки. Я не видел, как это случилось, но, зная репутацию Македонца, предполагаю, что без проблем. Вампирское злое чавканье вакуумной машинки, лаборантка Надя убегает с ёмкостью, внутри меня ёкает от включения Установки, и вот результат. Кейс большой, многоярусный, посчитать, сколько тут доз я не могу, но явно много.

— Я забираю свою часть, — протягивает руку Ольга.

— Не так быстро, — Македонец качает головой. — Палыч велел возвращаться в Коммуну, и там Совет решит, сколько выделить на твои оперативные нужды.

— И выделить ли вообще, — ровным тоном констатирует рыжая.

— Оль, не впутывай нас в ваши разборки, — кривится Мак, — не хочу стоять между тобой и Палычем. У нас приказ — вернуть рекурсор и Вещество. Это собственность Коммуны.

— А Коммуна — это кто?

— Оль, — вступилась Марина, — ну что ты насела на Мака? Не он решает. Вернись в Коммуну и разбирайся с Советом.

— Марин, а тебя всё устраивает? То, что происходит, тебе кажется правильным? Или ты так хочешь на мое место?

— Оль, ты знаешь, как я тебя уважаю. И на твою должность не хочу. Я оперативник, ну какой из меня руководитель разведки? Свою единственную самостоятельную операцию у йири я полностью просрала. Так что меня бы устроило, если бы ты вернулась сейчас с нами, помирилась с Палычем, и всё пошло бы как всегда. Ты приказываешь, мы стреляем. Все довольны. Правда, Оль, ну зачем ты так?

— Палыч не уступит, Марин, — вздохнула Ольга, — он давно хотел от меня избавиться, случай идеальный. Раскалывать Коммуну сейчас, ставя вопрос «я или он» — не лучший момент, сама понимаешь. Отказаться от того, что я делаю — ещё хуже. Так что, вы дадите мне забрать мою долю или будете стрелять?

— Мы не будем в тебя стрелять. Но если ты сейчас уйдёшь — то будешь дальше сама по себе.

— Я уже сама по себе. Палыч выдал рекурсор только при условии, что я выхожу из Совета и передаю руководство разведкой. Ты, кстати, не отказывайся, Марин. Немного над выражением лица поработать — и справишься. Всё равно Палыч тебе даже почесаться без прямого приказа не даст, сам будет рулить.

— То, что ты делаешь, так важно?

— Важнее некуда.

— Тогда как знаешь. До свидания… Или прощай?

— Нет, — невесело засмеялась Ольга, — не прощайся. Я не брошу Коммуну, что бы там ни думал Палыч. Я на неё всю жизнь положила. Держи связных на точках в готовности, жди сообщений. О чём Совет не знает, то он тебе и не запретит, верно?

Я не видел, сколько Вещества взяла Ольга из кейса. Надеюсь, достаточно, чтобы поделиться с Эли.

— Оль, ты уверена…

— Я знаю, что делаю, — ответила она рассеянно, глядя вслед исчезнувшей с дорожки на Дорогу «Тачанке». Борух помахал мне на прощание из пулемётного гнезда, и силуэт её растаял в воздухе.

Надеюсь, что знает. Потому что реперами в Центр после ремонта мораториума не попасть, а единственное подходящее транспортное средство только что нас покинуло. Мы развернулись и пошли обратно в здание, но, сделав несколько шагов, обнаружили, что не одни.

Я сразу узнал это ощущение. Как будто режет слух, чешутся зубы, свербит под черепом, зудит кожа и пахнет говном. Если бы я верил в Дьявола, то вот так бы представлял себе его явление.

— Чёрные, — мрачно сказал Ольга.

Три вырезанных из пространства в форме балахонов тёмных дыры в бездну. Или, если ориентироваться на запах, то в жопу. И две огромные чёрные собаки. Сам не осознавая этого движения, потянулся к пистолету, но Ольга придержала мою руку.