— Можно мне… — робко сказала одна из его жён. Тихая, как белая мышь, блондинка с фантастическими мультяшными глазами.

— Конечно, Алистелия, — Артём подал ей бумажку.

— Тут написано «Конграт». Это мужское имя. Очень старое, означает «Облечённый судьбой».

— На каком языке? — спросил удивлённо Артём. — На вашем?

— Нет, это мелефитский, язык классической древней литературы. Множество прекрасных книг сохранилось, они есть даже в здешней библиотеке. У нас считалось, что каждая… — девушка осеклась, сделала паузу и продолжила, — каждая из «спасительниц рода» должна уметь их читать и разбираться в толкованиях. Это входит… Входило в обязательное образование среди тех, кому мы… предназначались.

— Ну… — засомневался Артём.

Ему было неловко за то, что ему досталась такая женщина, а он… Забавный парень, но слишком много рефлексирует.

— Ну, вот и отлично, — я решительно вернул обсуждение к сути, — вот, наконец, и мужское имя. Кондрат, так Кондрат.

— Конграт, — тихо поправила меня Алистелия.

— Тем более. У матери нет возражений?

Горянка молча покачала головой. Вид у неё был задумчивый, но спорить не стала.

— Один есть. Осталось две… — я быстро перемешал пять отложенных женских, и, отделив три, кинул их, не глядя, в огонь.

— Но… — вскинулся Артем.

— Предоставим выбор судьбе. Вскрывай!

— Вилора! — провозгласил Артём. — И… Герда!

— Вилька и Герка, — резюмировал я, — отлично. Мамаши — разбирайте имена!

— Мне нравится Герда! — сказала мягко, но настойчиво Меланта. — Такое необычное имя! Звучит сильно и уверенно. Алька, ты не против?

— Нет, Меланта, конечно, не против, — опустила голову блондинка. — Вилора — тоже очень красиво.

— Итак, властью, данной мне богами гауссова распределения и статистической вероятности, нарекаю вас Конграт Артёмович, Герда Артёмовна и Вилора Артёмовна! — торжественно объявил я.

— Надо срочно разбить обо что-то бутылку шампанского, — озабоченно предложил Иван.

— Об чью-нибудь дурацкую голову, — шепнула мне на ухо тихо подошедшая сзади жена. — Зачем ты устроил этот цирк?

— А что, разве плохо? — удивился я. — Он бы ещё полгода сопли жевал, а так, вроде, все довольны.

— Как-то… легкомысленно, — покачала она головой. — А детям жить потом. И вот ещё что…

Она взяла со стола три листочка с именами и сунула мне под нос. Я сначала не понял, что она хочет показать, но потом пригляделся — один из трёх отличается от двух других. Та же бумага, но более тёмная, выглядит старше, на ней серый налет пыли, края обрезаны не ровно, УИНом — а с бахромкой, как будто от тупых ножниц. И главное — странные, похожие на бенгальскую скоропись буквы написаны не карандашом, а выцветшими чернилами.

Я посмотрел на Алистелию. Она, поймав фиалковыми своими глазами мой взгляд, отрицательно покачала головой. А ведь никто кроме неё этого языка не знает. Кто же написал имя для мальчика на бумажке и кинул в вазу? Или, точнее, когда?

Я, стараясь не привлекать внимания, скомкал бумажки и убрал в карман. Не будем подпитывать суеверия совпадениями. Да и имя неплохое — Конграт. Как от него будет уменьшительное? Конька? Гратька? Ничего, родители разберутся… Иван уже тащил откуда-то бутылку. Ничего не скажешь — повод есть!

В суете празднования внезапных именин меня вдруг накрыло осознанием — а ведь это всё по-настоящему! Это мои дети, и мне с ними жить. Как будто не давая им имена, я частично отрицал их существование, а теперь окончательно вписал в свою судьбу. Хитрый Зелёный, ловко провернул.

Выпив рюмку за торжественное поименование новых жителей Мультиверсума, ушёл от стола, поднялся на второй этаж в спальню Алистелии, куда унесли детей. Сел рядом с самой загадочной из своих жён, обнял её за плечи и смотрел на сопящих младенцев. Рыжие, белые и чёрные волосики на маленьких головках. Что я чувствую к ним? Не знаю. Что-то тёплое и немного пугающее. Больше ответственности, чем чего-то другого. Это я-то, записной великовозрастный балбес. До чего человека семейная жизнь доводит.

Алистелия положила голову мне на плечо. От её белых волос пахнет мылом и цветами, от неё самой — младенцами и молоком. Девочки кормят их по очереди, не разбирая, где чей. Ни черта же про неё не знаю. Вот сидит рядом мать моей дочери, моя жена. Внезапно, она читает какую-то классическую литературу на мёртвом языке и может поддержать беседу о высоком искусстве, чтобы муж не заскучал. Наверное, ей обидно, что столько усилий впустую — муж достался ни в зуб ногой в искусстве. Не пиздецомы же мои с ней обсуждать? Какие ещё сюрпризы таят эти неземные фиалковые глаза?

— Алька, а тебе-то что от меня надо? — спросил я тихо, чтобы не разбудить детей.

— Ничего, муж мой. Я буду растить твоих детей и стараться сделать твою жизнь приятной. Это моя судьба и предназначение.

— Про предназначение я понял. Но самой-то тебе чего нужно? Зачем ты согласилась на авантюру старого Севы?

— У меня всё есть, муж мой. Есть ты, есть дети, есть дом. Ты добр ко мне, и не обижаешь. Мел и Тай мне как сёстры…

— Сёстры, — вспомнил я, — Меланта что-то говорила про сестёр.

Хрупкие плечи под моей рукой напряглись.

— Это… неважно, муж мой. У тебя и так…

— Нет уж, Алька, — перебил я, — давай я сам решу, чего у меня как.

Чёрт, как-то неловко вышло. Получается, как будто я на неё давлю. Это немного нечестно, она и так в парадигме вечной подчинённости живёт. Взял за плечи, развернул к себе, поднял пальцем за узкий подбородок опущенное книзу лицо. Глазищи — отвал башки, конечно. Чудеса генной инженерии, или природа так наградила?

— Алистелия, жена моя! Давай, заканчивай уже эту хрень. На самом деле ты умная тётка. Ты уже всё поняла про меня, раздолбая законченного, я же вижу. Ну да, вот так нелепо нас жизнь слепила в эту семью. Так случилось. Судьба, как ты любишь говорить. Давай уже учиться с этим жить.

— Прости, муж мой… — мотнула головой, опустила лицо, замолкла.

Передавил. Влез туда, куда не стоило. Мы достаточно близки, чтобы завести ребёнка, но недостаточно, чтобы поговорить. Бывает. Дистанция до постели часто короче, чем до души. И на этом пути водятся драконы. Ну, или, как минимум, тараканы.

Поцеловал в белую макушку.

— Это ты прости. Я не прав. Расскажешь, когда и если захочешь. Но ты всегда и во всём можешь рассчитывать на меня. Помни об этом, пожалуйста.

— Да, муж мой…

Чёрт, не нравится мне это обращение. Ладно, может, ещё попустится.

С утра в особняке воцарилась бодрая техническая суета — Зелёный с Иваном и Василисой приволокли с цыганского рынка какие-то мотки проводов, куски труб, железяки и коробки. Капитанская дочка радостно забарабанила мне в дверь ванной:

— Дядя Артём! Поспешите, мы с дядей Зелёным сейчас воду сольём и трубы отрежем! — и умчалась, топоча тяжёлыми ботинками.

Погас свет — Иван, насвистывая, срезал в коридоре УИНом старую проводку. Шум и сквозняк — Алистелия, Таира и Настя распахнули скрипучие старые рамы, чтобы, наконец, отмыть стёкла. Маша и Лёша, младшие дети, таскают им воду и подают тряпки. Есть в этой суете что-то весеннее, бодрящее. И только я и Ольга оказались не охвачены общим порывом. Сидим на кухне, пьём кофе. Зашёл Зелёный, покрутил антикварный латунный кран, постучал по трубе.

— Да, Дядьзелёный! Это она! — донёсся с подвальной лестницы голос Василисы. — Отрезаю!

— Помочь? — спросил я у него.

— Не, мы с Васькой сами. Пей кофе, отец-герой.

— Какие планы? — спросил я у Ольги.

Она пожала плечами.

— Ждём хода. Фигуры расставлены.