— А что же остальные, совсем идиоты? Не видят этого? — меня неожиданно заинтересовал незамысловатый сюжет. В конце концов, я и сам писал пиздецомы, а это типичная завязка таковой.

— Некоторые видят, но считают, что на их век ресурса хватит. Некоторые не хотят связываться, опасаясь общественного неприятия, а большинство просто следует общественному инстинкту травли непопулярной точки зрения. И, конечно, есть те, кто надеется что-то выиграть от неизбежной смуты.

— Выходит, и столетия назад люди были такими же…

— Именно поэтому мелефитские книги до сих пор в цене, — солнечно улыбнулась мне Алистелия.

Оказывается, у неё очень хорошая улыбка. Жаль, что она так редко улыбается.

— И что же там дальше?

— Женщина отговаривает его от борьбы — ведь они только что нашли друг друга. Будучи близки с детства, внезапно осознали свою любовь. Она опасается разрушить их хрупкое счастье. Она предлагает бежать, найти убежище от грядущего катаклизма. После долгих колебаний, он соглашается. Если это общество не желает спасаться — пусть гибнет!

— Логично, — соглашаюсь я. — Сами себе злобные буратины.

Мне понятна такая точка зрения, но Алистелия смотрит на меня с укоризной.

— А вот Инженер так и не смог с этим смириться. Они с его женщиной нашли единомышленников и вместе построили «город городов». Надёжное убежище, которое защищало придуманное Инженером устройство. Они обзавелись красивым домом, где им было хорошо, женщина забеременела…

— Предчувствую драматический поворот сюжета, — уловил напряжение я.

— Да, — кивнула Алистелия, — ты прав. Когда появились первые признаки надвигающейся катастрофы, Инженер не выдержал. Не смог смотреть спокойно, как сбывается его прогноз. Он покинул свою жену и отправился спасать Мультиверсум. В Коммуне уже начинался хаос, поэтому ему удалось проникнуть в святая святых общины — место, где хранился некий артефакт, позволяющий извлекать тот самый ресурс. Работающую там машину ему удалось остановить только ценой потерянной руки, но это не самое плохое — его, вместе с этой машиной, выкинуло из нормальной метрики. Он чуть не погиб, выбираясь из замерзающей локали, а когда выбрался, выяснилось, что тот город, что они построили с товарищами, изолировался. Что-то связанное с искажениями времени, которые давало его защитное устройство. И теперь он и его жена никак не могли встретиться.

— Какая драма… — прокомментировал я скептически.

Мне такая концовка показалась слишком пафосной и «для девочек». В моей пиздецоме он бы прорвался, по локоть в крови и по колено в говне, ступая по трупам врагов, и как бы из последних сил свалился на руки своей жене…

— Прости, муж мой, я не могу передать всю многогранность художественного замысла этого текста… — потупилась Алистелия.

Блин. Опять этот «мужмой».

— Ну что ты, очень интересно! — сказал я быстро. — Не обращай внимания на мой пошлый цинизм.

— Тебе, правда, интересно? Или ты для меня вид делаешь?

— Правда, — я не стал уточнять, что больше любуюсь её фиалковыми глазищами, чем вникаю в сюжет. — А как их звали?

— Тут нет имён, — покачала головой Алистелия, — это литературная особенность, герои не поименованы, это было бы слишком просто. Автор должен интонацией текста, тонкостями диалога и описания дать понять, о ком идёт речь так, чтобы у читателя моментально вставал перед внутренним взором верный образ. Главного героя представляют только как Инженера — то ли амплуа, то ли прозвище. Героиню… Не могу перевести одним словом. «Та, в ком есть кровь кайлитов» — это характеризует сразу внешность, характер и особенности восприятия мира.

— Экая заморочь! И у них всё так? Ни слова в простоте?

— Да, поэтому перевести эти книги почти невозможно. Слишком тонкая игра текста, очень богатый язык. Очень жаль, что ты не можешь насладиться им в оригинале…

— Может быть, в более спокойные времена возьму у тебя пару уроков…

— Правда? — загорелась Алистелия. — Это было бы великолепно! Мы бы могли читать вместе, есть книги, специально предназначенные для парного чтения, они многое теряют, если читать их в одиночку…

Вот я попал! Теперь придётся учить этот дурацкий язык, чёрт бы его побрал. Не могу же я разочаровать жену? Интересно, альтерионские обучающие машины уцелели после их коллапса? Надо у Зелёного будет спросить.

— Угу, угу, — подтвердил я, — при случае — непременно… Так чем дело-то кончилось?

— Падение Коммуны не отменилось, но было отсрочено и стало менее катастрофичным, растянувшись на долгие годы. И все эти годы Инженер искал способ воссоединиться с женой. Искал тщетно — слишком надёжна оказалась защита, которую он сам и сделал. Для Коммуны он стал предателем и символом катастрофы, Мультиверсум не спас, жену потерял…

— Как-то не очень позитивно…

— Финал открытый.

— Понятно.

— Тебе не понравилось? Прости, в моём пересказе всё очарование теряется.

— Зато добавляется твоё очарование, это гораздо лучше, поверь.

Алистелия отвернулась, то ли смутившись от неуклюжего комплимента, то ли обидевшись за великую литературу. Помолчав, она сменила тему:

— Здесь очень богатая библиотека. В ней есть книги, о которых я только слышала, книги, о которых вспоминали учившие меня, книги, которые считались утраченными века назад. Но странно — они совершенно не систематизированы! Такое впечатление, что их подбирали по размеру корешка и цвету обложки…

— Очень может быть, что именно так и было, — согласился я. — Всё время забываю спросить, чей это был дом, до того, как его прибрала Конгрегация.

— Это был мой дом.

Я с пистолетом в руках оказался между детьми и пришельцем раньше, чем осознал это. Борух был бы мной доволен. Даже у самого негероического человека иногда просыпаются правильные рефлексы.

Визитёр одет по устойчивой моде местных криптоэлит — в балахон с капюшоном. Тут с этим строго — как если кто весь из себя непростой и по уши в интригах Мультиверсума — непременно в какой-то сутане. Не знаю, зачем. То ли рожи у них от могущества перекосило, то ли для пущей зловещести. Вот у этого, например, балахон такой стильный, что только косы в руках не хватает.

Он вошёл в калитку, которую я считал запертой изнутри, и теперь стоит неподалёку, показывая мирным жестом пустые руки. Капюшон откинут назад, лицо вполне обычное, с небольшой бородкой клинышком, лёгкая седина в тёмных волосах, породистый горбатый нос и пронзительно-синие «корректорские» глаза. Лицо кажется смутно знакомым, как будто он похож на кого-то.

— Давно в этом доме не было детей, — сказал он, игнорируя направленный на него ствол, — дома без детей скучают, вы знаете? Одни скучные старики со своими скучными интригами, как тут не заскучать? И они, — вы правы, юная леди, — не читали этих книг, их слуги заполняли ими пустоты на полках. А когда-то я гордился своей библиотекой!

— А вы, собственно, кто? — я довольно неловко чувствовал себя, направляя пистолет на безоружного человека, но убирать его тоже не спешил.

— Я Хранитель.

Алистелия за моей спиной тихо и изумлённо пискнула.

— Да ладно? — усомнился я.

От человека не несло никакой сверхъестественной мощью, голос не звучал как из задницы дракона, разговаривал он вполне по-человечески. Совсем не похож на того, что я в Коммуне видел.

— Не верите? Правильно. Сейчас столько самозванцев!

— Но вы, конечно, настоящий?

— Самый что ни на есть. Но зачем вы приделали эту мандулу к моему волантеру?

— Не включайте, не надо, — сказала Настя, когда я потянулся к выключателю резонаторов под панелью УАЗика. — Я попробую сама. Нас учили.