— Уверена?

— Да. Когда-то надо начинать. Только не спешите, я в первый раз…

Мы покатились неспешно по улице пустого города, в зеркалах расплывается от вибрации наш общий дом. Там жена и дети, но я еду в какую-то чёртову задницу ради совершенно постороннего мне парня. Зачем? Наверное, это входит в мой новый способ сосуществования с Мирозданием. Образ жизни, в котором у меня, внезапно, есть друзья. Никогда в жизни не было. Были люди, называвшие себя таковыми, чтобы что-то от меня поиметь (и небезуспешно). Но теперь я еду, потому что рядом беловолосая синеглазая приёмная дочь Артёма, и потому что меня попросила шебутная дочка Ивана, и потому что просто могу, и потому что это правильно. Потому что сказать: «Это не моё дело», — никак не получается. Не откроется пасть такое ляпнуть. Вот так и встревают во всякие дурацкие истории.

Переход совершился плавно и незаметно, раз — и мы на Дороге. Настя удовлетворённо кивнула:

— Получилось.

— Куда едем?

— Не волнуйтесь, я доведу. А тут странно…

Я с недоумением огляделся, но вокруг был привычный туманный пузырь со смутными силуэтами на обочинах.

— Ах, да, вы же не видите…

Девочка сдвинула на лоб тёмные круглые очки с плотными боковушками, немного похожие на сварочные, и смотрела вперёд широко раскрытыми синими глазами.

— И что там? — спросил я.

— Это сложно описать. Верхний слой — тлен и ужас. Мёртвый, сгнивший, жуткий мир. Через него идет физический план Дороги. Нижний слой — нити и сферы, плоскости и фракталы, очень красиво. А между ними — структуры и связи, тяги и приводы, трубы и провода, узлы и плетения… Не в буквальном, конечно, смысле. Это мозг подстраивается, подбирает ассоциации.

— Хотелось бы на это посмотреть.

— Да, мне жаль, что я не могу это вам показать. Вы, наверное, поняли бы больше меня. Оно всё такое… техническое. Как будто большой-большой механизм, старый, потрёпанный, но ещё исправный. Я это воображаю себе как древние башенные часы. Какие-то шестерёнки уже не крутятся, какие-то заедают, минутная стрелка на оси повисла, часовая идёт рывками, фигурки выезжают не те, не в свой черёд и не туда, внутри свили гнёзда птицы, завелись крысы и поселились бомжи, но главный механизм пока крутится, понимаете?

— Ещё как понимаю. Особенно насчёт бомжей. Они не просто поселились, они и половину деталей на цветмет спи… сдали.

— Это вы о чём? Ой, пора, сворачивайте вот тут — видите, дорожка пошла?

Я свернул, УАЗик подпрыгнул и загремел колёсами по брусчатке. Тревожно огляделся, но город вокруг пуст, заброшен и, скорее всего, безопасен. Современный мегаполис, а брусчатка — историческая часть, как в Москве. Вообще, похож на столицу нашей Родины — дорого, пафосно, просторно, надписи по-русски: «Соблюдайте социальную дистанцию!», «Оставайтесь дома!», «Самоизоляция — долг каждого!». Огромные штендеры вдоль дороги повторяют эти непонятные призывы, им вторят красочные плакаты на стенах: «Твой дом — твоя крепость!» — и заключённая в стеклянный шар, как старинная игрушка, квартира. «Дружите удалённо!» — два юноши, протягивающие друг другу что-то вроде сетевого кабеля. «Расстояние чувствам не помеха!» — мальчик и девочка с телефонами, пересылающие друг другу сердечки — ну, или красные жопки. «Если хочешь быть здоров — то живи всегда один!» — счастливый толстощёкий индивидуалист в трениках на диване. По роже видно — здоров, как болотная жаба, и столь же доволен собой.

Тротуары размечены цветными линиями, образующими отстоящие друг от друга на два метра коридоры. На стенах через трафарет белой краской: «Не открывайте окна во время дезинфекции!», «Уважайте труд курьеров! Они рискуют для вашей безопасности!». Не знаю, что тут стряслось, но опытным взглядом путешественника я бы определил здешний коллапс как примерно годовой давности событие. Пыльно, заброшенно, но природа ещё не скоро возьмёт своё. Будем надеяться, люди просто покинули неуютные мегаполисы и предаются ныне радостям жизни в пасторальных пейзажах в процессе простого сельского труда. А мы прокатимся — да и уйдём восвояси.

— Далеко тут? — спросил я.

— Надеюсь, да. Хочу с минимумом зигзагов пройти.

Ну что же, проспект прямой, как по линейке, наверное, где-то там за городом он перейдёт в шоссе — есть шанс проскочить подальше.

— А что вы там про бомжей говорили?

— А, это сказка про Коммуну. Интересно?

— Очень. Расскажете?

— Могу, — кивнул я, задумчиво разглядывая проплывающий за окном транспарант на кованой ограде белоснежного собора: «И враги человеку — домашние его!».

— Мне её один бывший священник, кстати, поведал.

— Который в библиотеке теперь?

— А, ты в курсе?

— Папа рассказывал.

— Ну, тем лучше. В общем, неизвестно насколько это правда, потому что источники скудны и нерепрезентативны, но есть такая версия. Дескать, Первая Коммуна, подобно многим до неё и многим после, началась с научного эксперимента, выдернувшего их из собственного среза в локаль. И так они удачно попали, что Ушедшие как раз ушли, а на их место ещё никто не пришёл. Весьма пытливое и научно подкованное сообщество оказалось у осиротевших рычагов управления Мультиверсумом и с отвагой неофитов ринулось рулить.

— Ну, это все знают… — разочарованно сказала Настя. — Они спасли Мультиверсум, наладили связи, транспортировку энергии…

— Это парадная версия, да, — кивнул я, — но есть и другая. Она не такая благостная. В ней говорится, что первым делом предприимчивые первокоммунары приватизировали оборудование Ушедших и начали использовать его не по назначению, извлекая некие компоненты и превращая их в свободно трансформируемую энергию. Энергией они пользовались сами и продавали её другим, через что и обрели чрезвычайное могущество. Но детали, которые они, как те бомжи, выковыривали из механизмов Мироздания и продавали на цветмет, только казались неважными. В какой-то момент система пошла в разнос. Коммунары опомнились, начали латать механизм, как могли и как умели, но было поздно — и обрушившиеся структуры смели их дутое краденое величие. Так пала Первая Коммуна.

— Вы думаете, это правда? — спросила Настя.

— Понятия не имею, — признался я, — история давняя. Но есть некоторые моменты, которые логично в эту картину укладываются. Впрочем, сейчас это уже не так важно. Важнее — что со всем этим делать.

— И вы знаете, что?

— Откровенно говоря, нет. Мы постараемся запустить как можно больше маяков, но это очевидно временные меры. Всё дело в кристаллах — их ресурс конечен, и сколько бы мы их ни нашли в заброшенных башнях, они рано или поздно выйдут из строя все. И тогда мы окажемся в той же позиции, что и сейчас, но без малейшего понимания, что делать дальше.

— А откуда они взялись?

— Никто не знает. К сожалению, многочисленные литературные документы прошлых эпох писали сплошь гуманитарии, высокомерно пренебрегающие неинтересными техническими подробностями.

— Ой, там человек! — сказала вдруг Настя.

Чёрт, что-то я расслабился и заболтался. Решил, что тут пусто и безопасно.

Человек в костюме жанра «постап-фоллаут», вместо лица — модный противогаз. Сквозь его стекло провожает машину удивлёнными глазами. Рядом с ним тележка на больших велосипедных колёсах, полная термосумками ярких цветов. Одну из них он зацепил за висящую на стене вертикальную конструкцию — что-то вроде реечного лифта, и жёлтый параллелепипед с незнакомым логотипом медленно поднимается вверх. Когда он достиг третьего этажа, оттуда высунулось некое существо в пучеглазой маске с фильтрами и резиновых перчатках по локоть и подхватило сумку. Увидев нас, существо застыло, забыв утащить добычу в логово, и уставилось на машину своим инопланетянским рыльцем.