Повторяю – ребенок находился на самом краю стены, он буквально висел в воздухе. Облик его поразил меня в самое сердце – мальчик, именно мальчик, ребенок – был… стар. Круглое личико сморщилось, щеки покрыла жесткая щетина, волосы поседели, тело исхудало, обнажив ребра. Никак не отреагировав на меня, не повернув головы, не дрогнув, он проговорил тихим голосом: «Ты слышишь?». От неожиданности я вздрогнул так, что чуть не упал, и спросил: «Что… слышу?» – «Ее. Она там, она ушла туда». И указал на север своей маленькой худой рукой. Меня прошиб пот, я застыл, вцепившись в камни. Ветер дико завывал в руинах. Спустя минут пять, немного придя в себя и исполнившись жалости, я сказал: «Пойдем со мной, мальчик». – «Она там, – повторил он. – Там…»

Я подполз к нему, попытался до него дотянуться, и…

До сих пор не понимаю, что со мной произошло, но я словно… заснул.

Странные видения посетили меня. В том состоянии – меж явью и сном – я видел ускользающие, размытые картины своего прошлого, какие-то кровавые сцены (должно быть, события той злополучной ночи), еще что-то…

Видел, как падаю со стены, качусь, поднимая тучи пыли, как бреду куда-то. День сменялся ночью, а я будто плыл или… летал, – ничего подобного мне в жизни не довелось испытать.

Я пришел в себя в совершенно незнакомой местности. Оказалось, что каким-то неведомым, немыслимым способом я очутился гораздо севернее, в диких, малоисследованных землях за Сумрачными Горами…

Тут Грогар прервал Лёлинга, воскликнув:

– И дёрнул же вас, дражайший господин Дьярв, огненноокий доден попытаться облапать того мальчишку!

Ученый недовольно сморщился, видимо, негодуя, что его так бесцеремонно перебили, и незамедлительно продолжил, причем Грогар заметил, что чем дальше, тем во всё большее возбуждение приходит старик. Создавалось впечатление, что он излагает содержание некой поэмы, а не рассказывает о своих приключениях.

– Да, вы правы, – быстро проговорил он. – Конечно же, правы. Я много думал о причинах моего поступка (ведь меня предупреждали!), и не могу объяснить его, как и то, каким образом я оказался там, в Изломанных Землях. Итак, очнулся я в ледяной пустыне. Жестокий холод, пронизывающий ветер, унылая однообразная местность, тусклое солнце, скрытое за плотной пеленой туч, привели меня в отчаяние. Я понял, что если сейчас же не найду людей, теплый очаг, приют, то умру.

Спустя два часа бесцельных блужданий, а может, и три, я упал, обессилев. Вознеся молитву богам, приготовился уже принять смерть, но судьба распорядилась иначе.

Откуда ни возьмись окружили меня всадники – воины, с ног до головы одетые в меха, вооруженные мечами, копьями и секирами. Выглядели они весьма внушительно: грубые, обветренные татуированные лица, топорно изготовленное оружие, вонь от плохо обработанных шкур и залитые кровью глаза, глядящие на вас со всею возможною свирепостию.

Один из них выкрикнул что-то на незнакомом лающем языке, указал на меня, и, не успел я и глазом моргнуть, как меня схватили, будто мешок с овсом, и бросили поперек лошади.

Как ветер мы помчались и вскоре оказались в селении – всего-то с десяток конусообразных, со стенами из оленьих шкур шалашей-чумов, прилепившихся к одинокому пологому холму – чрезвычайно унылое, на мой взгляд, место.

К тому времени я совсем ослабел и едва держался на ногах, потому мало что могу рассказать. Помню, как на меня кричал местный вождь, – пламя костерка, горевшего в углублении в центре шалаша, освещало его сальную физиономию, с которой ни на миг не сходило выражение ярости и самодовольства; помню маленького сморщенного старичка – шамана, видимо, – говорившего с вождем. Затем меня отвели в какой-то чум на окраине села и две раскосые, скуластые девушки ухаживали за мной – укутали, напоили кобыльим молоком, дали поспать.

Того, кто меня приютил и, как оказалось, спас от гибели – почему-то вождь хотел меня убить – звали Сагхе. Он и правда был шаманом. К моему безмерному удивлению, Сагхе бегло говорил на форнолдском, на одном из диалектов, распространенном в районе Утнодока. Накормив меня, он сказал:

– Тебя привела Силла.

– Кто такая… Силла?

Сагхе нахмурился.

– Дух. – Старик как будто раздумывал, стоит ли говорить на эту тему. Тогда я, представившись и объяснив, что со мной произошло, принялся его горячо расспрашивать о том, что он знает и что слышал.

Мой рассказ об убитой девушке и проклятом ею мальчике очень и очень обеспокоил шамана. Не ответив на мои вопросы, он куда-то ушел и не появлялся два дня.

Вернувшись, Сагхе торжественно, словно присутствуя на некоем таинственном обряде, возвестил:

– Я получил ответ от духов. Они сказали мне, что ты был послан Силлой. Ты хочешь знать истину – я помогу тебе.

И Сагхе начал свое длинное повествование. Во всех подробностях описав мне великое множество богов и духов их племени, места их обиталища, обряды и суеверия, он ненадолго умолк и, пристально посмотрев на меня, велел поведать мою историю. От обилия корявых имен голова моя распухла, и я, путаясь в мыслях, кое-как выложил все, что знаю о моем мире и целях моих странствий.

Удовлетворив, таким образом, своё любопытство, Сагхе наконец-то, предварительно помучив меня продолжительным молчанием, начал говорить о Силле.

– Даже самые старейшие в нашем племени не помнят такое божество, – сказал он. – Силла не из нашего мира, не наш бог, не наш дух-предок. Она обитает в собственном пространстве, в небольшом мирке, который тянется за нею следом всюду. Всякий, попадающий туда, видит все в ином свете, подчас в таком искаженном и причудливом, что не найдется слов, способных описать это. Люди, коснувшиеся Силлы, сходят с ума. Ты тоже коснулся ее, и тебе несказанно повезло, что ты остался в своем уме. Впрочем, того хотела Силла. Нельзя сказать, зло она или добро, ибо поступки ее зачастую лишены всякого смысла. Снять заклятие, наложенное ею, очень трудно – тут и магия, и камлание бесполезны. Силла странна, парадоксальна. Некоторые думают, что она вестница Веннына – бога Смерти.

Если бы не несчастный мальчик, так и стоящий там, на Голове Вождя, я не был бы так потрясен услышанным, попросту не поверил бы. А Сагхе, будто желая окончательно добить меня, внезапно сказал:

– Пойдем со мной, и ты все увидишь сам.

Мы спустились в яму, или погреб, накрытый шкурами. Внутри было жарко, как в бане. В четырех углах горели лучинки, едва-едва пробиваясь сквозь плотную завесу пара, поднимавшегося из большого чана над очагом, – и дыма от курящихся пучков трав, которыми размахивал худой юноша. Глаза юноши лихорадочно горели, и он, как мне показалось, пребывал в трансе. Шаман ввел меня туда и велел сидеть, прибавив, что ежели я безмолвно вытерплю все страдания, каковые поначалу будут терзать меня, то получу видения.

Ах, дорогие друзья! Какой же гадкий запах царил в том погребе, если б вы знали! Я претерпел жуткие муки – дым драл горло, пар жег кожу и вызывал дурноту. Лишившись чувств, а может быть, достигнув того состояния, при коем возможны «видения», я и вправду увидел нечто интересное.

Суть тех беспорядочных и обрывочных картин, промелькнувших передо мною в то время, вкратце можно свести к следующему: женщину, в дождливый непогожий день пришедшую в ту самую долину, где я уже имел честь побывать, приютил шультейк Як. Он постелил ей в сарае, мальчик (заметьте, мальчик!) принес путнице молока и хлеба. В полночь к ней явился Як, действительно пребывавший в небольшом подпитии, и пять минут с ней мирно о чем-то разговаривал.

Рано поутру путница, не дождавшись пробуждения хозяев, ушла восвояси, перед этим заглянув в окно, где спал ребенок.

– Ищи отца ребенка, – сказал мне шаман тем вечером. – В ее словах, что он услышал в полночь, кроется разгадка тайны.

Погостив еще недельку у Сагхе, я отправился в путь – назад, в долину, к Волоху. Шаман, внешне человек черствый и хитрый, был весьма добр ко мне: дал коня, одежду, съестные припасы и провожатых.

Через месяц я прибыл в Голову Вождя (а село, кстати, так и называлось). Мои приключения возымели успех – послушать меня собрались, кажется, все жители. А потом Волох поклялся, что найдет Яка, они вместе разгадают тайну и снимут заклятие с мальчика.