– У тебя ничего не получится! – Голос был все тише и тише.

Грогар закрыл глаза. «Ничего этого нет, – подумал он. – Это плод воображения. Или я пьян, или… О боги! Какую же злую шутку вы сыграли со мной. Ничего нет. Только пыль. Ничего. Ничего».

Грогар открыл глаза. Виктор стоял, одетый точно так же, как и при первой встрече, и смотрел на него с мрачной тоской. Лилия по-прежнему спала.

Грогар быстро подошел к окну, рывком открыл ставни, и в комнату влился холодный солнечный свет раннего-раннего утра.

– Я понял, – сказал он, оборачиваясь к колдуну. – Вся беда твоя в том, что в тебя никто до конца не верил. Ты – суеверие. Ты – игрушка, в тебя нравится играть, людям всегда нравилось ужасать себя, тешить страшными историями. И будет знамение – дочь Тьмы войдет в дом, впущенная… Нет, не Кукловодом, как мы думали, а Игрушкой, тем, кто несчастен в своих извечных стремлениях; тем, кто мечется меж Светом и Тьмой, меж выбором и проклятьем, меж игрой и плачем, вымыслом и реальностью… Так? Или нет? У поэта, чьи строки ты так часто повторял, в той же поэме есть и такие слова:

Неужто облик, только что дышавший,

Был мороком? И сгинул, сгинул, сгинул

В пустыне безысходно-тусклой сна

Навеки?

Виктор молча отступил на шаг. Закрылся руками.

– Сгинь! – крикнул Грогар. – Исчезни, несчастный! Тебя нет! Ты не существуешь!

И в это мгновение стоявший перед Грогаром человек стал таять, занавеси на глазах начали истлевать, кровать, на которой лежала девочка, покрылась плесенью – ярл торопливо подхватил ребенка на руки, – дерево ложа рассохлось, потемнело, матрац покрылся копошащимися червями…

Спустя минуту в комнате не осталось ничего, кроме пыли, потрескавшейся и полуосыпавшейся фрески на потолке и кучки ржавых гвоздей на месте, где только что стояла кровать.

–Логал, – пропищала Лилия. – Где мы?

Грогар не сдержался, и по его щеке стекла слеза.

–В одном очень нехорошем месте.

–А мне снился очень плохой сон! Тама злой вол… вол…

–Волшебник.

–Ага! Он хотел меня съесть, пледставляешь? Бр-р...

Грогар поцеловал девочку в лоб.

–Представляю. Пойдем отсюда, красавица.

37

Они вышли из замка – жалкого подобия ночного видения, – миновали лабиринт. Грогар, чувствуя изрядную слабость, выломал себе палку, намереваясь опереться на нее.

– Ну, как сталый дед! – не преминула пошутить над ним Лилия.

В какой-то момент Грогар ощутил на спине чей-то взгляд. Он обернулся и увидел женщину – молодую прекрасную женщину с длинными каштановыми волосами, одетую в белое, светящееся, точно само солнце, платье. Она смотрела ему в глаза, и Грогар прочитал в них интерес и еще что-то… он никак не мог понять.

Через несколько секунд женщина чуть стыдливо опустила очи, медленно развернулась и пошла прочь, и пока она шла, тело ее, роскошные волосы, платье – все превращалось в вихрящуюся серебристую пыль, что с жадностью подхватывал ветер и уносил ввысь.

– А кто это была? – поинтересовалась Лилия. – Ты слысысь, а, Логал?

– Я слышу, не дергай меня за рукав.

– Ну, кто это была такая?

– Не знаю. Может, Матерь Гор.

– О, ты лассказесь мне эту сказку?

– Обязательно. Обязательно расскажу.

38

– Я так и думал, что тебя прибьют, – говорил Грогар, обгладывая жареную заячью ногу. – И точно – прибили!

Грогар сидел в темной избе, пропахшей потом, навозом, сеном и дымом, в компании своего слуги и еще трех человек.

Изба эта именовалась приказом, и в ней отцы деревни, расположенной в полумиле от Северных Врат, время от времени устраивали так называемый «круг» – собрание, на котором обсуждались проблемы, события и тому подобные вещи. Внутри приказа имелась каменная печка и большой топчан, устланный шкурами; стены были изукрашены резными дощечками, изображавшими богов Пантеона – их звали закоптёлышами. Закоптёлышей поставили на крохотные полочки, с которых свисали белые домотканые полотенца, вышитые замысловатым орнаментом. Кроме того, в подполе хранилось «священное пиво», а если честно (ярл уже успел испробовать сей напиток) – перебродившая сцежка из каких-то трав, грибов и бог знает чего еще. Препротивная штука.

Излишне напоминать, что путь до деревни дался Лунге с большим трудом. Вывихнутая конечность с каждым шагом все больше болела; утром следующего дня боль сделалась невыносимой, нога страшно распухла, и Лунга потерял сознание.

Очнулся он в этой самой деревне – оказалось, что его подобрали так называемые «старатели» из числа жителей деревни, – о них речь пойдет ниже.

Деревня сия, называвшаяся отчего-то Копотней, образовалась лет сто назад на склонах двух поросших лесом гор, и первыми ее обитателями стали жильцы, слуги и прочий люд из Круга Смерти, или Цурке. Со временем Копотня разрослась и превратилась в пристанище самого разношерстного народа: здесь можно было найти и горцев-монтанов, и охотников, и путешественников… Ученых, искателей приключений, беглых каторжников и так далее. Особое место занимали старатели – люди, промышлявшие вылазками в логово колдуна в надежде чем-нибудь поживиться. На этот счет у них существовала целая наука, основанная на многолетнем опыте, – когда можно отправляться на промысел в проклятые земли, а когда нельзя.

К моменту, когда Лунга попал в Копотню, там постоянно проживало около ста человек и еще три сотни – временно; они, как правило, приезжали на сезон, который сейчас уже кончался.

Итак, добросердечные поселяне, посчитав Лунгу за «дикаря» (так назывались старатели, самовольно влезавшие в долину и не имевшие никаких контактов с жителями Копотни), отнесли его к местному знахарю. Знахарь вправил вывих, подлечил Лунгу, который, едва почувствовав себя лучше, поспешил исполнить повеление своего господина. Проблем не возникло – Грогара хорошо знали и были о нем высокого мнения, а в его щедрости ничуть не сомневались. Лунгу удивило то, что никто не изумился истории, им рассказанной – видно, здешний народ привык ко всему.

Именно так – ко всему.

– Итак, – сказал Грогар, вытирая руки о полотенце, – что случилось?

Лунга, под глазом которого пышным цветком расцвел здоровенный синяк, покосился на троицу, сидевшую напротив, и угрюмо сказал:

– Пускай они сами расскажут. Все равно вы, ваша милость, будете меня… надо мной… А! Не хочу даже и говорить.

– Так-так. Я все понял. Ты решил заделаться миссионером. Пролить свет истинной веры в темные головы здешних обывателей. Я угадал? А, любезнейшие?

Один из троицы, шультейк Копотни по имени Яков, важный толстяк в помятой плисовой шляпе, в засаленном кожаном камзоле и с курительной трубкой в руках (она, кстати, до рта практически не доходила, вследствие чего быстро тухла и Якову приходилось то и дело ее раскуривать), сказал:

– Э-э… вы почти угадали, сударь. В общем, как бы поделикатней… Гендрик, – обратился он к морщинистому сухопарому старику с всклокоченными бровями и налитыми кровью глазами на небритой физиономии, – может, скажешь, то бишь, расскажешь… про Йенса-то. Что он там учудил… ты ведь его дед, как-никак.

Гендрик грохнул кулаком по столу и сказал неприятным трескучим голосом, адресуясь к Лунге:

– Ты! Что гнёшься? Святоша нашелся! Развлекался парень, а ты? В жопе, что ль, засвербило у тя при виде титек?

– Что ты, Гендрик! – усовестил его Яков. – Не надо так. Лучше я скажу, а то… как бы… Значит так, благородный сударь, у нас здеся, в избе, в самой избе-то, молодежь любит… того…

– Потрахаться, – подсказал Грогар.

– Э-э… да. Ну и тогда…

– Они втроем насиловали бедную девушку! – крикнул, вскочив, Лунга. – Безбожники! Насиловали прямо на этом столе! Я пытался вразумить их…

– Прямо на этом столе и втроем? – проговорил, вытаращив глаза, Грогар. – В… как там у вас это зданьице называется? Закон? Декларация?..