Разоблаченный агент абвера Шаповалов показал на следствии: «В списке разыскиваемых советских разведчиков было примерно семь человек, в том числе Светличный, Филатов, Панченко Валя, Шевцова Люба и другие. Предал их и получил задание по розыску Панченко и Шевцовой выпускник той же спецшколы Шпак. К их розыску был привлечен и я. Вместе с ним мы ходили по базару и улицам в надежде встретить их. Примерно дней через десять (в начале ноября 1942 года) нас вызвал Тан на конспиративную квартиру в Ворошиловграде. Мы проинформировали, что нам пока не удалось установить разыскиваемых, и мы продолжаем поиск. Дополнительных заданий мы не получали».

Все это выглядело довольно странно. С одной стороны, абвер знал о том, что Люба обучалась в разведшколе и искал ее в Ворошиловграде, но не мог разыскать, хотя она не скрывалась, а жила у себя дома в Краснодоне. С другой стороны, о том же, но уже по линии полиции и основываясь на слухах, донес начальнику полиции Краснодона Соликовскому предатель, следователь Кулешов. Точных данных о ее учебе в разведшколе у них не было. Поэтому, когда Любу вызвали на допрос в полицию, ей удалось уверить полицейских, что она действительно обучалась на курсах, но не разведывательных, а медицинских. Об этом она после допроса рассказала О. Кошевому и В. Левашову.

— Отбрехалась, — смеялась Люба.

Несогласованность между действиями немецких спецслужб была для них весьма характерна. Взаимная неприязнь, зависть, конкуренция создавали немало помех в их собственной работе. Любовь Шевцову так и не смогли разоблачить и арестовать как разведчицу-радистку.

1 января 1943 года она была арестована на квартире матери в Краснодоне как член штаба организации «Молодая гвардия». Только после ее ареста спецслужбы как-то согласовали свои действия. Любу отделили от других молодогвардейцев и отправили в Ровеньки. Там ее допрашивал начальник окружной полиции полковник Ренатус и начальник местной жандармерии майор Вернер. Они не спрашивали о работе подпольщиков. Их интересовали данные о ее разведывательной деятельности, о том. где спрятана радиостанция, и т. д. Ее рассматривали как радистку-разведчицх. которую можно попытаться перевербовать и заставить работать на себя. Этим можно объяснить то, что допросы велись в относительно корректной форме.

Но если большинство ее товарищей на допросах молчали, то Люба, как заявил впоследствии на допросе один из фашистских следователей, «вела себя развязно, дерзила, грубила, ругалась, всячески оскорбляла тех. кто ее допрашивал, и издевалась над ними». Когда майор Вернер попытался ее обнять, она влепила ему пощечину. В сильный мороз ее послали мыть полы в офицерских комнатах. Открыв настежь окна, она залила полы холодной водой, которая тотчас превратилась в лед.

Эта вода явилась той каплей, которая переполнила терпение немцев. Абвер потерял интерес к Любе, и ее бросили в общую камеру, где подвергли тем же пыткам. что и ее товарищей-молодогвардейцев. Характер и воля Любови Шевцовой оказались сильнее пыток. Она не только сама держалась жизнерадостно, стойко, но и подбадривала подруг. Всегда острая на язык, она и в камере оставалась такой.

За несколько часов до казни Люба написала на стене камеры осколком кирпича: «Мама, я тебя сейчас вспомнила. Твоя Любаша».

Любе удалось отправить матери две записки:

«Здравствуйте, мамочка и Михайловна! Мамочка! Вам уже известно, где я нахожусь… Прости меня за все, может я тебя вижу в последний раз, а отца уже, наверное, не увижу.

Мама, передайте привет тете Маше и всем-всем. Не обижайся, с тем и до свидания. Твоя дочурка Любаша».

И вторую, по своему лаконизму и силе выраженного в ней чувства достигающую эпических высот:

«Прощай мама, твоя Любка уходит в сырую землю».

Не случайно эта записка включена в книгу П. Маль-вецци и Дж. Пирелли «Письма обреченных на смерть борцов европейского Сопротивления», изданную в Италии.

По показаниям начальника местной полиции Под-тынского, Люба на казнь шла впереди всех, спокойно и бодро. Возле ямы, где их остановили, пожала всем руки и воскликнула, глядя в лицо офицеру: «За нас ответите, гады! Наши подходят! Смерть…» Но в этот момент раздался залп.

Посмертно Любови Григорьевне Шевцовой присвоено звание Героя Советского Союза.

После успешного прорыва под Ковелем 23 июля 1944 года наша дивизия вышла к Люблину. От артдивизиона, поддерживавшего 117 Гвардейский стрелковый полк, меня временно, для связи, прикомандировали к его штабу. В этот день произошли два события, на всю жизнь оставившие след в моей памяти.

В полосе наступления полка оказался печально знаменитый впоследствии гитлеровский концлагерь Май-данек. В горячке боя мы не имели возможности ознакомиться со всеми его ужасами, помню лишь изможденные фигуры узников — русских, евреев, ПОЛЯКОВ, украинцев… Когда наступило относительное затишье, в штаб явился начальник продовольственно-фуражной службы, сообщивший, что в складе лагеря имеется множество мешков с мукой, и ему требуются две машины, чтобы их вывезти. Начальник штаба, человек многоопытный, сказал:

— Машины я тебе дам, только пусть полковой врач, Пипия, сходит посмотрит, не заражена ли и не отравлена ли эта мука.

Начальник ПФС и врач отправились на склад, а минут через двадцать прибежали оттуда, бледные и трясущиеся, и Пипия, до этого всегда чисто говоривший по-русски, вдруг с сильным грузинским акцентом, запинаясь, доложил:

— Т-товарищ подполковник! Это не мука, а… размолотые обгоревшие человеческие к-кости…

И второе событие этого дня. Начальник разведки привел каких-то трех гражданских с рацией.

Вот, товарищ подполковник, захвачены фашистские радисты, с поличным, во время радиосеанса.

— Мы не фашисты, господин подполковник, — на неплохом, но с польским акцентом русском взволнованно начал один из задержанных. — Мы борцы с фашизмом и оккупантами.

— А чем вы занимались в нашем тылу? Почему вели передачу? Можете объяснить, в чем дело? — перебил его начальник штаба и, не дожидаясь ответа, повернулся к разведчику. — Передать их в СМЕРШ. Пусть разбираются.

Откуда было начальнику штаба, да и всем нам, простым строевым офицерам, знать перипетии всей той высокой политики, жертвами которой стали и эти трое несчастных и еще сотни тысяч не посвященных в нее людей, русских и ПОЛЯКОВ.

Знали ли мы, с чистыми сердцами шедшие освобождать польский народ от фашистского ига, о директиве польского эмигрантского правительства главнокомандующему Союза вооруженной борьбы, впоследствии Армии Крайовой (АК), генералу Ровецкому, в которой говорилось, что если советские войска, изгоняя оккупантов, войдут в пределы границ Польши, то «вступление Красной Армии как враждебный акт должно встретить с нашей стороны вооруженный отпор». И о приказе самого Ровецкого, в котором ставилась задача:

«…задержка продвижения русских войск путем уничтожения коммуникаций вплоть до линии Вислы и Сана;

борьба везде, где будут существовать для нас хотя бы минимальные шансы;

там, где этих шансов не будет, оставлять в подполье вооруженные отряды, готовые к выступлению против России в нужный момент по приказу главнокомандующего».

В свете этих распоряжений в тылу советских войск были оставлены ушедшие в подполье подразделения АК и несколько десятков подпольных радиоточек.

Примерно в то же время, к которому относится начало нашего рассказа, развернулась подготовка еще одной акции — Варшавского восстания. Сразу надо оговориться, что можно только преклонить колени перед героизмом и самоотверженностью его рядовых участников и боевых командиров, всех тех. кто пал в жестоком и неравном бою. Что же касается тех, кто спровоцировал, поднял и возглавил это восстание, а затем сдался в плен и пил шампанское с немецкими генералами, то о целях этих людей можно говорить много. Но тема нашего рассказа и его размеры нас ограничивают. Поэтому лишь несколько слов о целях.

Они были конкретными и четкими. Восстание приурочивалось к кануну того дня, когда, по замыслам его предводителей. Красная Армия вступит в Варшаву. К этому времени восставшие должны захватить все ключевые точки в городе и объявить, что власть в нем принадлежит эмигрантскому польскому правительству в лице Армии Крайовой. Самое лучшее, если удастся спровоцировать кровавые стычки между поляками и русскими. Если оказывающие сопротивление руководители АК будут арестованы, нужно успеть вовремя дать по мощной радиостанции сигнал СОС в Лондон и вызвать, как говорил один из руководителей восстания генерал Окулицкий, «скандал мирового масштаба».