Курисько, бывший член боевой организации, может быть полезен как техник, но не имеет руки, да еще правой, и с такими приметами, конечно, на него никакой ответственной роли не возложат.

Сведения, что Натансон ездил в Швейцарию доставать деньги для боевой огранизации, не верны. Он действительно ездил в Лозанну в декабре два раза, но с целью навестить своего больного племянника. Никаких денег Натансон не получил…

Точно также представляется совершенно неправдоподобным, чтобы в Петербурге мог находиться боевой отряд, организованный Черновым, так как все лица, которых пригласить бы мог Чернов, находятся в настоящее время за границей. В России находится лишь София Бродская, но и та поехала по своим личным делам».

Так была опровергнута «липа» полковника фон Котена. В результате его резидентура была расформирована.

Загорская и Красильников оказались правы.

Незадолго до начала Первой мировой войны австрийский подданный Петр Францевич Загорский, супруг Марьи Алексеевны, игравший при ней подсобную роль, принял французское подданство и поступил во французскую армию. Некоторое время он был на Салоникском фронте, где сербские офицеры заподозрили его в шпионаже в пользу Австрии. Доказательств не нашлось, и его просто отправили во Францию.

Летом 1917 года чета Загорских отправилась отдыхать на Ривьеру, которая в те годы была местом пребывания многих социалистов-революционеров, в том числе Савинкова.

Там все кипело. Своей главной цели — свержения монархии — революционеры достигли. Требовалось решать, как жить дальше, какую республику создавать в России. Но Россия была далеко — за линиями фронтов, кое-кто рвался туда, кое-кто выжидал, кое-кто строил фантастические планы. Шли беспрерывные споры, разговоры стали еще откровеннее, чем в парижском салоне, многие похвалялись совершенными или несовершенными подвигами. Эх, дорого бы заплатили сейчас бывшие начальники за эти сведения!

Но теперь они никого не интересовали. Царская охранка была ликвидирована и, что самое страшное, в Петрограде работала созданная Временным правительством Чрезвычайная комиссия, которая изучала материалы охранки и выявляла ее агентов.

А вскоре и во Франции началось нечто подобное. Была создана комиссия из числа эмигрантов, которая получила доступ в святая святых российского посольства — кабинет резидента охранки Красильникова. Но списка действующих агентов так и не нашли; при более подробном изучении архивов удалось найти несколько бумаг, в которых имелись прямые или косвенные указания на настоящие фамилии секретных сотрудников, да и то либо «героев» давно прошедших времен, либо уже выброшенных за борт самим начальством за ненадобностью.

О действующей агентуре нашлись указания лишь в финансовых отчетах «Заграничной Агентуры», но и в них секретные сотрудники фигурировали лишь по кличкам. Именно из этих отчетов следовало, что «Шарни» был самым высокооплачиваемым сотрудником и получал деньги лично от Красильникова. Но кем был этот таинственный «Шарни», выяснилось лишь тогда, когда парижские материалы были сопоставлены с петроградскими.

Списки разоблаченной агентуры начали публиковать в петроградских газетах. В одном из списков и появилось имя Марьи Загорской.

Но вскоре публикация этих списков прекратилась. Более того, вернувшийся в Петроград Бурцев предложил включить бывших агентов охранки, по крайней мере тех, кто не замарал свои руки кровью, в новую «демократическую» разведку.

И хотя сам Бурцев не принял Октябрьской революции, стал ее противником и вскоре вновь оказался в эмиграции, глава ВЧК Дзержинский оценил его предложение.

После октября 1917 года работа Чрезвычайной комиссии была прекращена.

Самое интересное заключается в том, что оставшиеся и оказавшиеся во Франции эмигранты, противники Советской власти, не изгнали из своей среды бывших секретных сотрудников царской охранки и продолжали поддерживать с ними отношения.

Этим сумела воспользоваться молодая советская разведка. Во всяком случае, когда Савинков встал на путь активной борьбы с советской властью, в его окружении вновь появилась Марья Загорская. И хотя непосредственного участия в знаменитой операции «Синдикат-П» она не принимала, по некоторым, не до конца проверенным данным, ее информация о Савинкове и обстановке вокруг него помогала Артузову в принятии нужных решений.

Ее ненависть к советской власти можно сопоставить лишь с той пользой, которую она своими действиями объективно принесла карающему органу этой власти — ВЧК. Недаром говорят, что «ненависть застит глаза». В своем ожесточении она не увидела того, что мог бы разглядеть более хладнокровный и рассудительный человек.

Однако все по порядку…

Генерал спешил. Надо было вручить двадцать «Георгиев», каждому из награжденных приколоть орден на грудь, выслушать краткий рассказ сопровождающего офицера о совершенном подвиге, пожать руку новоиспеченному кавалеру, а кое-кого и облобызать, задать пару-другую вопросов и пожелать новых побед во славу царя и отечества.

И вдруг рука генерала, протянувшаяся, чтобы приколоть очередной орден, отдернулась. На груди молоденького воина уже красовался один «Георгий», да и сама грудь была не такой, как у других.

Генерал заглянул в серые нахальные глаза кавалера и немного растерянно обернулся к стоящему рядом полковнику.

— Так точно! — понял молчаливый вопрос полковник. — Вольноопределяющийся Павлодарского гусарского полка Мария Михно. К ордену представлена за поиск под деревней Локница. Добровольно вызвавшись в ноябре сего года проводником к команде разведчиков от дивизии, ночью провела их в тыл немецкого расположения, перейдя реку вброд и пользуясь как укрытием лесами и болотами. Команда вышла к заставе, которую занимала немецкая рота. Напали внезапно и без единого выстрела. В результате немецкая рота частично переколота штыками, частично захвачена в плен.

Генерал с любопытством посмотрел на женщину.

— А за что первый орден?

— Находясь в разведке с двумя рядовыми, она вплотную нарвалась на немецкую засаду. Их встретил град пуль с двадцати — тридцати шагов. Один солдат был тут же убит наповал, второго, тяжело раненного в живот, вольноопределяющийся Михно, сама раненная в руку, под ураганным огнем немцев вынесла на себе к своим.

— Что тут сказать, — задумчиво произнес генерал, — кавалерист-девица. — И вдруг командным голосом воскликнул:

— Воины! Честь и хвала этой юной женщине! Ура! Дружное «Ура!» грянуло в ответ. Растроганный генерал достал платок, высморкался, поцеловал Марию в обе щеки, но прикалывать орден не стал, а вложил его в маленькую крепкую руку. Перед тем, как идти дальше, генерал еще раз заглянул в горящие глаза Марии и подумал: «Да, такая может запросто заколоть штыком…»

Мария Владиславовна Лысова родилась в дворянской семье, в Пензенской губернии, 3 декабря 1893 года. Мать умерла, едва дав жизнь новорожденной, а отец, занятый службой, отдал ее в руки гувернанток. Своенравная воспитанница не очень-то жаловала их. училась, правда, хорошо, но едва кончались занятия, вырывалась из-под их опеки и бросалась в конюшню. Лошади были ее страстью, недаром она стала впоследствии гусаром.

Смольный институт Мария окончила с золотой медалью в 1911 году. Пробыв год в Лозанне, вернулась в деревню, где привела в порядок хозяйство и создала при имении небольшой, но образцово-показательный конный завод.

В 1913 году Мария вышла замуж за участника Японской войны капитана Михно.

Начавшаяся мировая война перевернула ее жизнь. Муж, тяжело контуженный, умер на руках Марии, а через три дня у нее родилась дочь. Оставив ее на попечении кормилицы и гувернантки, она направилась в Петроград, где всеми правдами и неправдами, решив заменить мужа, добилась направления на фронт. В среде солдат, унтеров и младших офицеров, в которой она теперь находилась, Мария быстро нашла свою нишу. Ледяной, иногда наглый взгляд, неприступный вид, крепкое словцо, которое она могла отпустить, никому не давали повода попытаться завязать с ней близкие отношения. К тому же ее отчаянная храбрость и удивительная выносливость вызывали уважение, а безжалостное отношение к противнику и излишняя жестокость удивляли даже видавших виды солдат.