В 1932 году супругов неожиданно отозвали в Москву. Оказалось, что на Такке поступил донос, якобы он был оппозиционером. Но еще не настали времена всеобщей подозрительности. С делом разобрались, и после заслуженного отдыха супруги вновь отправились в Германию.

К этому времени к власти пришел Гитлер, и перед разведчиками стояла задача проникновения в гестапо и полицейские органы гитлеровской Германии.

Как-то раз. когда Юнона и Эрих прогуливались с дочкой по бульвару, им повстречался старый знакомый Мейснер. Некогда он был близок к компартии Германии, а теперь признался, что стал нацистом, хотя сделал это только ради карьеры, не разделяя взглядов гитлеровцев. Как выяснилось, у него есть перспективы для успешного служебного роста.

Юнона подготовила шифровку в Центр. Вскоре оттуда поступило «добро» на вербовку Мейснера.

Но когда Эрих начал с ним вербовочную бесед). Мейснер замахал руками:

— Что ты. что ты! Я боюсь за свою голову!

Это был провал.

Но Мейснер не сразу выдал разведчиков. Он боялся. что если расскажет о них. то придется признаться и в своем коммунистическом прошлом, а это — конец карьере. Целый год у гестапо не было подозрении.

Но в марте 1935 года «Брайтенбах». уже находившийся на связи у Зарубина, вызвал его на срочную явкл и сообщил, что через его отдел прошла сводка контрразведки СС. где указывалось, что около члена СА Мейснера крутится некий Такке, который «подозревается в шпионаже в пользу СССР».

Зарубин срочно, через связную Китти Харрис, знакомую Такке еще по Харбину, вызвал Эриха на внеочередную встречу и сообщил о сложившейся обстановке.

13 марта 1935 года «Бом». «Елена» и их дочь были срочно вывезены из Германии. На другой день в их дом нагрянуло гестапо.

Два года супруги работали в центральном аппарате разведки.

16 мая 1937 года Альберт-Сосновская-Такке Юнона Иосифовна была арестована органами НКВД. Она обвинялась в том, что, «являясь членом ПОВ, установила связь с польскими шпионами, членами ПОВ, в том числе Сосновским и другими, и при их содействии в 1920 году внедрилась в органы ВЧК и вела шпионско-диверсионную работу».

«На допросах Альберт-Такке категорически отрицала. что является членом шпионско-диверсионной т. н. ПОВ и проводила какую-либо враждебную деятельность против СССР.

В качестве доказательств преступной деятельности к ее делу приобщены выписки из протоколов допросов привлеченных к уголовной ответственности И. И. Сосновского и других, показавших, что она — член ПОВ и участник шпионско-диверсионной резидентуры, возглавляемой И. И. Сосновским.

По окончании дела Альберт-Такке с материалами дела не знакомилась и 26 августа 1937 года расстреляна».

Трагический конец своей жизни тридцатидевятилетняя разведчица перенесла так же мужественно, как жила и работала. На предварительном следствии и «суде» отвергла все гнусные обвинения, не оговорив ни себя, ни других и в истории внешней разведки осталась как кристально чистый человек.

Ее муж Эрих Такке также был расстрелян.

Впоследствии оба реабилитированы.

Начальник херсонской политической тюрьмы недолюбливал евреев и обожал цветы. Любовь была не совсем бескорыстной: он выгодно сбывал выращенные в тюремной оранжерее растения и семена в магазины Херсона и даже Одессы. Все работники были бесплатными — заключенные, и лишь одну, знающую латинские названия цветов и семян, получаемых из-за границы, Машеньку Фортус, пришлось нанять на стороне. Шестнадцатилетняя девушка была дочерью крещеного еврея, но семья была вполне добропорядочной, православной: в углах комнат висели иконы, которые в дни погромов выставлялись в окнах, и даже черносотенцы, крестясь, обходили дом стороной.

Мария попала в оранжерею не из-за любви к цветам. Несмотря на юный возраст, она входила в эсеровскую организацию, и ей поручили проникнуть в тюрьму для установления связи с осужденным к смертной казни Александром Минаевым-Цикановским и организации его побега. Это стало первым заданием будущей разведчицы. Через арестантов — работников оранжереи, ей удалось установить связь с Минаевым, но бежать ему не пришлось: грянула Февральская революция, и отряд боевиков, в который входила и Мария, ворвался в тюрьму и освободил политзаключенных.

Эйфория свободы длилась недолго. Началась немецкая оккупация, и Мария стала активной подпольщицей. Затем немцев сменили французы — на юге Украины настало время интервенции. В Херсон пришли и бросили якоря на рейде французские, английские и греческие крейсера, миноносцы, вспомогательные суда. На берегу активно действовала белогвардейская контрразведка, контакты с иностранными моряками всячески пресекались.

Но разве есть преграда молодости и любви, а тем более если им сопутствует боевое задание? А задание было простым: знакомиться с французскими моряками и вести среди них революционную работу. Мария с подружкой стали частыми гостями кондитерской, куда наведывались моряки. Случай не заставил себя долго ждать. Девушек пригласили в кают-компанию корабля, где устраивался прием для городской знати. Во время ужина им понадобилось в туалет, и смущенные офицеры вынуждены были отпустить их без сопровождения. Мария за несколько минут обежала помещения корабля и оставила там антивоенные листовки.

Одно из знакомств оказалось для Марии, как теперь говорят, судьбоносным. Рамон Касанеляс Люк, испанец, анархо-синдикалист, вынужденный скрываться от испанской полиции за теракт и устроившийся на французское судно, стал ее возлюбленным. Он помогал распространять листовки и вел революционную пропаганду.

Восстание французских моряков в Одессе и массовые антивоенные выступления в Николаеве и Херсоне заставили правительство Франции отозвать свой флот из Черного моря.

— Мы еще встретимся с тобой! Обязательно! — кричал Марии с борта своего судна Рамон. Он оставлял на берегу не только свою любимую, но и будущего сына.

В 1919 году, после восстановления советской власти в Херсоне, Марию направили на работу ответственным секретарем местной ЧК. Казалось бы, чисто техническая работа: веди делопроизводство, печатай и рассылай бумаги, ан нет, Мария и здесь нашла себе боевое дело — ловила вражеских лазутчиков. Но тех оказалось слишком много, в Херсоне был поднят мятеж, и власть захватили эсеры. Местной ЧК пришлось срочно эвакуироваться из города вместе с содержимым сейфов — секретными бумагами, и большим количеством драгоценностей, реквизированных у буржуазии. Бумаги зарыли в лесу, а с драгоценностями поступили так: Мария сшила пояс, куда сложили золото, серебро, бриллианты из двух больших портфелей. Она обвязала себя этим поясом и вновь, как несколько месяцев назад, превратилась в беременную, на этот раз фиктивную.

Сейчас трудно сказать, насколько было правомочным изъятие этих ценностей, для этого надо вернуться в атмосферу гражданской войны, во всяком случае, справедливость этого акта у двадцатилетней революционерки сомнений не вызывала.

Долгий путь пришлось проделать пешком, обувь быстро истрепалась, и дальше Мария шла босиком через места, кишевшие бандами псевдореволюционеров и шайками дезертиров. В одном месте ее хотели обыскать, вокруг собралась толпа любопытных.

— Бабоньки, что же это делается, беременную щупают! — закричала Мария.

Бабоньки, борцы за справедливость во все времена, подняли такой гвалт, что бандиты вынуждены были ретироваться.

Где пешком, где на попутной подводе, потом на пароходе и поезде она добралась до Киева и, войдя в кабинет начальника украинской ЧК, рухнула на пол в голодном обмороке. Этот факт подтвержден документально. Мария на всю жизнь возненавидела драгоценности и впоследствии никогда не носила украшений.

Подлечившись и оправившись, Мария пошла работать в елизаветградскую ЧК. Теперь она стала настоящей разведчицей. Обстановка в те годы на Украине была архисложной, в некоторых городах по нескольку раз в день менялась власть.