Мы благодарно кивнули ему, улыбнувшись, но стоило ему отойти, как Марк тут же продолжил свою тираду.
– А если бы не сработал? Что тогда? Прикажешь мне всю жизнь проклинать себя за то, что позволил тебе опять подставить себя под удар? – с горечью проронил Марк, осушив свою стопку.
Мария и Гарри переглянулись, очевидно не разделяя причины негодования всегда хладнокровного предводителя клана. Благо, громкая музыка заглушала наш разговор, да и танцующим под ее ритмы обитателям гетто словно не было до нас никакого дела. И пока я ловила себя на мысли, что моя странная мечта оказаться в эпицентре безудержной тусовки этой забытой Богом дыры невообразимым образом сбылась, в очередной раз удивив меня, вмешалась Мария.
– Лилит знает, на что идет, Марк. Каждый день знает. И не надо сомневаться в ее дееспособности. Она высокоразвитый андроид последнего поколения, а не наивная девчонка, если ты еще не понял, – демонстративно налив себе стопку и осушив ее залпом, буркнула Мария.
– Да что вы говорите! Ты что, умеешь говорить что-то помимо «хорошо», «будет сделано» и «выдвигаемся через час»? – ехидно бросил мужчина, снова наполняя стопки на столе. – Лилит сколько, три года с небольшим, верно? Даже до наивной девчонки по возрасту, как ты говоришь, не дотягивает! Я уже молчу о том, что все андроиды до нее вообще кое-как выживали в этом мире. И, если ты не понимаешь, что с таким безрассудным отношением она рано или поздно повторит судьбу своих предшественников – нам не о чем разговаривать.
Не дожидаясь какой-нибудь реакции от своих собеседников, Марк залпом выпил стопку, горько вздохнув. Мария и Гарри, чокнувшись друг с другом, повторили ритуал, глядя на нас обоих исподлобья, не говоря ни слова.
Я всеми силами пыталась понять, чего это Марк так взбеленился, но не могла подобрать разумных объяснений. Столько раз меня оставляли один на один разбираться со своими проблемами, самостоятельно уходить от Преследователя, на чем я сама всегда настаивала, что теперь этот выпад был гораздо выше моих интеллектуальных способностей. Быть может, отчасти Марк и прав: за три с небольшим года своего существования я просто не способна познать все тонкости человеческой души. Но относиться ко мне как к беспомощному, неразумному ребенку я тоже не позволю.
– Так, ну все, хватит с меня твоих нотаций, Марк, – буркнула я, встав из-за стола. – Раз уж мы тут застряли, а в моей самостоятельности некоторые здесь искренне сомневаются, Гарри, не составишь мне компанию на танцполе?
– Я уж было боялся, что никогда не предложишь! – восторженно бросил мужчина, вскочив на ноги.
– Ты сейчас серьезно, Лилит? – растерянно пробормотал Марк с тоской в голосе, умоляюще глядя мне в глаза.
– Серьезней некуда. За всю свою жизнь малолетнего ребенка, я еще ни разу не танцевала, и грех не воспользоваться такой возможностью, – одарив главу клана ехидным взглядом, я взяла Гарри за руку, увлекая его за собой в глубь бара. Мой вздернутый подбородок и вид победителя, не ждущего одобрения и разрешения, не оставил места для чьих-либо комментариев.
– Зря ты так с ним, – прошептал Гарри мне на ухо, когда мы уже протискивались через толпы танцующих обитателей гетто, в надежде отхватить пару свободных квадратных метров.
– С чего бы вдруг? – буркнула я, уставившись на Гарри, как на идиота.
– Эх, – тяжело вздохнув, мужчина оглядел дальний угол танцпола, который мы тут же заняли. Да и музыка там к тому же звучала не так громко, как в его центре, что позволило Гарри продолжить свою речь, прильнув к моему уху. – Не знаю, как бы тебе это покорректнее объяснить… Но Марк просто заботится о тебе и искренне переживает. Только и всего. В его глазах ты нежная, наивная девушка, которую нужно оберегать, а не кидать на амбразуру.
– Мария, Селин, Алиса – тоже женщины, последние двое вообще в разы более нуждающиеся в заботе и опеке. Однако, я ни разу не слышала, чтобы после наших рискованных вылазок он и им читал целые лекции о безрассудности и неоправданной браваде.
– Ох, Лилит, Лилит… Тебе еще столько предстоит узнать о загадочной человеческой душе… Но давай не сегодня. Не зря ж мы сюда притащились, – заговорщицки подмигнув мне, Гарри начал изображать мерные ритмичные движения в такт музыке.
– Ну нет уж, сказал А, будь добр – говори и Б! – воскликнула я, скрестив руки на груди.
Но, вторя своей беспечной натуре, Гарри лишь указал на свои уши, делая вид, что меня не слышит и продолжил танцевать. Еще несколько секунд я сверлила его взглядом, но, похоже, он решил закрыть эту тему, оставив меня вариться в собственных догадках и размышлениях. Этого веселого повесу мне всегда было трудно понять, но сейчас, кажется, он и правда прав. Хватит мусолить эту тему и пора делать то единственное, что остается: попробовать свое тело в танце.
Поначалу получалось странно. Я пыталась подстроиться под ритмы музыки, но из-за особенностей бионического мозга и сверх чуткого слуха в голове откликалось слишком много ритмов, и подчинить свои конечности каждому из них было просто невозможно. Казавшиеся мне ранее умелыми танцорами люди вокруг будто вообще не понимали, что двигаются невпопад, быть может, виной тому плескавшийся в них алкоголь, но в своих ритмичных дерганьях конечностями они выглядели вполне уверенными в себе и собственных силах. То же самое я могла сказать и своем напарнике, Гарри, который, вторя развязной толпе, растворился в музыке, лишь иногда поглядывая на мои жалкие попытки изобразить своим телом что-то сносное. Я не могла поверить, даже в мыслях представить, что, владея всеми возможными боевыми навыками вкупе с заложенной программой обольстительницы, я буду так убого смотреться на танцполе.
Спустя двадцать минут моих неубедительных потуг, когда я была уже готова оставить эту затею и вернуться к наверняка гнетущей атмосфере, царящей за столиком Марии и Марка, Гарри сжалился, вздохнул, уложил мои руки себе на плечи, расположив свои кисти на моей талии, и пробормотал.
– Из-за твоих жалких попыток, на нас уже косо смотрят, – мужчина подмигнул, с силой пытаясь заставить мое бионическое тело двигаться в такт музыки. – Ну же, Лилит, просто доверься мне и позволь дать мастер-класс. Тебе понравится, обещаю! Просто расслабься и не думай.
Выбора у меня особенно не было. Да и перспектива и дальше пытаться самостоятельно познать искусство танца меня уже, мягко говоря, не грела. Гарри же старался от души, смеялся и подбадривал меня, порой кружил, как волчка, или пытался изобразить какие-то странные неуместные поддержки, не всегда вовремя вспоминая о тяжести внешне хрупкого бионического тела. Но с ним и правда получалось лучше, возможно, я действительно смогла расслабиться, и, даже когда мой партнер на пару минут уходил, чтобы заправиться порцией горячительного напитка, вполне приемлемо справлялась с незамысловатыми движениями самостоятельно.
Музыка оглушала, ненавистные обитатели гетто, растворившиеся в танцах, уже не казались такими грозными и агрессивными, да и в целом не обращали на нас никакого внимания. Не знаю, было ли виной тому безмерное уважение к нашей покровительнице, владелице этого бара Екатерине, или существовало какое-то негласное правило оставлять свои гнусные манеры за дверьми подобных заведений, но я была даже рада взглянуть на жизнь гетто с другой, неведомой раньше стороны.
Отовсюду раздавался беззаботный смех, звон стаканов и рюмок, под некоторые из песен, взрывающих колонки, люди начинали петь чуть ли не хором. Это было странно, но снова внушало какую-то веру, что не все еще потеряно. Не имея другого выхода, в суровых условиях выживания и борьбы за каждую крошку хлеба, возможно, у них просто не осталось другого выбора, чем стать озлобленными и ушлыми негодяями, давая волю своей потребности в доброте, мнимой безопасности и дружелюбии здесь, в прокуренном баре, освещаемом новогодними гирляндами. Это был другой мир, и я уверена, что пожалела бы, если бы сегодняшняя потасовка не привела нашу четверку сегодня сюда. На какой-то момент я даже поймала себя на мысли, что мне жаль Скотти, Билли и Кента… Но я отогнала от себя эту идиотскую мысль: они были готовы воспользоваться мной и Марией самым грязным образом, что наверняка привыкли делать и здесь. Какой бы понимающей я не стала, сколько бы сострадания в себе неожиданно не нашла, таким отбросам все равно не место в этом мире. Даже здесь, в гетто, где насилие цветет и пахнет.
