— Да, доктор, — подтвердил странник, — Вы меня поняли правильно. Запрещают. С подачи долгополых. Под страхом смерти, если у кого сыщут. А у знати нашей все грамоты жалованные и древа родословные по-старому записаны; да и у самих же долгополых такого тоже навалом. Каллиграфам работы… да что каллиграфам! Всех грамоту знающих и более-менее разборчиво пишущих — за работу засадили.

— Так-та-ак, — задумчиво протянул доктор. — Оч-чень интересно. А скажите-ка мне, любезный: что именно считается у вас там старой письменностью? — он покопался в тумбе стола, вынул потрёпанный томик, раскрыл его и протянул страннику. — Не это ли?

На страницах книги чернели знакомые символы. Запретные. Складывающиеся в слова. Выстраивающиеся в строчки. Составляющиеся в песню. В крамольную «Балладу о власти наместников». Странник усмехнулся:

— Доктор, ну, Вы б мне ещё «Балладу о чокнутом короле» для образца предъявили… Именно это, да.

— Э-э-э… М-да, — врач глянул в раскрытый томик, захлопнул его. — Как Вы сказали? «Баллада о сбрендившем короле», да? Ни разу не попадалась. Перепишите, если не затруднит. Профессиональное же. Будет что коллегам показать.

— Да всегда пожалуйста, доктор, — с готовностью согласился странник. — Бумагу и стило…

Получил требуемое, раз-два, долго ли переписать то, что наизусть помнишь? — и вот доктор только головой покачивает, читая ехидные катрены… Дочитал, убрал листок в тот же томик. Вздохнул:

— Вот ведь раньше мастера были… Кто сейчас хоть близко к такому напишет? Ну, ладно. С долгополыми этими вашими материковыми — всё ясно, пожалуй. Добиваются они запрещения старой письменности затем, чтоб старых книг никто читать не смог в конечном итоге. Там ведь много такого понаписано, что и вовсе религии противоречит. Не только конкретно какой-то религии — а самой идее божества в принципе. Ладно. С Вами-то что решать будем, батенька? Мы с Вами можем попробовать добраться до глубин… но. В этих глубинах — могут водиться чудовища. Блокировки, подобные Вашей, — они просто так не возникают. Может, ну его, прошлое это? А? Раз уж Ваш разум когда-то решил напрочь отсечь прошлое — значит, у него были к тому существенные и весомые основания.

— Понимаю, доктор, — ответил странник. — Только вот… Два момента. Первый. Мой ли разум решил отсечь моё прошлое? Что-то не уверен я в этом. И второй. Если там, за стенкой этой, таятся чудовища — рано или поздно они всё равно её пробьют. Это же что-то вроде осаждённой крепости получается. А неприступных крепостей не бывает, бывает недостаточно сил или умения для штурма. Поэтому… надо хотя бы разведку провести, что ль. Не ломая стенки, заглянуть за неё. Можно так-то, доктор? Или я глупости говорю?

— Пожалуй, можно, — кивнул доктор. — А теперь отправляйтесь в палату, отдохните. Вас проводят.

В комнату вошёл давнишний крепыш.

— Проводите пациента в палату, — велел врач. — И распорядитесь насчёт санобработки и ужина.

— Идём, что ли, — обратился крепыш ко страннику. И они вышли. Доктор же ещё долго пересматривал записанное — и качал головой. Странный пациент из странного мира… и хочет он тоже странного. Удастся ли помочь?..

Посулённая доктором санобработка оказалась делом необременительным и даже в чём-то приятным: как оказалось, это была просто помывка. Правда, при этом пришлось расстаться с посохом, кошельком, одёжкой-обувкой и даже со свитком — но всё это добро было принято, как объяснил сопровождающий странника крепыш (его следовало именовать медбратом) исключительно на хранение. И даже опись составили. В кошель даже не заглянули, как и в футляр — просто записали: мешок кожаный, пенал деревянный… верёвочками обвязали, сургучные печати на узлы — готово. Посох — и тот в бумагу занесли: шест деревянный круглый в сечении, диаметр такой-то, длина такая-то. Одёжку и обувку — отдельно, это надлежало вымыть-пропарить-простирать… странник не возражал: надо, так надо. К выданной банкирами коробочке отнеслись, однако, с большим почтением: её забирать на хранение не полагалось; разве что пока пациент моется. Взамен одёжки выдали большую махровую простыню; прикрыв ею наготу, странник отправился мыться. Медбрат выдал мочалку, мыло… вспомнив что-то, спросил:

— А скажи: простая штука есть у тя?..

— Какая? — переспросил странник.

— Вошь.

Странник почему-то покраснел, но кивнул утвердительно. Медбрат, однако, невозмутимо взял из шкафчика бутылочку с какой-то жидкостью, сноровисто и аккуратно намазал этой жидкостью все волосистые поверхности на теле странника…

— Больше не будет. Только когда первый раз смывать мыло будешь — гляди, чтоб в глаза-рот-нос не попало. Зажмуривайся крепче, промывай шибче… Ну, пошли.

Место для омовений именовалось «Душевая». Вода подавалась через затейливое устройство; медбрат объяснил и показал, как оным пользоваться, затем, убедившись, что странник всё правильно понял, отошёл. Странник, помня про жидкость от вшей, тщательно оттёр голову и тело, не жалея мыла. Ополоснулся, перекрыл воду. С удовольствием вытерся тою самой махровой простынёй, облачился в выданное одеяние… просторные штаны, свободная рубаха без застёжек, на ноги — мягкие тапочки. Удобно. Мочалку, по указанию медбрата, выбросил: она, как оказалось, была одноразовая. Простыню велено было оставить, мыло — забрать с собой.

Палата оказалась действительно одноместная. С умывальником и отхожим местом за перегородкой. Медбрат без тени смущения объяснил, как пользоваться всем этим хозяйством; сказал, что перед едой и после отхожего места — принято мыть руки с мылом. Странник не возражал. Устав чужого монастыря надо соблюдать.

Более всего странника поразила постель. Белая тонкая простыня! Толстый тюфяк, тёплое одеяло, засунутое в белый же… мешок из такого же тонкого, что и простыня, полотна… пододеяльник, как назвал эту штуку медбрат. Мягкая подушка! Тоже в белом полотняном мешке… в наволочке, да. На такой постели только принцессам спать… Что? Привыкать к хорошему?! Шутки у Вас, медбрат. Изнежишься тут — потом-то как?

Принесли ужин. Каша, хлеб, чай… Странник дисциплинированно вымыл руки, чинно покушал… чай — сладкий?! Богато ж здесь живут… Что? Добавки? Нет, пожалуй, не надо: на ночь глядя наедаться… недаром же говорится: ужин отдай врагу. Так что благодарю, нет. Когда спать полагается у вас? Через час-другой после еды? Понял, медбрат. Спасибо. А почитать чего — не найдётся? Пока не положено, без рекомендаций доктора нельзя? Жаль… Ну, что, не гладью же вышивать…

Странник рассеянно вертел в руках бумажную салфетку, которую принесли вместе с трапезой — и не унесли. Потом ловко сложил её в фигурку журавлика. Поставил журавушку на пустой стол, откинулся на спинку стула, расслабился. Если делать нечего — надо спать. Даже в неуставное время. Начальство придёт — проснёмся.

Сквозь сон внезапно донёсся какой-то шум, потом — грубая армейская брань. Что такое?! Сон слетел вспугнутой птицей, рука зашарила в поисках посоха… ах, да: посох — на хранении… Ну, что ж, обойдёмся и пустыми руками. Странник лениво, по-кошачьи потянулся, неторопливо повернул голову к двери. Сидевший снаружи медбрат, судя по всему, ничего не понимал: кто? что? почему война?!.. чего хватать, куды бечь?.. Ругань повторилась — ругались где-то на улице; вероятнее всего, у ворот. Бранились отчаянно; изобретательно навеличивали всех родичей какого-то Эскулапа… Гм. Что за притча? А вот что: привлечь и отвлечь. Собрать максимум персонала у ворот — а в это время по-тихому где-то совсем в другом месте кто-то… сделает то, что ему там надо. Вопрос: что воякам надо здесь, в клинике для душевнобольных?

Странник прихватил лежавшую на столе коробочку с зольками. Ударопрочный корпус? Вот и проверим. Глянул в дверной проём. Медбрат по-прежнему ничего не понимал — а меж тем где-то в коридоре возникла подозрительная возня. Э, что это? Никак, тетива? Ага, а вот и скрип рычага, её натягивающего. Арбалет. Кто мишень? Кто-кто… медбрат в коридоре, вот кто. Щёлк! Тетива легла куда ей полагается, теперь стрелок кладёт перед нею болт… поднимает своё оружие, целится… нет, врёшь — не убьёшь!