За такими вот разговорами добрались до столичного тракта. Попутных-встречных было на удивление немного. Плохой знак; обычно тут очень оживлённо… Но — вот очень надо нам в столицу на базар! Не жить не быть кой-чего купить… Лемех у плуга на каменюгу наскочил, пополам сразу! И кузнеца в округе нету, вот ведь незадача. А базар ближний — в столице и есть, ближе нету. Примерно в таких выражениях объяснялся Вьяхо на заставах… сочувственно кивали и пропускали. Так и доехали до града стольного.

Зашли в трактир — перекусить с дороги. А заодно и послушать, о чём народ толкует. Народ, однако, был что-то неразговорчив. Мрачен был народ. Словно стыдились люди чего-то содеянного — но чего именно? Обрывками доносилось: ну, разорили гнездо осиное дотла — и… ну, а толку-то с того… бают, не всех к ногтю-то… самые-то главари ихние скрылись куда-то. А что они, осы-то эти, такого сделали? вот нам? вроде, ничего ведь плохого… а мы их… Тони, слыша всё это, мрачнел и поигрывал желваками, сжавши зубы. У Вьяхо — аппетит пропал. Едва и покончили с трапезой; залили съеденное пивом — Тони едва бокал-жестянку не смял лапищей своею… Сдержался, однако. Расплатились, вышли на вольный воздух, на базар отправились. На улице, к базару ведущей, встретилась вереница похоронных дрог: так везут покойников, которых хоронить больше некому. Тони и Вьяхо сдали к обочине, пропуская… тела покойников были буквально растерзаны, по большей части — обезображены… но кое-кого Тони эц-Прыф всё же опознал — и руки сами собою потянулись к кинжалам…

— Смотри. И запоминай, — голос Вьяхо был словно шелест листвы. Сам он сдёрнул шапку и склонил голову. Тони последовал примеру напарника и зашептал молитву — за упокой душ убиенных.

Пропустив скорбный кортеж, добрались до базара. Прошлись по рядам: чего там только не было… роскошная рвань с кровавыми пятнами, фамильные перстни и серьги — с присохшими кусками кожи, даже оружие… окровавленные клинки… кто-то из эц-Прыфов дорого продал свою жизнь, да. Добрались до железного ряда, приобрели лемех… Вьяхо отчаянно поторговался с железных дел мастером… в конце концов тот уступил. Напустивши довольный вид, Вьяхо обратился к напарнику:

— Пошли обмоем покупку.

Тони кивнул, соглашаясь: увиденное потрясало, надо было срочно выпить чего покрепче, дабы с катушек не сорваться. Зашли в кабак, спросили этого самого «чего покрепче» — и малость закусить. Выпили не чокаясь, в молчании прожевали закусь, расплатились — и поехали восвояси.

Всю дорогу молчали — а о чём говорить, всё ясней ясного. Тони то и дело зло щёлкал кнутом, Вьяхо вертел в руках лемех. Добрались до лесного убежища; там вновь под тройным дубом весь совет клана собрался… а по сути — весь клан эц-Прыф. Жалкие остатки… Кому из двоих докладывать им об этом? Вызвался Вьяхо — Тони был всё ещё несколько не в себе.

Речь Вьяхо звучала словно звон лесного ручья: ноль эмоций. Все эмоции сгорели на обратном пути. Сказать, что члены совета были потрясены услышанным — ничего не сказать: едва Вьяхо закончил говорить — под тройным дубом разразилась буря. Каждый требовал слова — и все горели гневом. Обратись этот гнев огнём да приди по адресу — горсточки пепла не осталось бы ни от одного долгополого… что-то надо было делать. Но что?.. Злодеяние было неслыханное и совершенно на первый взгляд беспричинное; и более того — оно формально снимало с «осиного гнезда» все до единого обязательства перед государем и государством. Что ж это за государство такое, если оно вот так, за здорово живёшь, сдаёт честнейших слуг своих толпе на растерзание? Да не только их, а ещё и чад с домочадцами заодно! Ведь ни полиция, ни армия не вмешались в этот погром, да и судебные власти тоже не очень-то торопятся сыскать зачинщиков и к ответу их привлечь… хотя зачинщики — вот они, морды бесстыжие! По храмам службы правят о безвинно убиенных — которых сами же и призывали накануне истребить под корень. Небось, ещё и памятник потом на могиле братской освящать заявятся… Да не бывать этому!

Не бывать этому, да. Фингал эц-Прыф тихонько отозвал Вьяхо в сторонку.

— Капитан, — начал он, — ты ведь хранишь сейчас Зелёный свиток, так? Свиток надежды? — и, дождавшись от Вьяхо утвердительного кивка, продолжил:

— А известно ли тебе. к примеру, о свитке Фиолетовом?

— О свитке злоехидности? — переспросил Вьяхо. — Известно, конечно же. Даже и процитировать могу кое что из него.

— Нет необходимости, — Фингал эц-Прыф извлёк из складок своего плаща футляр: точь-в-точь как у Вьяхо. — Вот он, свиточек этот. Наследнику его передать хотел — да кто ж теперь разберёт. кто наследник-то. Да и наследовать, кажется, уже нечего: наши в имение съездили, разузнали. Дом спалён и разнесён по камушку, всё остальное имущество — государству в управление, как бесхозным оставшееся. Видимо, точно так же поступили и со всеми нашими погибшими: имущество оставшееся бесхозным — государству. А оно, имущество это, — сам понимаешь, немаленькое… отнюдь не колечко фамильное да клинок дедовский!

От упоминания фамильного колечка и дедовского клинка Вьяхо передёрнуло: вспомнилось увиденное на базаре столичном. Но более всего поразила вырисовывающаяся за словами главы клана картина: оказывается, вон как всё устроено в нашем славном Отечестве! даже на бедствиях своих подданных оно выгоду имеет. И ведь всё законно и логично: бесхозное имущество — совсем не дело. А с другой стороны… а с третьей… а со сто тридцать пятой? Заполучить в казну весь доход вместо части — очень даже и неплохо. Не потому ли и не пресекались погромы-бесчинства? Ну, что ж. Спросим у государя, раз так. Как добиться аудиенции государя и, главное, — как получить ответ на заданный неудобный вопрос? — да не проблема: полевая разведка и не такое проделывает.

— Так ты что, Фингал, — хочешь свой свиток в числе прочего имущества тоже государству в управление передать, что ли?! — Вьяхо впервые после поездки в столицу позволил себе улыбнуться.

— Не государству, Вьяхо. Отечеству, — с горечью произнес Фингал эц-Прыф. — Любезному Отечеству нашему. Народу его, позволившему слугам Небес охомутать себя… в толпу обратить… на честных и ни в чём не повинных людей науськать! На людей, чья вина только в том, что они — герба Осы: «Отвагу — Родине, честь — никому». Не нужна, видать, наша отвага — богатство наше нужней. Ну, что ж. Пусть забирают, что нужно. Но только вместе с вот этим вот! — и глава клана яростно потряс воздетой к Небесам рукой с зажатым в ней футляром. — Забирайте! И да случится то, что случится.

— Страшное ведь случится, Фингал, — покачал головой Вьяхо. — Народ-то сперва всех долгополых к ногтю — это в первую голову. А потом? Потом, естественно, всех слуг государевых — и государя заодно, со всем семейством его. И на десерт — друг дружку. Небесами заклинаю тебя: не делай этого!

Фингал эц-Прыф хотел было ответить — но не успел. В окно кельи влетел арбалетный болт с привязанным к нему листом. Вьяхо моментально захлопнул ставни; Фингал поднял болт, отвязал листок, прочёл написанное на нём…. усмехнулся, передал листок Вьяхо:

— На, читай. Нас предали. Не ждал, что оно случится так скоро…

На листке был ультиматум. «Мятежники, вы окружены. Сопротивление бесполезно. Сдавайтесь — гарантируем жизнь». Вместо подписи — жирная-прежирная клякса. Вьяхо швырнул листок на стол, подошёл к окну, слегка приоткрыл ставень, глянул в щёлку: похоже, сопротивление и впрямь бесполезно. Кишмя кишат, поганцы! Фингал эц-Прыф, меж тем, времени зря не тратил: объявил общий сбор. Обрисовал ситуацию, выдержал паузу, продолжил с усмешкой:

— Каждый уважающий себя монастырь имеет подземный ход. Или даже несколько. На всякий-разный безобразный случай. Вроде нынешнего. Здесь такой ход тоже есть. Где выход — клянусь чем хотите, эти негодяи не знают и знать не могут. Идём, братия.

Братия нестройной цепочкой двинулась вслед за предводителем. Вьяхо быстро заскочил в свою келью, схватил перо, вывел несколько слов. Привязал лист к стреле, осторожно глянул в окно: кто там у них главный? — вот этот, пожалуй. Ну, получи же ответ. Схватил лук, прицелился — н-на! Мишень взвизгнула по-поросячьи, схватилась за собственный зад: ответ доставлен точно по назначению. На листе, привязанном к стреле, чёрным по белому значилось: «Засунь свои гарантии себе в задницу». Вьяхо отбросил лук и покинул келью, догоняя своих. В темноту подземелья он шагнул последним, аккуратно прикрыв за собою дверь и задвинув массивный засов.