Блазненно есть и бедно плавати морскую пучину,
со водворяющей же ся в пустынях вящьши спасаются в таковых чину.
В тихих бо пристанищах народы всегда почивают
и покоя от духа тамо всячески приимовают.
Корабль обременен множицею управляется в плавании ветры.
державу же величества и навышшу стяжав ничтоже без веры.
Аще и диадиму царскую кто на себе имея,
в нечестии же бывшему, вся ни во что преимея.
Что возбраняет кому в селении мирном почити
и в добрых детелех по бозе до конца пребыти.
Увы прелести, како не бежиши мира,
яко же от ближних царева порогу Авенира.
Не от державствующих ли бе и царския степени бяше,
наследник благородственый, отча достояния имяше
царевичь Иасаф, истинне рещи, достохвалныи попремногу,
иже от нечестия отца своего Авенира уклонися помногу.
Аще и в полатах воспитан бе аки невкоем затворе,
со всяким хранением и веселии неисходиму быти и в притворе:
да не зрит око его ничто же пристрастное света сего,
ниже печално что, или стара и скорбна кого.
Случися ли шествующу Иасафу внезапу видети,
два мужа престаревшася от мног лет быти,
изморсканым лицем и горбата суща,
паче же и мышцы расслабленны имуща.
Печалию многою уязвися о пременении жития сего,
честь же и славу ни во что меняше царства своего.
Упражняшеся ли Иасаф в таковом сомнении всегда,
не оставляше его содетель в призрении никогда.
И наставник спасению его и учитель к нему предпосылается,
из Синаридския пустыни во град пришед, чюдне обсылается.
Пестуну его, Зардану, преподобный Варлам купцем сказуется,
из далние страны пришед быти, оказуется,
и камык
[328] у себя честнее всего и дражае глаголя имети,
и сим царевича дарует, аще его возможет видети.
По многих же претителных словесех з Зарданом борзостне
входит в полату Варлам к царевичу дерзостне.
Ему же от беседований своих премудростне некая сказует
и притчею еуаггельскою камыка безценнаго Христа показует.
Даже и веру сим попремногу уловляет
и крещением того, духовно порожая, обновляет,
доволно же премудрыми своими учении и от притчей приводяше,
и вся подробну от божественных писаний ему сказоваше.
И правило веры постнаго воздержания ему вручив,
мнишескаго образа благолепия предание поручив.
В пустыню свою паки Варлам ис полаты отходит,
аки пастыр некий, заблуждынее овча обрет, исходит.
Скорбяше же зело Иасаф о разлучении учителя своего,
иже той един в полате сир оста без сего.
Тмами выну боряся с прещении отеческими,
и злохитрыми того козньми всяческими.
Люте паки подав совет Февда царю Авениру,
иже от сего бывает падение всему миру.
Избранных девиц красотою повелевает ко Иасафу ввести,
да сим пленит душу его и от веры Христовы может отвести.
Вся же сия он силою божиею одолеваше
и сопротивныя духы весма побеждаше.
Познав Февда волшебная своя хитрости тщетны,
уклоняется от нечестия в щедроты божия неисчетны.
Уверився от Иасафа яко той владыка и господь кающихся приемлет,
оставив своя вся неподобная дела, и пустыню восприемлет,
царевы же маловременныя место славы, рещи, и чести,
желая вечныя, в поте трудов бе и слез яже не исчести.
В печали же бывшу царю Авениру сущу,
яже и богы своя, и премудрыя вития ни во что имущу.
О таковых случаех изумеся царь Авенир и, сетуя,
созва ближних своих, приступник наветуя.
Да советы многия о сыне его наричют ему,
что сотворити весть он отец сему.
Арахия же сказуется, раду полезну подав царю,
еже сим последи вси улучают света зарю.
Во отделение царства и градов советует ему дати
сынови своему Иасафу, во область особь преподати.
Еже тако обще всех и посполито радою бысть
[329],
даже и держава его царственная благоденственна пребысть.
Умаляшеся ли царство и дом отца его оскудеваше,
применен же и царь тоя державы, Авенир, нечестием бываше.
И сего ради восписоваят, молит и просит верне
возлюбленнаго своего сына, еже быти и ему с ним благоверне.
Приим же Иасаф писания, в ложницу свою входит,
и, пад пред содетелевым образом, слезы излияв, исходит,
и в царство отца своего тщателне путь подвизает,
его же отец слыша издалеча грядуща, срете, облобызает.
И праздник ради сына пришествию его достолепне торжествует.
Поверже кумиры полаты своея, и к тому им не жертвует.
И церкви вместо капищ повелением сего устрояются,
царя же самого архиереи огласив божествене состраяются.
Сын отцу родитель крещением бывает,
да в породе жизни вечныя и той пребывает.
Таковая улучает верою и крещением царь Авенир,
ему же удивляется от благочестивых весь мир,
аще и тмою преж неверия велми был одержим.<...>
И паче всего о содеянных своих болезненно поскорбе,
иже в нечестии живыи о сем люте воскорбе,
край смерти на ложи царстем лежа на одре
и любезнаго своего сына зря при своей царрьстей бедре,
слез источники от сердечныя пучины, проливая,
и плачевныя потоки, аки реки мысленне изливая.
Нападшую же сицеву душевную печаль Авенира царя
облегчаше сын его, Иасаф, изнемогающа зря,
словесы утешителными воспоминая во всем:
«Вскую прискорбен еси, честный отче, о сем.
Не одолеют бо греси обращающагося к богу
и кающагося кого от злоб по премногу».
Воздав же благодарения царь Авенир всех владыце
и простер руце свои в покаяния пути толице:
«Владыко, человеколюбче, — глаголя, — прииме дух мой!»
И сия рек, царь Авенир предает дух свой.
Чюдно погребение Иасаф родителю своему творяше
и к будущим, простираяся, тещи, не почивая, скоряше.
От гроба же отца своего седмь дней не отступовая,
и не бе что вкушаше, ни покоя соннаго приимовая.
Умилен бе таков позор зрети,
слезами землю моча точию имети.
Стяжания же богатства требующим разда
и вся сокровища до конца изда.
В четыредесятый же день отча смерти
память ему творяше достоиныя чести.
Созва старейшины вся и люди градския,
седе на престоле державы суть царьския.
По обычаю же глагола всем вслух,
яко же усты его вещаше святыи дух:
«Се отец мои, царь Авенир, жития сего отиде,
яко един от нищих от державы своея изыде.
Ничто же ему с ним последова от сущих,
ни царьская слава и степень величества имущих.
Его же ни аз, возлюбленный его сын,
и никто же от прочих ему друг сим
помощи тамо удобне может
и от ответа суднаго изяти возможет,
но точию деяния чия какова будут,
таковы едины помощи во всех пребудут».
Послушати же паки всем повелевает,
кто при ево державе не пребывает:
«Друзи и братия! Людие господни, наследие святое
и священие царьское того пресвятое,
их же кровию своею честною
и смертию Христос бог нашь искупи пречестною,
древняя прелести избави нас
и от работы противнаго похмилова вас.
Сами весте выну мое житие,
отнели же Христа познах наше бытие,
раб ему сподобихся быти
и тому единому верою правою служити.
Все бо мое желание будущего жития,
един ко единому усердно тещи оного бытия,
безмятежною душевною тишиною
работати владыце моему истинною,
тем и благодатию божиею не всуе трудихся,
ни тщетны дни имея, иже в них родихся,
не точию же рождьшаго своего искрения сотворих к богу,
но и вас всех того содетеля уведети попремногу.
Время ми уже есть извещенная
делом к богу совершити обещанная.
Вы же убо ныне смотрите, еже царьствовати кому,
совершенно в воли господни пребывающим к тому».
Слух же о избрании новаго царя произыде во вся роды,
возмущаше абие повсюду вся народы.
Моляху прилежне Иасафа, с клятвами утвержающе,
на степени отца своего царствовати подтверждающе.
Той же, владыки их наследник, милостивне вещав,
сотворити им по прошению их обещав.
Отпустив народы, единаго от князь в полате удержа,
иже всех во благочестии жительства лепоты обдержа,
Арахия сказовашеся от писания предиреченнаго,
особ сего поим Иасаф до места уреченнаго.
Тихо глаголаше ему, понеже бо зело любляше его,
и царства бремя содержати налагаше на него.
Оному же отрицающуся всячески сего,
и, видев его, Иасаф уклоняющася от всего
преста от таковы беседы скоростию;
и поздно нощию пишет епистолию борзостию
ко всем людем, посполито, премудростию многою,
како жити подобает християном правостию премногою,
и не иного прияти на царьство, точию Арахия суща,
и в ложницы своей оставль писания имуща.
И, всех утаився, из полаты изыде.
Утру же бывшу мятеж и плач во всех произыде.
И скоро вей на взыскание изшедше,
и, ищуще, в потоце едином обретше.
О отхождении тому от царства понося,
Иасафу же всуе трудитися, их словесы износя.
Возвращается ли с ними до полаты, в державство
устрояет им — Арахия на царство.
Доволно же царя всячески наказав
и путь себе в пустыню сим показав.
Болезненою душею Арахия скорбящу,
о разлучения сего, аки лву вопящу,
народу всему кричащу о нем владыце,
неутешно плачющим в тузе велице.
И далече шествующу из града сим
вси последоваху ему в путь с ним,
донелиже нощныя тмы насташя,
владыки своего, Иасафа, отсташа.
Грядяше же той, аки от далняго пленения
и во свое отечество идыи без сомнения,
оболчен внеюду в ризы обычны,
внутрь же власяныи руб имея благочинныи,
его же Варлам в знамение спасенаго пути подаст,
свою же царскую одежду Иасаф убогому отдаст,
вшед в дом крова почити, странствуя того,
и оттоле управляше путь пустынныи сего.
Иже и страшилищами своими многими
озлобляше того диавол мечты премногими,
различие же боряся, в сицевых суще
едину точию стяжати помощь на бога имуще.
И того благоволением пустыни Синаридския достизает,
и учителя своего Варлама обрести постизает,
мало же бе тому от солнечнаго жжения познаваем
и от прехождений долговременных лицем потусневаем.
Иасаф же добре учителя своего познавает
и Варлам по молитве и собеседии трапезу представляет.
Радостне пустыни тоя пища наслаждался
и по сих на всенощныя славословия подвизайся.
И толико Иасафу в трудех приражатися,
яко и самому учителю его дивитися.
И вкупе дивную жизнь паче человек живяше,
и отшествие свое Варлам к богу когда познаваше:
