По божественной благодати царския души снабдителю,
А к нам, недостойным, по своей милости призрителю.
В толкованиих победителному званию
[245],
Рождьшему же тезоимениту бывшу царскому именованию
[246].
Многогрешный и недостойный монах,
По нужде отложив от себе весь срам и страх.
Падая, о общую матерь челом ударяет,
И милости у тебе, государя своего, прощает.
Чтобы не погнушатися нашею многою нищетою,
Понеже срам есть честному мужу глаголати с последнею четою.
Твое же смиренномудрие, государя своего, зрим,
Что таковым нравом еси непобедим.
И всех тихостию своею утешает,
Паче же и к нам, грешным, милость свою являет.
Не вемы же, по которым нашим к тебе, государю своему, трудом,
Разве рещи: вся добрая совершаются божиим судом.
Яко же многажды бог человеку о человеце добрую мысль влогает,
И таковою своею милостию и щедротами помогает.
И ныне паки молим твою, государя моего, достойную честность,
Чтобы тебе, государю, паки показати к благочестию ревность.
И принесенное ти от нас писанейце прияти,
И благоразумным умом своим и мыслию вняти.
И своими честными и благоговейными усты прочести,
И государю-царю самому честненько поднести.
Некли он, государь, изволит прочести своими царскими усты,
Яко написано и сложено некроме ресноты.
И аще ему, государю-царю, год явится,
То наше убожество вельми о том возвеселится.
Любо повелит государь и в печатное воображение положити,
Чтобы православной нашей вере и паки в славе и хвале быти.
Да имь, государем нашим царем, велия хвала и слава.
Понеже несть добрейши их царского благочестиваго устава.
Аще и без нас, грешных, хвалим и славим суть от всех,
Но обаче не из лиха будет и в наших грубных словесех.
Аще и двоестрочием начертанно,
Но божественному писанию ничтоже будет бранно.
Понеже, государь, писано все от божественнаго же писания,
И от всех отец истиннаго указания.
Аще ли же государь-царь и не повелит быти в печатном тиснении,
Толко бы наша грешныя трудишка были пред ним,
государем-царем, во изъявлении.
В том его, государя-самодержца царя, воля,
А наша пред ним, государем-царем, всегда неволя.
Токмо бы паки наша государю-царю была работа,
А его царская милость паче всякого меда и сота.
Или он, государь, и так изволит прочести за прохлад,
Зане благочестивая наша вера от всех вер аки доброплодный виноград.
Зане благочестие всегда растет и множится,
И, пребывая в ней, з добрыми делы в царство небесное вводится.
Аще же мы и своею слабостию и согрешаем,
Но обаче на премногия щедроты божия уповаем.
Яко милостив есть и щедр ко всем,
Аще и прогневаем его, творца своего, во всем.
Терпит же и ожидает к последнему покоянию,
И к вечным благим воздоянию.
Не хощет бо создания своего погубити,
Но хощет, чтобы всем живот вечный получити.
Аще ли будет — сами чести своея не познаем,
То како с праведными в лику быти чаем.
Сего ради всяк человек сам себе друг и враг бывает,
А бог зла творити никому не повелевает.
Того ради не подобает на бога вин пологати,
Токмо достоит у него, творца своего, милости прошати.
Да даст комуждо добрый конец,
Общий бо наш содетель и творец.
О иноверных же тех верах что рещи,
Пребывают бо всегда аки темные свещи.
Аще ли будет и зазорно их укоряти,
Но обаче недостоит же их похваляти.
Понеже ничтоже в них благочестивно совершается,
Весь их закон и устав нашей православней вере сопротивляется.
И все те их веры от еретиков и богохулников учинены,
И по господню словеси водою и духом не крещены
[247].
Таковии во царство небесное не внидут.
Токмо в ней винограда христова изыдут.
Наша же православная християнская вера,
Яко и в последованном написании скажет
[248] яко златокованная мера.
От самого господа нашего Иисуса Христа и от святых его
апостол и ученик нам предана,
И от святых вселенских седьми соборов утверждена.
Да и тебе, государю, мощно о том слово царю-государю предложити,
Чтобы таковому делу в печатном воображении быти.
Царь-государь тебе в такове деле и слове послушает,
В снабдевании бо царския души своея тебе слушает.
И еще не престая молим твое, государя своего, благоумство,
Чтобы тебе призрети на наше к царю недоступство.
Как тебе, государю моему, всемилостивый бог известит,
И сердце твое благодатными лучами озарит.
Ничтоже свойственно приступным государю-царю,
Паче же тебе, служащему таковому великому божественному олтарю.
Еще же велие и достохвалное дело имущу,
И самого диадиму носящаго безсмертную егот царицу пасущу.
Сиречь царскую душу его содержащу,
И всегда о ней со опасением бдящу.
Яко беззаступным и недоступным помогати,
Аки жаждущую душу в знойный день студеною водою напаяти
[249].
И паки и сам, государь, помилован будеши от Христа бога,
И да сподобишися от него небеснаго его чертога.
Вящши же того не, имам, что к тебе, государю своему, писати,
И честная твоя ушеса отягчати.
Довлеет нам, грешным, по сем,
Яко смышлен еси ты, государь, и разумен во всем.
Яко же доброделная земля и от малых семен плод сотворяет,
Тако и разумный муж от малых словес много разума являет.
И еще молю твое, государя своего, многое разумение,
Не положити того грубого нашего плетения в забвение.
На добрей своей памяти подержати,
И в благополучный час государю-царю в царствии его руце вдати.
Некли ему, государю-царю, о нас, грешных, божественный параклит известит,
И наше убожество своею царскою милостию обогатит.
Аще и сугубством строк сложено,
Но обаче много трудов и рвения положено.
И паки как ему, государю-царю, от бога известится,
Так и милость царская на нас, грешных, явится.
К тому же и твое благое слово может помощь сотворити,
И к нему, государю-царю, доброглаголанием нас, грешных, огласити.
Прочее буди, государь, покровен херувимскаго владыки десницею,
И паки да подаст ти зде и тамо стократною сторицею.
Во веки веков аминь,
А ты, государь, и паки милости своея от нас, грешных, не отринь.
Буди нас выну своим жалованьем призирати,
Чтоб нам милости твоея не отбывати.
