Кстати, я забыл упомянуть название мира гигантов.

Монстратор.

Мир-веретено— около 100 000 миль протяженностью вдоль большой оси — остальные подробности будут опубликованы позднее.

Но сейчас все получается складно, если представить, что обитатели Эльферы бывали здесь лишь с короткими визитами: толпами, густыми как тучи летучих мышей, прибывали на охоту — я бы сказал, на мышей, или, скорее, на пчел — а вероятнее всего, даже неизбежно, чтобы обратить здешних язычников — в ужасе от мысли, что кто-то может за один раз съесть больше одной горошины; в страхе за души, упивающиеся более чем одной росинкой за глоток — орды крошечных миссионеров, в решимости отстаивать добро, определенное ими по своей мерке.

Наверняка это были миссионеры.

Всякое стремление — это стремление обратить кого-нибудь или примирить.

Итак, мы считаем, что эти крошечные создания являлись сюда из своего мирка — может, это был Эрос, хотя я называю его Эльферой — перепархивая от крошечного к огромному — в пасти обычного земного зверя они исчезали дюжинами. Падение в ручей — мощный поток уносил их…

Мы остаемся в рамках общепринятого, мы усвоили от Дарвина:

«дологические данные не полны».

Их кремневые орудия сохранились, но их хрупкие тельца — с тем же успехом можно искать доисторический снег. Крошечный смерчик — эльферийцев уносит на сотню ярдов; товарищи уже не отыщут их тел. Они оплакивают погибших. Общепринятые эмоции: они в трауре. Должны быть и похороны: без похорон никак. И я принимаю идею, почерпнутую у антропологов: символические похороны. Может бьггь, эльферийцы теперь много лет не покажутся на этой земле — затем опять несчастный случай — один маленький мавзолей для без вести пропавших.

Лондонская «Times», 20 июля 1836 года:

В начале июля 1836 года мальчики раскапывали кроличьи норы в геологическом образовании, известном под названием «Артуров трон», близ Эдинбурга. Они нашли в обрыве тонкие шиферные плиты, сдвинули их.

Пещерка. Семнадцать гробиков. Три или четыре дюйма в длину.

В гробиках лежали миниатюрные деревянные фигурки. Одежда их различалась по стилю и материи. Два помоста были заполнены гробиками, по восемь на каждом, и еще в одном стоял всего один.

Необычайный факт, и самое таинственное в нем:

Что гробики закладывали в пещерку по одному, с интервалом во много лет. На первом помосте гробики почти сгнили и покровы истлели. На втором следы времени не столь заметны. А последний выглядит вполне современным.

В «Proceedings of the Society of Antiquarians of Scotland» (3-12-460) имеется полный отчет об этой находке. Приводится изображение трех гробиков и трех фигурок.

Итак, Эльфера с ее травяными лесами и микроскопическими устричными банками — и если эльферийцы еще не слишком высокоразвиты, они моются губками размером с булавочную головку.

Или произошла катастрофа: обломки Эльферы упали на эту землю.

В «Popular Science» (20–83) Френсис Бингхем, рассуждая о кораллах, губках и раковинах, которые доктор Хан якобы обнаружил в метеоритах, говорит, «основываясь на фотографии», что их «отличительная особенность — чрезвычайно малые размеры». Кораллы, например, всего в одну двенадцатую величины земных кораллов. «Это представители карликового живого мира», — пишет Бигхем.

Притяжение или склонность всего принять в себя все прочее — если оно не сдалось и не подчинилось или не было поглощено высшей системой, целостностью, организацией, гармонией, равновесием…

И отталкивание, или стремление всего отвергнуть или пренебречь не согласующимся.

Универсальность этого процесса. Любой пример.

Дерево. Оно всеми силами стремится усвоить субстанции почвы и воздуха, а также и солнечный свет, включая его в древесную субстанцию: заметно, как оно исключает, отвергает или отбрасывает все, чего не может усвоить.

Коровы пасутся, свиньи роют корни, тигр выслеживает добычу; планеты стремятся, иногда успешно, захватить кометы; старьевщик и христианская религия, и кошка, зарывающаяся с головой в мусорный бачок; нации сражающиеся за новые земли, науки, согласовывающие все данные, какие сумеют, монополисты, хористки, отправляющиеся на позднее свидание ради ужина — все они рано или поздно натыкаются на то, чего не могут усвоить. Хористка и вареный омар. Она, если не съест его вместе с панцирем, воплощает всеобщее бессилие в стремлении к позитиву: несварение желудка перенесет ее к негативному абсолюту.

Или науки и наши данные с несъедобной скорлупой.

Мы говорим о покровительстве так, словно в нем есть что-то отдельное. Так, как говорят о дереве, о святом, о куске ветчины, о Скалистых горах. Мы говорим о миссионерах так, словно они обладают собственной идентичностью, словно они отдельный вид. Для промежуточника все, обладающее видимой идентичностью, есть лишь стремление к идентичности, и всякий вид есть неразрывное продолжение всех видов, и то, что называется частным, есть лишь выделение некоего аспекта общего. Если существуют кошки, они есть лишь выделенная черта универсальной кошатности. Ничто не выделяется из общности, частью которой являются и миссионеры, и покровители. Всякий разговор есть конфликт миссионерства, попытка обратить другого в свою веру, подчинить или согласовать с собой. Если попытка не удалась, последует взаимное отвращение.

Если в прошлом иные миры были связаны с этой землей, они стремились к позитивации: расшириться за счет колоний, обратить или ассимилировать туземцев.

Или миры-метрополии и их колонии на этой земле.

Суперримляне…

Или откуда пришли первые римляне.

История не хуже истории Ромула и Рема.

Суперизраильтяне…

Или что, вопреки современным взглядам, некогда существовало нечто, покровительствующее и опекающее первых жителей земли. Азурия, покровительствующая первым бриттам. Азурия, с которой пришли первые бритты, чьи потомки постепенно растворились, как синька в тазу, когда-то пользовались особым покровительством и проявили особую способность ассимилировать.

Миры, бывшие когда-то мирами-покровителями — пока земля не перешла в единоличную собственность кого-то из них, — их попытки обратить или ассимилировать — и затем, как у всех миссионеров, — остановка, неспособность одним брюхом переварить всех: отрицание обществом отдельных единиц; ледник, выбрасывающий из себя валуны…

Отторжение. Бессильная ярость миссионера. Нет ярости сильнее. Всякое отвращение исходит от неспособности усвоить.

Итак, ярость Азурии…

Потому что другие народы этой земли не желали ассимилироваться с их колонией в той части земли, которая теперь зовется Англией.

За всю историю человечества я не назову ярости более справедливой, разумной или логичной — да и не существует иной ярости.

Азурия в ярости, потому что народы земли не стали такими же голубыми.

Нас интересует история как склад человеческих заблуждений. Мы готовы признать за историей значительные достижения. В оплавившихся в стекло крепостях Европы мы находим следы отвергнутых Ханов и Гйббонов.

В крепостях, окружающих Англию, но не в ней самой.

Оплавившиеся крепости в Шотландии, Ирландии, Бретани и Богемии.

Или что, давным-давно, Азурия пыталась электрическими разрядами стереть с этой земли не подчинившиеся ей народы.

Синяя громада Азурии возникает в небе. Облака зеленеют. Солнце расплывается и багровеет в лучах гнева, исходящих от Азурии. Беловатые, или желтоватые, или коричневатые жители Шотландии, Ирландии, Бретани и Богемии спасаются на вершинах холмов и строят крепости. В реальном существовании вершины, или места, наиболее открытые нападению сверху, были бы самым неподходящим местом для беглецов, но здесь, в квазисуществовании, если мы привыкли спасаться от опасности на вершинах холмов, мы бежим на них и тогда, когда они ближе всего к опасности. Самое обыкновенное дело в квазисуществовании: спасаться бегством навстречу преследователям.

Они строят крепости, или у них уже есть крепости на вершинах. Кто-то извергает на них электрические разряды.