— Ты что здесь делаешь? А это что? — Антон отвлекся от своей тирады и посмотрел с таким ужасом на детей, будто я привела по меньшей мере стадо диких обезьян. Хотя…

— Отвечаю по порядку — я здесь стою. А это не “что”, а “кто” — мои племянники, с которыми я сижу.

— У тебя есть племянники? — Антон смотрел на меня, как на восьмое чудо света.

— Да, Антон, ты не поверишь, но меня родила мама, родила меня от папы, а до меня они родили сестру, которая уже успела родить детей, моих племянников.

Мой внезапный, весело-язвительный спич впечатлил не только Антона, но и всех коллег. Смотрели на меня, потом на детей, и снова на меня, по кругу.

— Мы что, музейный экспонат? Чего все так на нас пялятся? — возмутился Миша, выводя всех глазеющих из ступора.

Действительно, чего это они…Детей никогда не видели?

— Миша, ты откуда такие слова знаешь? — я же должна быть взрослой, а он тут так выражается, надо пожурить, да? Очень этого не хотелось, потому что солидарна с ним — еще как пялились.

— Папа так говолил, — буркнул племянник, — Люля ты обещала, что тут будет весело.

Очень не по-детски обвел мрачным взглядом отдел.

— Конечно будет, — кивнула, — смотри сколько дяденек, и тетенек и все к вашим услугам. Все они будут с вами играть, пока ваша тетя Люля сходит к своему начальству.

Указала на офигевших от моей наглости сотрудников. Я даже с легкостью могла прочитать, как далеко они меня посылают в своих мыслях. Помятые, уставшие — все, чего им сейчас хотелось, это спать. А тут я в наглую скидываю им двоих детей.

— А это, чтобы вам не так скучно было, — выдернула ящик, с упомянутыми записками, из своего стола и поставила на стол Антона. — Развлекайтесь, — кивнула сотрудникам, — не шалите, — это уже племянникам.

И быстро вылетела из отдела. С двумя стаканчиками кофе, с расцветающими на душе цветами, к заветной двери…

Приемная пустая — ни секретаря, ни паломничества клиентов или сотрудников.

Пробираюсь на цыпочках к директорской двери и сама над собой посмеиваюсь — как жулик, ей богу.

Чего крадусь? Зачем? Но почему-то хочется пройти тихо и аккуратно подглядеть в щелку приоткрытой двери. Детское ребячество, видимо, заразно — подцепила от племянников их задор и заразительную веселость, но мне определенно нравится.

То, что открывается взору через щель в двери, катастрофически мало — ничего не видно. Тяну аккуратно за ручку и просовываю голову. Подавляю неуместный смешок и уже смелее открываю дверь.

“Святой дуэт” весь “при деле”. На диванчике, перед кофейным столиком, согнувшись в три погибели и подложив руки под щеку, посапывает Давид. Перед ним, на столике, открытый ноутбук и море флэшек, проводов и еще бог знает чего.

Перевожу взгляд на директорский стол — за ним спит Саша — уткнулся лбом в лежащую на столе руку, а второй накрыв голову сверху. У него свои “атрибуты для сна” — кучи папок и бумаг.

Ставлю один стакан кофе перед Давидом и иду к Саше.

Уже не таюсь и не стараюсь вести себя тише — я уверена, они не захотят, чтобы их увидели в таком виде. Саша, что-то невнятно бурчит во сне, ероша волосы, а у меня само собой губы расплываются в улыбке.

Словно воришка, украдкой, провожу по ежику волос от затылка и к шеи. От прикосновения, по мужской коже бегут мурашки. Мужчина передергивает плечами, но не просыпается.

Присаживаюсь на корточки и смотрю в лицо, которое шеф положил на бок. Снова протягиваю руку и мягко провожу по затянутому в плотную ткань плечу.

Раз, второй, третий…

— Доброе утро, Александр Игоревич.

Мужчина возится щекой по руке, будто стараясь устроиться поудобнее, а потом резко открывает глаза.

— Юля? — смотрит блестящими после сна глазами.

— Доброе утро, — шепчу, — пора вставать.

— Я еще сплю, да? — тоже шепчет, будто боится спугнуть момент. И я боюсь — момент, такой нежный, какой-то домашний и уютный, вот-вот испарится и появятся трудовые будни. А пока есть вот эта тонкая грань между сном и реальностью — все прекрасно, и совершенно не важно, чей это был сон.

Отрицательно мотаю головой, еще раз улыбаюсь и убираю руку. встаю на ноги и уже хочу отойти, когда Саша неожиданно подрывается, сгребает меня в охапку и утыкается головой в живот. Снова. Как тогда. Только сейчас уже не чувствую никакой растерянности, только разливающееся в груди тепло. Запускаю руки в жесткие мужские волосы и ерошу их.

— Я вам кофе принесла, — продолжаю наглаживать голову.

В ответ раздается только невнятное бурчание в пупок.

На диване начинает копошиться Давид, видимо мы его все таки разбудили.

— Я тебе так и не написал, прости, сначала загрузились в бумаги, а потом просто вырубился. А где, кстати, дети? — все таки отрывается от моего живота и бросает на меня нежный взгляд темных глаз — не надо быть провидцем, чтобы понимать, он рад, что я здесь.

— А у вас уже и дети успели появиться? Видимо я слишком долго спал, — кряхтя, пытается сесть Давид. Диван маленький, жесткий и, для сна, жутко неудобный. Судя по стонам друга Саши, у него все затекло.

— Они в отделе развлекают весь честной народ, а я хотела занести вам кофе и мне уже пора. — Хочу слинять, но Саша держит крепко, сжимая большими руками талию. Смотрит внимательно, а уголки его губ слегка приподняты.

— Кофе? Где кофе? — резвее вскакивает Давид и только увидев большой стакан из кофейни расплывается в мальчишеской счастливой улыбке. — Юля ты просто богиня, королева, фея, чудо… — осыпает комплиментами, как из рога изобилия, не забывая схватить стакан и прихлебнуть из него еще горячий напиток.

— Всегда пожалуйста, — улыбаюсь в ответ и опускаю глаза на Сашу. А он все держит меня в своих руках и смотрит, будто старается запечатлеть каждую черточку моего лица. — Тоже может попьешь, пока он еще горячий?

Пытаюсь отвлечь от разглядывания меня, потому что щеки от такого пристального внимания, уже начали предательски гореть.

— Ко мне приехала? — спрашивает низким, слегка хриплым голосом, от вибраций которого у меня по коже бегут мурашки.

— Неа, — отрицательно мотаю головой, закусив нижнюю губу, — узнала, что случилось и приехала. У меня есть кое какие записи, которые помогут восстановить какую-то часть утерянной информации.

— И где же они у тебя были? — удивленно вскидывает брови шеф. А его руки между тем приходят в движение — нежно поглаживают, то сжимают, то вырисовывают узоры на теле, через ткань тонкой кофточки.

— На стикерах, листочках… — пожимаю плечами, а сама таю, как мороженное на солнце, от этих прикосновений. И кажется шеф все это видит, понимает и… делает специально, — Я пойду. К детям.

Выворачиваюсь и отхожу на несколько шагов и, кажется, только сейчас начинаю дышать. Я так однажды точно задохнусь…

— Иди, — отпускает шеф, со смешинками во взгляде смотря на меня, — отдай все коллегам, а сама езжай домой. Мы тут справимся.

Быстро киваю и развернувшись спешу в сторону двери, пока едва не падают от прилетевших в спину слов:

— Я приеду вечером.

*****

Александр.

Едва не падая, выбегает за дверь. Снова бежит и снова от меня, только сейчас это не вызывает злости или раздражения, а скорее странное и не подвластное логике, удовлетворение.

Чтобы она там не говорила, приехала она ко мне. Она могла и не заходить, а уж тем более не покупать кофе. Да чего уж там, она могла позвонить и по телефону сказать, где лежат ее записи, но приехала и зашла, и принесла кофе.

Беру стакан и отпиваю теплый напиток. Чтобы там не было в этом стакане, я пью с удовольствием — слишком доволен, чтобы чувствовать вкусно или нет.

— Слушай, я уже давно не мальчик-колокольчик, который ни разу не динь-динь, но даже мне рядом с вами неловко становится. — Отзывается с дивана Дава.

— Мог бы и выйти, — усмехаюсь в ответ. Да, от нас с ней не искрит, потому что искры — это страсть, только маленький процент разгорается и становится полноценным теплым и стойким пламенем, от нас мягко волнами распространяется жар — светло, тепло, пока не подойдешь ближе. Ближе уже не комфортно, или как сказал Дава, неловко, потому что рядом с нами только наш мирок, для нас двоих.