***

Только с наступлением среды моя мама наконец-то удосужилась проверить сообщения, и узнала о моем отстранении. Я просыпаюсь от ее звонка, в кровати Аарона, с прижавшейся сборку Хизер. С того момента, как мы тут остановились, я сплю, как убитая. Уже почти полдень. Не припоминаю, когда последний раз вставала так поздно.

Я знаю, что не стоит отвечать, но все же это делаю.

— Привет?

— Какого хрена ты натворила в этот раз? — кричит Памела, и я слышу в ее голосе нотки заботы. Не обо мне, конечно, а о пятне на ее репутации, вызванным моим исключением. Спрингфилд не такой большой городок, но люди здесь болтают. И я уверена, что моя мать запросто принесла бы меня в жертву богам, если бы это значило, что она может заполучить деньги и статус, который у нее когда-то был, до того, как мой отец умер.

— Почему мне звонят из школы и говорят, что твой бывший парень пырнул кого-то ножом, и ты была в этом замешана?

— Я в порядке, твоя забота действительно меня трогает, — я сажусь в кровати, и моя сестра шевелится. Рука все еще побаливает в том месте, где Билли полоснула меня лезвием, и мои пальцы подсознательно ковыряют края раны. — Это всего на два дня, не такое уж и большое дело. Я вернусь в школу уже завтра.

— Где ты сейчас? Я заеду за Хизер, — вздыхает она, и я представляю, как Памела изучает свои ногти, ища любой признак несовершенства. Любой недочет должен быть отполирован, скрыт и забыт. В животе появляется это больное, пустое чувство, грозящее проглотить меня целиком.

— Она у своей подруги Кары, — нахожусь я, и по сути, это даже не было ложью. Меня не волнует, что я вру своей матери. Она уже давно не достойна моей честности. «Когда все кругом тебе врут, единственное оружие, которое у тебя остаётся — это правда». Облизываю губы, пытаясь вспомнить, в какой момент слова Вика вот так просто начали всплывать в голове. — Я заберу ее немного позже, и мы будем дома к ужину, хорошо?

У меня рот болит от того, что я к ней так добра, но это единственный способ развеять ситуацию до того, как она накалится.

— Тогда поговорим об отстранении, когда ты вернешься домой, — рассеянно говорит она, и становится ясно, что ее внимание переключилось, когда я не стала разыгрывать перед ней жертву. — Я сделала пару звонков по поводу уроков, которые ты пропустила. Если не хочешь доучиваться в выпускном классе, ладно, я тоже не доучилась, но у меня был твой отец, который посодействовал, и оказалось, что мне вовсе не нужно образование.

Она делает паузу, и я прикрываю глаза, начиная закипать. Глубокий вдох наполняет мои легкие запахом Аарона, и я немного успокаиваюсь, пусть и против своей воли. Мда. Кто ж знал, что я такая сентиментальная сучка?

— Эту дисциплину я проплакала в туалете, — еще одна ложь соскальзывает с моих губ, и я даже не думаю о том, что эта сказка не совпадет с настоящим циклом. Памела не обращает на это внимания.

— Хорошо, дорогая, — слышу я, она явно уже заскучала тут со мной, — будь дома к пяти, иначе я позвоню твоему отцу.

Она вешает трубку, и я так сильно сжимаю телефон, что болят костяшки.

— Он не мой гребаный отец, — говорю я сквозь зубы, выскальзываю из постели и натягиваю толстовку, потому что хочу выйти и покурить. До того момента, как я не вышла на улицу, мне даже не приходило в голову, что на меня толстовка Аарона.

Кстати, о нем…

— Доброе утро, — здоровается Аарон, сидя на одном из уличных стульев, и курит. Он предлагает мне затянуться, и я соглашаюсь, свернувшись калачиком в кресле рядом с ним. Мои глаза устремляются к свежескошенному газону и зелёным клумбам рядом. Все остальное оранжевого, красного и коричневого цветов — полный набор осенних цветов, так еще и клен рядом, который уже успел сбросить пару листьев.

— Извини за кофту, — я удерживаю дым в легких на пару долгих секунд и все же успеваю выпустить его до того, как обожжет губы. — Я была немного не в себе и надела первое, что попалось.

— Ты же знаешь, что мне плевать, на то, что ты в моей толстовке, Берни.

Он одет в красную кофту на молнии и черные спортивные штаны. Его взгляд блуждает по лужайке, но его мысли точно витают не здесь. Интересно, о чем он думает?

— Хм, — пытаюсь начать я, ощутив, как собственная гордость пытается вцепиться мне в горло. Аарон поворачивается, чтобы посмотреть на меня, зелено-золотые глаза отражают вихрь эмоций. Если бы я действительно в них посмотрела, то затерялась, свалилась бы в бесконечные глубины зелёных долин и золотого орешника. — Спасибо.

— За что? — спрашивает он, хотя мы оба точно знаем, о чем я говорю. Мои глаза сужаются до щелок. Говнюк просто хочет, чтобы я произнесла это. Ладно. Не такая уж я и гордая.

— Что взял вину на себя, — разъясняю для идиотов я, и все тело Аарона тут же напрягается. — Ты сильно рисковал, сделав это…

— Вообще-то, нет, — отмахивается он, но я-то знаю, что это правда, но я не понимаю, зачем он это сделал. Однажды он оттолкнул меня, чтобы защитить своих сестер, так зачем было вступаться в этот раз? Изучаю его волнистые каштановые волосы, с которыми мне нравилось играться, его полную нижнюю губу, по которой я проводила языком, это забитое татуировками тело, которое я больше не узнаю, которое не принадлежит мальчику, что лишил меня девственности на первом году в старшей школе.

— Расскажи мне о Кали, — чувствую, как учащается дыхание. Я направляю все свое внимание на сигарету, вдыхая и выдыхая дым, чтобы усмирить пульс. — Расскажи мне все.

— Бернадетт, — он устал, я слышу это по его голосу. Он должен был. Кто-то же должен был косить газон и вырывать сорняки. Готовить девочкам завтрак, собирать им обеды, подумать о том, что они будут есть на ужин. Кто-то заплел Эшли маленькие косички с розовыми и голубыми лентами. Сердце тяжко сжимается, и мне приходится закрыть глаза.

— Зачем вспоминать прошлое? — продолжает он, его голос с каждой секундой отдаляется, что этот разговор кажется нереальным. — С этим покончено.

— У меня есть право знать, почему вы издевались надо мной, — открываю глаза. — Имею право знать, зачем решили добить уже треснутый асфальт.

— Я уже сказал тебе. Кали обладала информацией, при помощи которой я мог защитить сестер.

— Да ты что? И вы стали ее сучками на привязи на полгода? — качаю головой. — Нет, ты мне, блять, врешь, — я указываю на него другим концом сигареты, и черный рукав толстовки задирается. — Ради какой-то сраной информации ты мог просто надрать ей задницу. Здесь должно быть что-то другое. Почему ты не можешь быть честен со мной? Я думала, что мы теперь варимся в этом вместе.

— Мы вместе, но я… — он обращает свой взгляд ко мне, и я замечаю, как под маской, которую он привык носить, появляется выражение, с каким обычно хотят в чем-то сознаться, но он этого не делает. — Когда вы с Виком трахались? — именно этот вопрос звучит вместо того, чтобы мне ответить.

Я просто смотрю на него.

— И, кстати, серьезно? Без презерватива?

— Знаешь что, Аарон? — я сбрасываю пепел с зажженной сигаретной прямо ему на колено. Он ругается и стряхивает его на тротуар. — Катись к черту.

Я иду внутрь, забираю Хизер и пинаю Хаэля ногой по плечу, пока тот храпит на диване.

— Отвези меня домой, — требую я, и что крайне удивительно, из его рта не вылетело ни одной жалобы.

Наступил четверг, и появиться в Прескотте схоже с чистой воды удовольствием. По крайней мере, теперь, когда у меня репутация той, кто без проблем пырнет ножом, в школу стало ходить интереснее. Неважно, как плохо будет в школе, это все равно лучше, чем дома. Вчерашний ужин с Памелой выжил из меня все соки.

— Я же сказала, что она с Хавок, — говорит какая-то девушка, которую я только что миновала. — Она, нахрен, бессердечная.

— Я могу такой быть, — остановившись, говорю я и наслаждаюсь, глядя, как распахнулись ее глаза, и она поспешила к своей подруге. — Сука.