Меж тем правительство решило перебраться с квартиры Голицына в Мариинский дворец, который худо-бедно охранялся. «Подъехав к Мариинскому дворцу, — свидетельствовал Протопопов, — я увидел перед ним два полевых орудия; в помещении, около швейцарской, были солдаты, я слышал, их было около роты»[1862]. В зале заседаний Совета министров собрались почти все члены кабинета, не хватало только Раева и Григоровича. Голицын позднее в показаниях следственной комиссии уверял: «Никаких суждений тут не было. Мы ходили растерянные. Мы видели, что дело принимает скверный оборот и ожидали своего ареста»[1863]. Версию о полной деморализации правительства подтверждал и Родзянко, поведавший о рассказе одного министра о том, как во дворце погасили свет, а когда снова его зажгли, он обнаружил себя под столом[1864]. Но в действительности правительство, хоть и сильно напуганное, продолжало функционировать и принимать важные решения.

Были расширены прерогативы председателя Совета министров. Решением кабинета ему было предоставлено право распоряжаться правительственными делами по всем отраслям управления[1865]. Это было, по сути, вручением в руки Голицына диктаторских полномочий по всем гражданским вопросам.

Следующим шагом стала отставка Протопопова. Инициатива исходила от Беляева. Приехав до начала заседания, он попросил премьера о беседе наедине. Доложив о Занкевиче, военный министр просил Голицына добиться ухода Протопопова. Поскольку уволить его мог только царь, Беляев предложил уговорить главу МВД сказаться больным и передать свои полномочия кому-то другому. Протопопову только что принесли известие о разгроме толпой его дома, жена чудом спаслась у смотрителя дома. Все выразили ему соболезнования, но об отставке все же попросили. Причем Протопопов был уверен, что на то была монаршая воля. Это хорошо видно из его показаний следственным органам: «Ген. М. А. Беляев сказал что-то полушепотом кн. Н. Д. Голицыну, который обернулся и взглянул на меня, я расслышал, что вел. кн. Кирилл Владимирович привез из Ставки какую-то новость, и догадался, что царь выразил согласие на мою отставку. Через несколько минут кн. Н. Д. Голицын обратился ко мне с просьбой «принести себя в жертву», как он выразился, и подать в отставку. Я напомнил ему мои неоднократные об этом просьбы у царя и ответил полным согласием»[1866]. Беляев предложил заменить Протопопова на главного военного прокурора Макаренко, но предложение это было отвергнуто. Напечатанный приказ Голицына гласил: «Вследствие болезни министра внутренних дел действительного статского советника Протопопова, во временное исполнение его должности вступит его товарищ по принадлежности»[1867]. Протопопов покинул зал и еще два часа сидел у Крыжановского, пытаясь прийти в себя. После чего Протопопову намекнули, что его присутствие в Мариинском дворце нежелательно, поскольку может привлечь охотящихся за ним революционеров.

Обсуждали и другие кадровые перестановки, и судьбу самого кабинета. В 6 вечера в экспедицию канцелярии Совета министров была передана составленная Покровским и Барком и подписанная Голицыным телеграмма царю, в которой правительство «дерзает представить Вашему Величеству о безотложной необходимости принятия следующих мер… с объявлением столицы на осадном положении, каково распоряжение уже сделано военным министром по уполномочию Совета министров собственной властью. Совет министров всеподданнейше ходатайствует о поставлении во главе оставшихся верными войск одного из военачальников действующих армий с популярным для населения именем». Далее говорилось, что правительство не может справиться с создавшимся положением, предлагало себя распустить и назначить премьером лицо, пользующееся общим доверием, а также составить ответственное министерство[1868]. Это была коллективная просьба о сложении полномочий. В Ставке телеграмму получат много позже, и Николай ответит ближе в полуночи.

Не дожидаясь официальной санкции императора, правительство постановило наконец-то напечатать постановление Совета министров о введении в Петрограде военного положения. Сделать это в типографии градоначальства оказалось невозможно, поскольку она уже была захвачена. Тысячу экземпляров напечатали в типографии морского министерства, но не похоже, что широкие массы о нем узнали: возникли трудности с расклейкой. «Я доложил, — рассказывал Балк, — что не имею возможности, так как не имею ни клея, ни кистей, но ген. Хабалов приказал как-нибудь повесить и прикрепить в районе Адмиралтейства. Из тона ген. Хабалова я мог заключить, что он этому объявлению значения не придавал»[1869]. Впрочем, выполнять постановление все равно было уже практически некому. Ряды защитников режима таяли, а ряды бунтовавших — пополнялись.

Около 8 вечера толпа появилась возле казарм Семеновского гвардейского полка, где находилась команда пулеметчиков, которые высыпали на улицы с криками «ура». За ними последовали и другие роты полка. Солдаты направились к полицейскому участку Московской части, разорили и подожгли его, убили пристава. Затем смешанная масса рабочих и солдат двинулась на Измайловский проспект, где «сняла» Измайловский полк. Затем — гренадеры[1870]. Если к полудню, по оценкам, количество восставших солдат достигало 25 тысяч, то к вечеру оно почти утроилось[1871]. Петроградский гарнизон стремительно приходил в состояние полной анархии и смешивался с толпами вооружавшихся горожан.

В телеграмме, отправленной в 19 часов 22 минуты, уже Беляев взывал о помощи фронта: «Военный мятеж немногими оставшимися верными долгу частями погасить пока не удается; напротив того, многие части постепенно присоединяются к мятежникам. Начались пожары, бороться с которыми нет средств. Необходимо срочное прибытие действительно надежных частей, притом в достаточном количестве, для одновременных действий в различных частях города»[1872]. Чуть позже телеграмму Алексееву шлет Хабалов: «Прошу доложить Его Императорскому Величеству, что исполнить повеление о восстановлении порядка в столице не мог. Большинство частей одни за другими изменили своему долгу, отказываясь сражаться против мятежников. Другие части побратались с мятежниками и обратили свое оружие против верных его величеству войск. Оставшиеся верными долгу весь день боролись против мятежников, понеся большие потери. К вечеру мятежники овладели большей частью столицы. Верными присяге остаются небольшие части разных полков, стянутые у Зимнего дворца, под начальством генерала-майора Занкевича, с коим буду продолжать борьбу»[1873].

Предложений о том, как переломить ситуацию, хватало. Балк призывал призвать на подмогу военные училища. Но у Хабалова уже не было уверенности и в их надежности. Генерал Безобразов призывал перейти в наступление на Таврический дворец, чтобы уничтожить собравшееся там ядро бунтовщиков. Но и на это сил, да и желания не было. Смирившись с потерей большей части города, Хабалов и Беляев решили занять район обороны — от набережной Невы и Мариинского дворца до Зимней Канавки. Опорным пунктом обороны было решено сделать Адмиралтейство: от него расходились радиусом улицы к трем вокзалам Петрограда, откуда можно было ждать прибытия фронтовых частей. Из Адмиралтейства их продвижение в город можно было поддержать пулеметным и артиллерийским огнем. По приказу штаба округа туда прибыло подразделение Измайловского полка, эскадрон 9-го запасного кавалерийского полка и две батареи гвардейского кавалерийского дивизиона. В общей сложности в Адмиралтействе оказалось пять стрелковых рот численностью до 600 человек, 12 орудий и 40 пулеметов. Под их защиту около 7 вечера перебрался штаб округа со всем наличным военным руководством. Были заперты все ходы и выходы, ворота завалены бревнами и дровами, вокруг здания расставлена охрана. Вот только еды в Адмиралтействе не оказалось[1874]…