Но увещевания были напрасны. «Люди, говорившие о моей связи с Гучковым, имели для этого достаточные основания», — напишет Гурко в мемуарах. Лидер октябристов вернулся из Кисловодска 20 декабря 1916 года. В столице был и Гурко. «Однако во время моего последнего приезда в Петроград сам Гучков, понимая, как видно, что его имя ассоциируется с явной оппозицией правительству, не только счел необходимым не приглашать меня к себе домой, но даже не навестил в гостинице. За все время, что я пробыл в столице, мы виделись с ним всего раз и то — на нейтральной территории у кого-то дома», — с выражение невинности напишет Гурко в мемуарах. Впрочем, он тут же вспомнит, у кого и при каких обстоятельствах его видел.
«Находясь в Петрограде, я в свободное время старался познакомиться с умонастроениями общества и, насколько возможно, со взглядами думских лидеров. Отчасти ради этого мой старший брат, член Государственного совета и включавшего представителей обеих палат «Блока» (Прогрессивного — В. Н.), пригласил на обед виднейших членов этого объединения и Совещания по обороне… Среди приглашенных братом на обед были председатель Военно-промышленного комитета Гучков и Шингарев… Не возникало сомнений, что столичное общество встревожено и недовольно деятельностью правительства внутри страны»[1500]. Кроме того, Гурко, скорее всего, лгал, что не посещал Гучкова. Протопопов позднее поведает следователям Временного правительства: «За Гучковым Департамент полиции следил, и о посещавших его лицах велся список. Донесение о посещении его генералом Гурко, полученное через агентуру Департамента, было мною представлено царю; с царем же я имел разговор по поводу писем Алексеева к Гучкову и его ответов»[1501]. Память не подводила Протопопова. Сенин нашел в ГАРФ донесения полиции, в которых отмечались «контакты Гучкова с высокопоставленными военными, включая исполняющего обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего Гурко»[1502].
Фиксировались также встречи генерала Гурко с представительствами посольств союзных государств. О характере его бесед в столице можно составить представление из донесения, отправленного в Лондон 21 декабря Брюсом Локкартом: «Прошлым вечером я обедал вдвоем с начальником штаба. Он мне сказал: «Император не изменится. Нам надо менять императора»[1503].
То, что к февралю 1917 года в Петрограде не окажется верных престолу боевых частей, как мы увидим, — «заслуга», в первую очередь, Гурко. Так что отбытие Алексеева на юг не отдалило военных заговорщиков от царя, а скорее приблизило. Да и само отсутствие Алексеева было, скорее, условным.
Он проживал в Севастополе в здании Морского Собрания, откуда шел провод прямой телеграфной связи в Ставку, и продолжал участвовать в управлении армией. Алексеев напрасно думал (если думал), что на отдыхе ему удастся спрятаться от политики и плетущихся заговоров. Напротив, Крым сразу же превратился в место паломничества самых разнообразных оппозиционеров. На свидание с Алексеевым приехал сам князь Львов, но тот не принял главу Земского союза. Однако, как стало известно Мельгунову, в ноябре 1916 года Алексеев имел встречи с доверенными лицами Львова. Произошла приблизительно такая сцена. «Во время приема Алексеев молча подошел к стенному календарю и стал отрывать листок за листком до 30 ноября. Потом сказал: передайте князю Львову, что все, о чем он просил, будет выполнено». Мельгунов полагал, что именно на 30-е назначалось установленное выступление[1504].
Встречался ли Алексеев в Крыму с Гучковым? Точно не известно. Айрапетов утверждает, что да[1505]. В конце января 1917 года Гучков действительно отбыл в Крым. И якобы именно в ходе его длительной беседы с Алексеевым прозвучала фраза последнего, ставшая известной Воейкову, который написал: «По словам находившихся одновременно с ним в Севастополе общественных деятелей, генерал Алексеев будто бы сказал двум посетившим его делегатам Государственной думы: «Содействовать перевороту не буду, но и противодействовать не буду»[1506]. Гучков ничего не говорил о встрече с Алексеевым в Севастополе, но однажды заявил: «Он был настолько осведомлен, что делался косвенным участником»[1507]. Человек, который был способен подавить любой заговор или обеспечить успех любому заговору, не мог быть лишь косвенным участником событий.
О контактах Алексеева с оппозицией в этот период — Гучков не назывался — от него самого слышал Деникин. «В Севастополь к больному Алексееву приехали представители некоторых думских и общественных кругов. Они совершенно откровенно заявили, что назревает переворот… Просили совета. Алексеев в самой категорической форме указал на недопустимость каких бы то ни было государственных потрясений во время войны». Представители якобы уехали предотвращать переворот, но затем «посетили Брусилова и Рузского и, получив от них ответ противоположного свойства, изменили свое первоначальное решение и стали продолжать подготовку переворота»[1508].
Безусловно, не случаен был интерес заговорщиков к командующим двух ключевых фронтов.
63-летний генерал-адъютант, генерал от инфантерии по Генеральному штабу, член Государственного и Военного советов Николай Рузский, которому выпадет выдающаяся роль в деле отстранения императора от престола, был заслуженным полководцем. Он участвовал в войне с Турцией в 1877–1878 годах, возглавлял штаб 2-й Маньчжурской армии в сражениях с Японией, был помощником командующего войсками Киевского военного округа. В годы Первой мировой войны мы уже встречали его в должностях командующего 3-й армией, а затем — Северо-Западного и Северного фронтов. В сферу именно его ответственности входили и столица, и все те населенные пункты и железнодорожные станции, где заговорщики собирались задерживать царя. После Алексеева он был для них самым желанным союзником. К тому же весьма доступным и отзывчивым.
Кадет Игорь Демидов делился впечатлениями о своей поездке к Рузскому в Псков в декабре 1916 года. На вопрос о том, какую позицию займет армия в случае грозящих потрясений, главкосев вместо ответа отправил депутата в свой штаб. Там ему поведали: «Пока правительство останется на своем месте, пусть народные представители считают войну проигранной и Россию побежденной. Под влиянием этих сведений из армии появились планы дворцовых переворотов»[1509]. Напомню, штабом у Рузского заведовал еще один «младотурок» — генерал Данилов. Планы заговора были известны в городе. Занимавший тогда пост начальника псковского гарнизона генерал-майор Бонч-Бруевич — старший брат известного большевика — зафиксировал: «Мысль о том, что, пожертвовав царем, можно спасти династию, вызвала к жизни немало заговорщических кружков и групп, помышлявших о дворцовом перевороте. По многим намекам и высказываниям я мог догадаться, что к заговору против последнего царя, или, по крайней мере, к людям, сочувствующим заговору, принадлежат даже такие видные генералы, как Алексеев, Брусилов и Рузский. В связи с этими заговорами называли генерала Крымова, командовавшего конным корпусом. Поговаривали, что к заговорщикам примыкают члены Государственной думы. О заговоре, наконец, были осведомлены Палеологи Джордж Бьюкенен»[1510]. Такое виделось даже из Пскова!
«Генерал-адъютант Рузский считался либералом, — подчеркивал Спиридович. — Он был любимцем оппозиции и ее печати, которой он был обязан и своей славой в Галиции, оспариваемой многими военными. К Государю как к монарху Рузский относился критически, к Государю как Верховному главнокомандующему — еще более критически. Последнее во многом объяснялось его неприязнью к генералу Алексееву. Назначение Алексеева начальником штаба Верховного главнокомандующего до самой смерти обидело Рузского. Либералы-заговорщики, мечтавшие о дворцовом перевороте, старались обеспечить себе свободу действий, опираясь на генерала Рузского, которому до начала февраля подчинялись все войска Петрограда. Приезд Рузского зимой в Петроград был умно использован теми, кому это было нужно. На фронт к Рузскому ездил великий авантюрист Гучков и имел с ним важные переговоры»[1511]. Известно также, чем эти переговоры закончились. Рузский ответил, что «если бы к нему обратились, он поддержал бы заговор»[1512].
