Расследовать убийство оказалось несложно, Протопопов и его подчиненные быстро восстановили картину событий. Однако другие члены кабинета не проявили ни малейшего рвения. 20 декабря был снят с должности министр юстиции Макаров, замененный сенатором Добровольским, что до предела возмутило Трепова. Император принял премьера, просившего об отставке. «Трепова долго убеждали остаться, — записал хорошо информированный Глинка. — Он подавал четыре раза прошение об отставке. Последний раз он объяснил, что с Протопоповым служить не может и что вообще его положение представляется совершенно невозможным, когда министры назначаются без его ведома (так был назначен вместо Макарова Добровольский, которого Трепов не принял, когда он хотел приехать к нему представиться), что, конечно, он уйти не может, раз Государь его не отпускает, но что при этих условиях ему остается пустить себе пулю в лоб. После этого Государь согласился на его отставку»[1407]. Молва объявила, что Трепова убрали из-за отказа расследовать убийство Распутина. Теперь уже он стал персоной грата.
На следующий день Распутина временно похоронили на земле, принадлежавшей Вырубовой, между Александровским парком и деревней Александровкой, чтобы по весне отвезти на родину. Тело из столицы на автомобиле привезла медсестра. Воейков пытался отговорить императора от участия в погребении, но безуспешно. На похороны венценосная семья приехала с княжнами, были их духовник, Вырубова, два-три посторонних лица. Самые неблагоприятные для Николая возмущенные разговоры сразу же вновь потекли по столице.
А в те минуты, когда тело Распутина предавали земле, во дворце великого князя Андрея Владимировича собрались старшие Романовы. Было решено просить Николая II прекратить уголовное дело, исходя из политической обстановки в стране. Главными ходатаями было предложено стать отцу Дмитрия великому князю Павлу Александровичу и тестю Феликса Юсупова великому князю Александру Михайловичу. Последний вспоминал: «Члены императорской семьи просили меня заступиться за Дмитрия и Феликса перед Государем. Я это собирался сделать и так, хотя меня мутило от всех их разговоров и жестокости. Они бегали взад и вперед, совещались, сплетничали и написали Ники преглупое письмо. Все это имело такой вид, как будто ожидали, что император всероссийский наградит свои родных за содеянное ими тяжкое преступление!». Утром 22 декабря Александр Михайлович получил аудиенцию у Николая II и просил у царя смотреть на Дмитрия и Феликса не как на простых убийц, а как на патриотов, сбившихся с пути.
— Ты очень хорошо говоришь, — ответил император, помолчав. — Но ведь ты согласишься с тем, что никто — будь он великий князь или же простой мужик — не имеет права убивать[1408].
Вместе с тем, Николай обещал быть милостивым и свое обещание сдержал.
23 декабря Николай распорядился прекратить судебное преследование и велел князю Юсупову немедленно выехать в его имение в Курскую губернию. Дмитрию Павловичу было объявлено высочайшее повеление отправиться в распоряжение генерала Баратова, возглавлявшего отряд на персидской границе. Пуришкевич сразу же после убийства сам отправился на фронт с санитарным поездом, и, поскольку он пользовался депутатской неприкосновенностью, его даже не задерживали. Таким образом, убийцы остались практически безнаказанными. Однако в глазах членов императорской фамилии и петербургского общества Николай II совершил еще один смертный грех, «сурово покарав невиновных героев». Великий князь Андрей Владимирович записал в дневнике: «Как не стыдно было поднимать шум из-за убийства такого грязного негодяя! Срам на всю Россию»[1409].
На Рождество император ездил на службу в Федоровский собор Царского Села, после чего пригласил к себе члена Государственного совета от фракции правых князя Николая Голицына.
Князь-Рюрикович, который во время войны руководил комитетом по оказанию помощи российским военнопленным и в этом качестве часто общался с императрицей, неожиданно получил предложение возглавить правительство. Голицын был крайне опытным политиком, в 35 лет он уже был архангельским губернатором, а затем поочередно руководил Калужской и Тверской губерниями, входил в Сенат. Он пользовался безупречной репутацией в аристократических кругах, был бессменным председателем Английского клуба в Петрограде. И Голицын располагал симпатией императрицы. Предложение возглавить кабинет было для него, как снег на голову. Он умолял императора избавить его от нового тяжкого бремени ввиду преклонного возраста (66 лет), слабого здоровья и отсутствия опыта руководства общероссийскими государственными структурами. Действительно, особыми политическими талантами князь не был прославлен. Тем не менее через два дня — 27 декабря 1916 года — вышел указ о назначении Голицына председателем Совета министров, последним в Российской империи. И вновь волна возмущения просвещенного общества — против очередной креатуры императрицы и покойного Распутина. И это было правдой: Николай II ответил на всеобщую фронду назначением человека, которому действительно протежировала Александра Федоровна и которому действительно благоволил Распутин.
Приговор думских и общественных кругов в адрес Голицына прозвучал еще до того, как он успел что-то сделать или даже открыть рот. Милюков называл его: «полное ничтожество в политическом отношении»[1410]. Видный кадет профессор Михаил Чубинский, будущий министр юстиции в правительстве гетмана Скоропадского, лично знавший Голицына, сразу же записывает в дневник: «Фигура очень неприятная, надменная, ни особого ума, ни талантов, да и вообще ничего за собой не имеющая для столь высокого поста и, особенно, в столь сложное время. Назначение встречено общим недовольством и недоумением, которое разделяют даже бюрократические сферы»[1411]. Не успокоило назначение Голицына и императорскую фамилию.
В Сочельник великая княгиня Мария Павловна-старшая пригласила на завтрак своих сыновей и спикера Думы Родзянко. Завтрак проходил в шутливом тоне, пока Кирилл Владимирович не предложил матери перейти к серьезным темам. Дальнейшее в описании Родзянко (хотя он ошибочно относит этот эпизод к началу января): «Великая княгиня стала говорить о создавшемся внутреннем положении, о бездарности правительства, о Протопопове и об императрице. При упоминании ее имени она стала более волноваться, находила вредным ее влияние и вмешательство во все дела, говорила, что она губит страну, что благодаря ей создается угроза царю и всей царской фамилии, что такое положение дольше терпеть невозможно, что надо изменить, устранить, уничтожить…
Желая уяснить себе более точно, что она хочет сказать, я спросил:
— То есть как устранить?
— Да я не знаю… Надо что-нибудь предпринять, придумать… Вы сами понимаете… Дума должна что-нибудь сделать… Надо ее уничтожить…
— Кого?
— Императрицу.
— Ваше Высочество, — сказал я, — позвольте мне считать этот наш разговор как бы небывшим, потому что, если вы обращаетесь ко мне как к председателю Думы, то я по долгу присяги должен сейчас же явиться к Государю Императору и доложить ему, что великая княгиня заявила мне, что надо уничтожить императрицу»[1412]. К императору Родзянко, конечно, не явился, но о содержании разговора тут же стало известно и Николаю, и половине Петрограда, которая сильно удивилась дружбе «Владимировичей» со спикером. Как и об обещанной Родзянко моральной поддержке в борьбе в императрицей.
Вслед за этим Романовы занялись составлением коллективного письма царю с просьбой заменить Дмитрию ввиду его слабого здоровья службу в Персии пребыванием в подмосковных Усово или Ильинском. Текст писали мачеха Дмитрия Павловича княгиня Палей и его сестра Мария Павловна-младшая. Под петицией стояли подписи королевы Ольги Греческой, бабушки Дмитрия, великого князя Павла и прочих членов августейшего семейства. Отправили бумагу в Александровский дворец, откуда она быстро вернулась с резолюцией: «Никому не дано право заниматься убийством, знаю, что совесть многим не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь вашим обращением ко мне. Николай»[1413]. Ответом семейства был взрыв негодования. Мария Павловна-старшая с возмущение демонстрировала приписку императора всем многочисленным посетителям ее салона, усиливая гнев света против венценосцев.