Болѣе, чѣмъ когда либо, принципъ единства, составлявшій нашу надежду, мучитъ теперь насъ; и это потому, что его никогда еще не понимали такъ мало и не прилагали такъ плохо. Республики и монархіи бросаются въ унитарную бездну, и страшнѣе всего — что онѣ, утверждая излишества унитаризма, какъ какія-то священныя права, въ тоже время съ такою же страстью добиваются признанія совершенно противоположнаго принципа, національности[10]. Такое заблужденіе столь обще, глубоко и застарѣло; изъ прежняго права завоеванія, которое его нѣсколько извиняло и которое въ настоящее время можно считать уничтоженнымъ, оно перешло такъ незамѣтно въ основные законы каждаго государства, оно такъ ловко къ нимъ пристроилось; съ цѣлью одурачить общественное мнѣніе и обманутъ критику, оно съумѣло окружить себя столькими ложными оговорками, видимыми гарантіями, обманчивыми уступками, ничего не значащими ограниченіями, что мы считаемъ необходимымъ посвятить ему еще одну главу, которую постараемся сдѣлать, по возможности, короче и легче для читателя. Глава VI Общая критика конституцій Какъ, вслѣдствіе крайностей унитаризма, нарушено политическое равновѣсіе и поставлены въ борьбу другъ съ другомъ государство и общество. — Разсмотрѣніе средствъ, предлагаемыхъ для возстановленія этого равновѣсія: пересмотръ или усовершенствованіе конституцій, коллективное самодержавіе, раздѣленіе властей, муниципальное устройство. — Безполезность всѣхъ этихъ паліативныхъ мѣръ. Припомнимъ сначала, что всѣ конституціи, различаясь по тону и цвѣту, въ сущности тождественны: положеніе это доказано уже рядомъ приведенныхъ нами примѣровъ, впослѣдствіи же оно уяснится для насъ еще болѣе. Приверженцы всякой системы хлопочатъ особенно объ единствѣ. Дѣйствительно, нельзя не согласиться, къ несчастію, что единство служитъ для нихъ принципомъ. «Власть едина, нераздѣльна, всеобща и неограниченна», говоритъ аутократъ. Противъ этого не стоило бы спорить, если бы здѣсь не шла рѣчь о прерогативѣ монарха, представляющаго политическую группу. Какъ нечего бояться родительской власти, которая, по природѣ своей, въ семействѣ является покровительствующей, благотворительной и преданной, точно также и королевскую власть въ государствѣ можно вполнѣ считать доброю и полезною, равно какъ и раціональною, такъ какъ она имѣетъ въ основѣ своей единство. Но династъ добивается совсѣмъ иного: для него политическая группа, которою онъ начальствуетъ, не имѣетъ границъ; онъ намѣренъ царствовать надъ милліонами душъ и надъ тысячами квадратныхъ миль такъ, какъ царствовалъ бы надъ кланомъ или какимъ-либо городомъ, въ которомъ былъ бы наслѣдственнымъ владыкой: претензія эта столь же гибельна, какъ оскорбительна и нелѣпа. Въ ней-то и заключается принципъ монархической тиранніи, самой старой изъ всѣхъ. «Республика едина и нераздѣльна», говорятъ въ свою очередь демократы. Въ этомъ они не ошибаются, какой бы смыслъ мы ни придавали республикѣ, считая ли ее ассоціаціей гражданъ, даже городовъ, или правительствомъ. Всякая раздѣлившаяся республика погибнетъ: это вѣрно и этимъ въ нѣкоторой степени оправдывается поклоненіе республиканцевъ предъ единствомъ и ихъ страхъ передъ раздѣленіемъ. Но они сами впадаютъ въ заблужденіе и тираннію деспота, когда отказываются отъ пониманія той истины, что какъ граждане всѣ равны предъ закономъ и въ избирательныхъ собраніяхъ, такъ равны и отдѣльныя мѣстности предъ верховной властью и правительствомъ, въ качествѣ юридическихъ лицъ или коллективныхъ индивидуальностей, и при такомъ непониманіи стремится къ подчиненію всѣхъ группъ одному авторитету, одной администраціи. Въ этомъ непониманіи коренится принципъ республиканской или демократической тиранніи, наиболѣе тяжелой, а потому и кратковременной. «Верховная власть едина и нераздѣльна», поучаетъ золотая середина (juste-milieu); но она отправляется коллективно королемъ (или императоромъ), палатой перовъ (или сенатомъ) и палатой депутатовъ. Но что толку въ этой коллективности правительства, если въ такомъ большомъ государствѣ, какъ напр. Франція или даже Бельгія, мѣстности остаются въ нераздѣльности; если всѣ части общественнаго тѣла, насколько возможно, подчинены одному и тому же авторитету, законодательству, правосудію, администраціи, надзору, системѣ просвѣщенія, и т. п.? Что доказываетъ это мнимое соглашеніе монархическаго принципа, буржуазнаго интереса и демократическаго или республиканскаго элемента, къ чему оно годно? Изъ вышеизложеннаго видно, что вся разница между конституціями заключается въ томъ, что въ одной конституціи центръ правительства одинъ человѣкъ, въ другой — собраніе, въ третьей — 2 палаты съ королемъ. Демократическій идеалъ долженъ состоять въ томъ, чтобы управляемая масса была въ тоже время и управляющей, чтобы общество было тождественно и одно и тоже съ государствомъ, чтобы народъ былъ правительствомъ, подобно тому какъ въ политической экономіи производители и потребители одни и тѣже лица. Я, разумѣется, не отвергаю достоинствъ каждой изъ различныхъ правительственныхъ системъ, смотря по обстоятельствамъ и съ чисто правительственной точки зрѣнія: если бы пространство государства не превосходило величины какого либо города или общины, то послѣднимъ можно бы было предоставить на волю выбрать любую систему. Но не слѣдуетъ забывать, что рѣчь идетъ объ огромныхъ территоріяхъ, которыя насчитываютъ въ себѣ тысячи городовъ, мѣстечекъ и селеній и которыми ваши государственные люди думаютъ управлять по законамъ патріархальнымъ или основаннымъ на завоеваніи, и собственности, что представляется невозможнымъ въ силу самаго закона о единствѣ. Я особенно напираю на это замѣчаніе, самое капитальное въ политикѣ. Всякій разъ когда люди съ женами и дѣтьми собираются вмѣстѣ, заводятъ жилища и земледѣліе, начинаютъ заниматься различными промыслами, завязываютъ, какъ сосѣди, связи другъ съ другомъ и дѣлаются такимъ образомъ солидарными, они образуютъ то, что я называю естественною группою, которая вскорѣ преобразовывается въ государство или политическій организмъ, представляющій, въ своемъ единствѣ, независимость, жизнь или свое собственнее движеніе (autokinesis) и самоуправленіе. Подобныя группы, будучи смежны, могутъ имѣть общіе интересы; поэтому они входятъ въ соглашеніе между собою, соединяются и, посредствомъ такого взаимнаго страхованія, образуютъ высшую группу; но, соединяясь въ видахъ гарантіи своихъ интересовъ и развитія своего богатства, онѣ никогда не доходятъ до самоотреченія предъ этою высшею группою, никогда не приносятъ самихъ себя въ жертву этому новому Молоху. Подобная жертва невозможна. Всѣ эти группы, какъ бы онѣ о себѣ ни думали и какъ бы ни поступали, все-таки государства, т. е. неразрушимые организмы; между ними могутъ завязаться какія-либо новыя отношенія, договоры взаимности, но онѣ не могутъ лишить себя своей неограниченной независимости, какъ членъ государства не можетъ, въ качествѣ гражданина, утратить своихъ правъ свободнаго человѣка, производителя и собственника. Лишить ихъ независимости значило бы создать несогласимый антагонизмъ между верховными властями — общею и отдѣльными, возстановить власть на власть, однимъ словомъ, вмѣсто развитія единства, организовать раздѣленіе. Измѣняйте хоть каждые полгода свою общую конституцію, разнообразьте до безконечности свою политическую систему, но если не измѣнится принципъ унитарнаго обобщенія, если мѣстности или естественныя группы по прежнему будутъ осуждены на поглощеніе высшей аггломераціей, которую можно назвать искусственною, потому что въ ней нѣтъ ничего необходимаго и она по своей видимой цѣли ничто иное какъ произведеніе заблужденія и стремится къ невозможному; если наконецъ централизація останется первымъ закономъ государства, правительственною панацеею, то общество, вмѣсто того, чтобы идти впередъ, обратится на самого себя, сдѣлается революціоннымъ, и, если положеніе ухудшится, быстро направится къ упадку и погибели. вернуться Что единство власти, не только въ томъ, что оно имѣетъ въ себѣ разумнаго и законнаго, но даже и въ самыхъ крайнихъ своихъ требованіяхъ, составляло съ 1789 г. постоянную заботу нашихъ публицистовъ и государственныхъ людей, въ особенности доказывается текстомъ республиканской и демократической конституціи 1848 г. Но кому теперь извѣстно содержаніе этой конституціи, кто о ней заботится? Кто, по прочтеніи ея, усмотритъ въ ней главную мысль? Кому придетъ въ голову, что величайшей заботой ея авторовъ было охраненіе Республики отъ республиканизма ея учрежденій? Никто, даже самъ почтенный Г. Дюпенъ, издавшій комментарій на это образцовое произведеніе. Поэтому читатель не мало удивится, если узнаетъ и убѣдится собственными глазами, что конституція 1848 г., произведеніе соціалистической анархіи, по увѣренію критиковъ партіи золотой середины (juste-milieu), была задумана, изготовлена, обсуждена и голосована въ самомъ монархическомъ духѣ. Изъ пятнадцати подобныхъ актовъ, хранящихся въ нашихъ архивахъ, ни одинъ не свидѣтельствуетъ въ такой степени о привязанности Франціи къ монархическимъ правамъ и порядкамъ. Въ особенности поучительно Введеніе: точно читаешь проповѣдь пастора Конреля. Оно начинается крестнымъ знаменіемъ и кончается Gloria Patri. Я приведу только нѣкоторыя мѣста изъ его II и V главъ, относящіяся прямо къ моему предмету: «Предъ лицомъ Бога… французская республика есть демократическая, единая и нераздѣльная.» — Этимъ ничего не выражается; при появленіи своемъ на свѣтъ это нераздѣльное единство не больше атома. Но для большей ясности поставьте такой вопросъ: почему бы французской республикѣ, демократической, какъ увѣряютъ, не раздѣляться на нѣсколько самостоятельныхъ единицъ? Не будетъ ли это еще демократичнѣе?.. Смотрите же, какъ чудовище разовьется изъ своего зародыша и развернется передъ вами. Глава V. «Она (Республика) уважаетъ чуждыя національности, заставляя также уважать свою собственную; не предпринимаетъ никакой войны съ завоевательною цѣлью и не употребляетъ своихъ силъ на подавленіе свободы какого либо народа.» Разумная благотворительность начинается съ самаго благотворителя, говоритъ пословица. Если таковъ долженъ быть духъ новой республики, то почему приведеніе въ исполненіе такого добраго намѣренія не начала она съ самой себя призваніемъ къ существованію національностей, изъ которыхъ составляется ея единство? Неужели составители конституціи 1848 г. въ самомъ дѣлѣ воображали, что нельзя считать настоящими національностями 12 или 15 совершенно различныхъ народовъ, соединеніе которыхъ образуетъ то, что называется вообще французскою націею? «Ст. 1-я. Верховная власть присуща всей массѣ французскихъ гражданъ. Ея отправленій не можетъ присвоить себѣ никакая часть народа.» Продолжаю вопросы. Совершенно согласенъ, что часть не должна управлять цѣлымъ; но почему же каждой части не управляться самой? Кто отъ этого пострадаетъ? «Ст. 10-я. Всѣмъ гражданамъ одинаково доступны всѣ общественныя должности». Я поборникъ равенства передъ закономъ и относительно занятія должностей. Но здѣсь необходимо установить различіе: есть должности общегосударственныя (generales), которыя должны быть доступны всѣмъ, и мѣстныя, къ занятію которыхъ, кажется, слѣдовало бы допускать только мѣстныхъ жителей. «Ст. 15. Всякій налогъ установляется для общей пользы». — Какъ? Налогъ въ Бретани установляется для Савоіи, а Пиренейскій для Фландріи, и наоборотъ! Пусть еще такъ относительно общихъ издержекъ; но относительно департаментскихъ расходовъ? Какая же цѣль этой горячки обобщенія? Развѣ недостаточно, на случай несчастія, какого либо договора взаимнаго страхованія? «Ст. 18. Всѣ общественныя власти, какъ бы онѣ ни назывались, исходятъ отъ народа». — Здѣсь приложимо замѣчаніе, сдѣланное по поводу статей 1-й и 11-й. Впрочемъ статья эта совершенная копія монархической формулы: Всякая юстиція исходитъ отъ короля. «Ст. 19. Раздѣленіе властей есть первое условіе свободнаго правительства.» — Прибавьте, и честнаго. Но еще недостаточно раздѣлить власти по роду ихъ дѣятельности; здѣсь говорится объ авторитетѣ правительства, администраціи, юстиціи, полиціи и т. п. Что мѣшаетъ распредѣлить все это такъ, чтобы каждая мѣстность имѣла свою долю власти? Демократія въ сущности склонна къ дѣлимости; только одна монархія любитъ нераздѣльность. Члены нашего учредительнаго собранія не обратили вниманія на это обстоятельство. «Ст. 20. Французскій народъ вручаетъ законодательную власть одному собранію». — Опять единство! Какъ будто двѣ палаты не были унитарны! «Ст. 43. Французскій народъ вручаетъ исполнительную власть одному гражданину, называемому Президентомъ». Опять единство! «Ст. 23. Избраніе представителей имѣетъ въ основѣ своей населеніе». — Этого мало; слѣдовало бы принять въ расчетъ, при выборахъ народныхъ представителей, капиталы, промышленность, большую или меньшую густоту населенія и т. п. Наполеонъ 1-й лучше понималъ дѣло; его добавочный актъ (acte additionel) въ этомъ отношеніи отличается большимъ республиканскимъ духомъ, чѣмъ конституція 1848 г. «Ст. 30. Выборы производятся по департаментамъ и посредствомъ балотированія разомъ всѣхъ представителей отъ департамента». — Электоральная путаница въ видахъ извѣстнаго обобщенія, напоминающая не республику, а монархію. «Ст. 34. Члены національнаго собранія — представители не департамента, который ихъ назначаетъ, а всей Франціи». — Ложный принципъ, вовсе некстати заимствованный изъ конституціи 1793 г.; члены собранія — представители тѣхъ, кто ихъ выбралъ, и этой истины не измѣнитъ никакая ваша фикція, потому что иначе и быть не можетъ. «Ст. 35. Они не могутъ принимать обязательныхъ инструкцій (mandat impératif)» — Разумѣется, если они депутаты всей Франціи или другими словами ничьи. Но совсѣмъ иное дѣло, если считать ихъ, согласно дѣйствительности и здравому смыслу, депутатами ихъ избирателей. Тогда инструкція избирателей можетъ быть обязательна, если не во всѣхъ отношеніяхъ, то хоть въ нѣкоторыхъ, что и дѣйствительно бываетъ. «Ст. 36. Они неприкосновенны». — Т. е. они выше своихъ довѣрителей. Это нелѣпость. «Ст. 46. Президентъ назначается посредствомъ всеобщаго и прямого голосованія». — Еслибы онъ назначался собраніемъ, то былъ бы простымъ чиновникомъ; избранный же всеобщимъ и прямымъ голосованіемъ 40 милліоновъ человѣкъ, онъ государь, что и доказали событія. «Ст. 64. Президентъ назначаетъ и смѣщаетъ всѣхъ сановниковъ и должностныхъ лицъ республики». Несвойственно, но монархически. Ст. 65 идетъ еще далѣе: «Президентъ республики имѣетъ право перемѣщать и отрѣшать агентовъ администраціи, избранныхъ гражданами». За одно ужъ объявить, что муниципалитеты ничто иное, какъ мѣста подчиненныя префектурѣ. Позвольте же спросить васъ, республиканцы 1848 г., съ какой стати осуждаете вы теперь императорскую централизацію? «Ст. 71 и слѣд. Учреждается государственный совѣтъ, предсѣдательство въ которомъ по закону принадлежитъ президенту республики». — Такимъ образомъ все заботливо пригнано къ единству, законодательство, исполнительная власть, назначеніе на всѣ должности, перемѣщеніе и отрѣшеніе муниципальныхъ агентовъ, выбранныхъ гражданами, регламентація, контроль. «Ст. 77. Въ каждомъ департаментѣ учреждается префектура; въ каждомъ округѣ подпрефектура; въ каждомъ кантонѣ кантональное правленіе; въ каждой общинѣ муниципальный совѣтъ». — Нельзя не придти въ изумленіе при видѣ задуманной такимъ образомъ іерархіи! Когда-то толковали о муниципальныхъ вольностяхъ. Конституція же 1848 г. сваливаетъ въ одну кучу префектуры, подпрефектуры и муниципалитеты, подводя ихъ подъ одну категорію, но оставляетъ впрочемъ за собою право установить впослѣдствіи способъ назначенія мировъ и ихъ помощниковъ. Этотъ вопросъ былъ порѣшенъ правительствомъ Наполеона III, и притомъ, нельзя не сказать этого, въ смыслѣ республиканской конституціи 1848 г. Впрочемъ такимъ же образомъ понимала дѣло и конституція 1793 г., что не мало облегчило Наполеону I установить организацію аутократизма въ 1799, 1802 и 1807 годахъ. «Ст. 81. Правосудіе отправляется во имя народа». Мистическая формула, которая означаетъ вотъ что: сановники, на которыхъ возложено отправленіе правосудія и которые, переставъ быть органами божественнаго права, должны считаться истолкователями совѣсти своихъ согражданъ, быть ими избираемы и передъ ними отвѣтственны, на дѣлѣ оказываются совершенно независимыми отъ своихъ согражданъ и чуждыми той мѣстности, гдѣ они засѣдаютъ, потому что назначаются президентомъ республики, получаютъ жалованье отъ центральной власти, наконецъ пользуются несмѣняемостью. Стоило ли ради этого отрицать божественное право? «Ст. 91. Учреждается верховный судъ». Точь въ точь въ первую имперію, какъ будто обыкновенные суды не стоятъ надъ нами въ недосягаемой высотѣ. Несчастные республиканцы! «Ст. 104. Общественная сила обязана повиноваться». — Статью 50, кромѣ того, опредѣлено, что президентъ республики начальствуетъ надъ вооруженной силой. Такимъ образомъ въ переворотъ 2-го декабря 1851 г. ни національные гвардейцы Парижа и другихъ городовъ, ни военный людъ не имѣли права, въ качествѣ вооруженной силы, воспользоваться противъ этого беззаконія статьей 110-й, по которой «Охраненіе конституціи довѣряется защитѣ и патріотизму всѣхъ французовъ». Они не могли сопротивляться, хотя бы ихъ гражданская совѣсть оказалась въ противорѣчіи съ обязанностью повиноваться президенту, ихъ непосредственному начальнику. Прежде всего ихъ долгъ былъ повиноваться, а затѣмъ, снявъ мундиры и сложивъ оружіе, они должны бы были спокойно и почтительно заявить свой протестъ въ меріяхъ и казармахъ, если нашлось бы на то время. Вотъ въ какомъ духѣ была задумана конституція 1848 г., изъ которой я привелъ кое-что для курьеза, вотъ памятникъ республиканскаго французскаго генія XIX вѣка. На нее потратили, по крайней мѣрѣ, 400 дней въ глубокихъ размышленіяхъ и соображеніяхъ, 900 избранниковъ демократіи, а если считать на наличныя деньги, то она обошлась въ 2.250,000 франковъ, не считая издержекъ на канцеляріи, буфетъ, освѣщеніе и отопленіе, не говоря уже о нетерпѣніи страны, упадкѣ цѣнностей, застоѣ въ дѣлахъ и т. п. |
