− Ну, и хорошо. Девочки быстро взрослеют, а мужчины и в тридцать, как мальчишки, поэтому я даже рада. Пускай будет постарше.

Не зная, как реагировать, я просто замерла на месте. Дышать стало легче, но грудь по-прежнему сдавливало, словно тисками, а сердце стучало, как барабан.

− Давно встречаетесь?

− Два месяца.

− Выходит, после операции. – Бабушка склонила голову набок и шутливо погрозила мне пальцем. – Небось, в больнице и познакомились?

− Можно и так сказать, − на выдохе произнесла я.

− Ладно, встречайтесь. Только с головой, Света-конфета. Поняла?

− Поняла. – Нагнувшись за сумкой с продуктами и летними платьями, я клюнула бабушку в щеку и уже собиралась выйти за дверь, но она остановила меня на пороге.

− Привет передавай своему Роману. И не зови его домой слишком часто, а то ещё соседка присмотрится и уведёт.

Рассмеявшись, я крепко обняла бабушки и рванула к вокзалу с почти лёгким сердцем. Моей прощальной фразой в этот раз стало: «Не говори маме. Я потом сама ей скажу».

На прощание бабашка развела руками. Уж что-что, а чужие секреты она хранить умела.

Роман встретил меня в самом начале перрона. Как всегда, серьёзный, сдержанный и с выправкой заправского гусара. И куда делась эта сдержанность, когда я, спрыгнув с последней ступеньки электрички, стрелой подбежала к нему. Мы с трудом отлипли друг от друга через десять минут. Его глаза сияли, и в них я видела отражение собственных сияющих глаз.

– Я скучала.

– Я тоже.

Дома мы были в начале девятого. Роман приготовил вкуснющее мясо с овощами, соус от которого я затирала кусочком багета с сыром. На следующие выходные он попросил меня сделать гуляш. Как и Николай Андреевич, Роман очень сильно любил это блюдо, а я старалась не искать причины такого совпадения.

Вечером мы снова лежали на диване, и Роман теперь уже в лицах рассказывал мне о встрече с матерью. Я смеялась до икоты и, в конце концов, решилась спросить его насчёт той самой сестры из Москвы, которую вспоминал пресловутый Константин Симонов.

– Отец ушёл из семьи, когда мне было пятнадцать. Мы с матерью вернулись сюда, а через два или три года у него родилась дочь. Сейчас ей около двадцати двух. Вживую я видел её раз или два. Лет пять назад, когда ездил на конференцию в Москву. С отцом мы почти не поддерживаем отношений. У него сильный артроз, и он еле ходит.

– А друзья? У тебя ведь есть друзья, кроме этого Симонова?

– У каждого человека есть друзья. – Роман улыбнулся уголком губ. Его лицо стало задумчивым. – Просто дружба – понятие растяжимое и относительное. С годами она часто перетекает в приятельские отношения. С возрастом друзей становится меньше. Времени на всё не хватает. В студенческие годы я мог похвастаться большим количеством друзей, но кто-то из них переехал, кто-то женился, потом пошли дети, и постепенно мы потерялись. Конечно, с некоторыми я поддерживаю отношения, но уже от случая к случаю. Сейчас мой самый лучший друг – я сам, потому что в этой жизни можно полагаться только на себя.

Прижавшись к нему вплотную, я устроила на его груди голову. Роман продолжал говорить то о своём отце, то о матери, а я ловила себя на мысли, что когда-то давно как будто уже слышала эту историю. По крайней мере, большую её часть. И ощущение странного чувства дежавю накрыло меня снова. В последнее время оно стало повторяться с завидной регулярностью, особенно, если Роман был рядом.

В самом начале наших отношений что-то похожее на дежавю возникало тоже, но я мало обращала на него внимание, потому что постоянно хотела ущипнуть себя и проверить, а не снится ли мне Роман. Его поцелуи, прикосновения, голос – всё, всё подчас было таким знакомым, что иногда от этого у меня по спине бежали мурашки. Словно когда-то давно мы уже были вместе.

– Знаешь, – повернувшись к нему лицом, произнесла я, – с некоторых пор я начинаю верить в реинкарнацию. Иногда мне кажется, что я уже жила на этой земле и в той другой жизни тоже любила тебя.

Он не сразу ответил мне, а долго-долго смотрел в глаза, словно подыскивал правильные аргументы. И в тот момент, когда я уже решила, что он поднимет меня на смех и обвинит в псевдонаучности, прозвучало:

– Выходи за меня замуж.

– И ты согласилась?

– Да.

Вера ударила себя ладонью по лбу и, чуть приспустив пальцы, прикрыла ими глаза.

– А я ещё считала тебя умной.

– То есть, по твоему мнению, замуж только дуры выходят?

– В девятнадцать, да! А если учесть, что мужик твой старше тебя в два раза, то… – И Вера развела руками как бы в подтверждение своих слов. – Эх, Светка! Дура – та, что замуж за старика вышла. Это у меня, между прочим, тётка всегда так говорила. А она бы попусту болтать не стала. Её дядька на одиннадцать лет старше был.

Отвернувшись, я открыла тетрадь и принялась дописывать домашнее задание по геометрии, которое не успела сделать вечером. Первый акт Марлезонского балета прошёл именно так, как я и предполагала. Вера надувала губы, топала ногами, брызгала слюной и громко цокала на всю аудиторию, выражая тем самым своё недовольство по поводу моего замужества, но мне, честно говоря, было всё равно. Теперь оставалось выстоять только против мамы и бабушки, если те тоже начнут возмущаться.

– Я думала, ты в науку пойдёшь или устроишься работать в какую-нибудь хорошую фирму.

– А что, замужняя женщина не сможет устроиться работать в хорошую фирму или заниматься наукой?

– Да не в этом дело! Если он позвал тебя замуж через два месяца отношений, то скоро и детей захочет.

– Это мы пока не обсуждали, но, думаю, компромисс найти сможем.

– Какой компромисс? – не сдержав смех, выпалила Вера. – Тут только один компромисс: либо он ждёт окончания твоей учёбы, либо ты к борщам добавляешь пелёнки. Но только вот Роману твоему тридцать девять, а значит, времени у него осталось с гулькин нос, поэтому, скорее всего, уступить придётся тебе. Руку на отсечение дам, что и года не пройдёт, как ты в декрет свалишь.

– А я где-то читала, что Чарли Чаплин стал последний раз отцом в возрасте шестидесяти с лишним лет. Ну, а про Грачевского и Петросяна мне, наверное, и вовсе говорить не стоит, поэтому не так уж мало у нас с ним времени.

Махнув рукой, Вера закатила глаза так, словно я была окончательно потерянной для общества личностью.

– Ну и когда столь знаменательное событие?

– Во второй половине лета. В августе у Ромы отпуск. Он хочет провести медовый месяц на Эгейском море. Но с точной датой мы пока не определились. На следующей неделе пойдём подавать заявление в ЗАГС. Там, наверное, уже и решим.

– Значит, будешь водить его за нос до августа.

– Не знаю, но пока я не готова. И пересиливать себя только потому, что тебе это кажется странным, не собираюсь.

Вера усмехнулась.

– А в первую брачную ночь ты, конечно, сразу станешь готова. Прям как пионер.

На последнее замечание я позволила себе не отвечать.

– А ты не думала, что потом разочаруешься. Вдруг тебе не понравится, а после свадьбы уже поздно будет.

– А почему мне должно не понравиться?

– Ну, – Вера пожала плечами. – Сексуальная несовместимость, например. Я бы на твоём месте воспользовалась благами двадцать первого века как можно раньше.

– Если двое влюблены, то они всегда найдут возможность сделать друг другу приятное.

– Ладно. Видимо, с тобой бесполезно спорить. Ты железобетонная. – Вера вздохнула и притянула меня к себе. – Несмотря ни на что, я рада, что вы женитесь. И кто бы мог подумать, что из группы ты выскочишь замуж самая первая. Представляешь, как разозлится Маша, когда увидит твои свадебные фотографии.

– Я не собираюсь показывать Маше свои свадебные фотографии.

– Она может увидеть их в «Инсте» или «ВК». Ну или я отправлю ей парочку. Так, чтобы не расслаблялась.

Улыбнувшись, я зевнула и посмотрела назад. Большинство наших одногруппников либо дремали на последних рядах, либо тыкали указательным пальцем по экранам телефонов.