Мы познакомились третьего июля. Точнее, я думала, что мы познакомились третьего июля. Впрочем, ему ничто не мешало считать также. В этом-то и заключалась вся абсурдность нашего положения, потому что, как выяснилось позже, до той злополучной даты мы встречались и не раз, хотя и не подозревали об этом.

В тот день он сбил меня на машине. Лил по-сумасшедшему сильный дождь, и я не разбирала дороги. Промокла до нитки и уже не обращала внимания на хлюпающую в ботинках воду. Волосы липли к коже, по щекам и шее струились крупные капли дождя, смешанные с чем-то солёным.

Где-то слева замаячила спасительная автобусная остановка. Я рванула к ней. С неё можно было уехать в... С неё можно было уехать куда угодно. Без разницы куда, лишь бы уехать. И я побежала вперёд. Думала, что смогу проскочить перед мчащимися машинами, но не успела... Точнее, мы тогда не успели оба.

Удар не был сильным – я упала на колени. Правую голень пронзила острая боль, ладони, прилипшие к асфальту, саднило, а в голове, как молотком по железу, стучала одна-единственная мысль: «Меня сбила машина. Меня сбила машина! Меня сбила машина…»

Он подскочил ко мне почти сразу. Выбежал под дождь в чём был, и его чёрный пиджак мгновенно стал таким же мокрым, как и моё платье.

– Совсем мозгов нет? – От злости он брызгал слюной во все стороны. – Пятьдесят метров до светофора пройти не могла? А если б я тебя растоптал? И не как сейчас, а насмерть. Одним ударом и сразу!

Втянув голову в шею, я извинилась. В спорах я часто извинялась, даже если была права. Просить прощения всегда проще, чем что-либо доказывать человеку, особенно, когда тот не в духе.

– Голова как? Не болит? Не кружится?

– Нормально. С ногой плохо.

– Встать можешь?

– Не знаю.

Я правда не знала, но на всякий случай попыталась. Вышло из рук вон плохо. Боль в ноге усилилась, и мне пришлось прикусить губу, чтобы сдержать рвущийся из груди крик.

– Всё с тобой ясно, – проговорил он уже чуть мягче и, нагнувшись, осторожно приподнял меня, заставив опереться на своё плечо. – Горе ты луковое. И откуда взялась на мою голову?

Я промолчала. Лишь потом, много часов спустя, уже в рентген-кабинете, рассуждая на эту тему, я поняла, что, скорее всего, была под воздействием шока, а от того соображала через раз.

– Так. – Приоткрыв дверцу, он усадил меня на заднее сиденье своей машины, – ноги вытяни, особенно правую. Она обязательно должна лежать, и не двигай ей, поняла? Можешь опереться на стенку. Погоди только, цветы уберу.

«Какие цветы?»

Повернув голову, я наконец поняла, о чём идёт речь. Справа от меня, действительно лежали цветы. Кроваво-красные розы, с огромным бутоном, на длинном стебле и почти без шипов. Целая охапка. Не сосчитать, навскидку около пятидесяти.

«Наверное, девушке своей купил», – подумала я и с трудом подавила зависть. Мне и ромашек-то за все мои восемнадцать лет не дарили ни разу, а тут розы, да и ещё и в таком количестве. Повезло кому-то…

Тем временем, машина загудела, и мы плавно «поплыли» по асфальту. Розы теперь лежали рядом с ним, и я чуть подалась назад, пытаясь разместить на сиденье ноющую ногу, но вовремя спохватилась.

– Я ведь Вам весь салон перепачкаю.

– Этот салон видел вещи похлеще грязи и дождевой воды. Не бойся: тебя стерпит.

Я расслабилась и, вытянув ногу, внимательно посмотрела на затылок водителя. А ведь лицо его я так и не рассмотрела. Одно только в глаза бросилось – высокий. Я ему едва до плеча достаю. Не толстый и не худой, но широкоплечий. Волосы тёмные, совсем как мои, на затылке, коротко подстриженные, а вот про лоб совсем ничего не помню. Да и не надо, наверное, уже…

– Вы меня в какую больницу везёте?

И, повертев головой, я поглядела на стёкла, покрытые мелкими бисеринками дождя. Впереди маячили пустые, но совершенно незнакомые улицы. Я не знала этот район, а потому решила уточнить просто на всякий случай:

– Вы ведь меня в больницу везёте?

Когда он не ответил и во второй раз, сердце в моей груди забилось быстрее. Шок от удара прошёл – на смену ему пришла паника. Теперь пугало не то, что меня сбила машина. Теперь пугало то, что я еду с незнакомым мужчиной неизвестно куда.

– Если можно, то давайте в пятую, – попросила я, чувствуя, как дрожит голос. – Но в принципе можно и в любую другую…

На светофоре он наконец остановился и, повернувшись, посмотрел на меня в упор:

– Мы не поедем в больницу.

– Почему? – Мои брови взлетели вверх, и я с трудом подавила желание встать.

– Потому что до ближайшего травмпункта минут двадцать езды. Воды на асфальте по колено, а небо как будто прорвало. Поедем так далеко и либо застрянем, либо опять кого-нибудь собьём.

– И что делать?

– К себе тебя отвезу. Тут ехать минут семь.

– К Вам?!

Я закашлялась и потёрла рукой горло. Он что, поиздеваться надо мной решил?

– Послушайте, если так трудно довести до больницы, я и сама могу. Высадите меня на остановке, я такси вызову.

– Да не трону я тебя, не бойся, – процедил он и снова оглянулся. – Я врач. Сотрясения вроде как у тебя нет. Нога на перелом тоже не тянет. Ушиб или в худшем случае вывих.

– Врач? – не поверив, переспросила я и учуяла в своём голосе насмешку. – Действительно, врач?

– Хирург собственной персоной. Иванов Роман Алексеевич, не слышала о таком? – Я помотала головой. – А работаю я, между прочим, как раз в твоей любимой пятой. Не веришь? Приедем, дома документы покажу.

Почему-то мне казалось, что он улыбается. Или вид делает, чтобы разрядить обстановку. «А голос у него вполне приятный, когда не орёт», – опять подумала я и даже представила его в каком-нибудь ресторане, играющим на гитаре и исполняющим песни Цоя.

Значит, Роман… Красивое имя. Мне оно с детства нравилось. Дядя Рома был моим самым любимым из маминых ухажёров. Красивый, темноволосый и часто таскал меня на шее. Как-то раз мама попросила называть его папой, а я возмутилась: «Какой же он папа, если он дядя Рома?!» Где-то в глубине души уже тогда, в свои три с половиной года, я чувствовала, что он никак не может быть моим папой, оттого и заявила через месяц маме, что вырасту и выйду за него замуж. Мама тогда сильно на меня накричала и больно отшлёпала по заду, а спустя ещё недели две мы уехали к бабушке, и я больше никогда не видела дядю Рому.

– Эй, горе луковое? Ты живая там?

– Живая.

– Хорошо, а то мы почти приехали.

– Вы в «Солнечном круге» живёте?

– Чуть-чуть подальше, не в новых, а в старых домах. Мне хрущёвки больше нравятся. Кухни маленькие, зато квартиры тёплые, и звукоизоляция хорошая. А эти новые как коробки, уже через год все в трещинах, ветер подует, и дома нет.

Кивнув для приличия, я снова посмотрела в окно. Дождь не уменьшился ни на йоту. Небо не прекращало рыдать и отчаянно превращало асфальт в огромное грязное озеро. Людей поблизости больше не было, видимо, все уже давно разошлись по домам и до завтрашнего утра на улицу высовываться не собирались.

Он сказал правду. Мы действительно затормозили возле серой пятиэтажки ровно через семь минут после его категоричного «К себе тебя отвезу». Загнав автомобиль между деревьями, он помог мне выбраться и, закинув мою руку к себе на плечо, повёл к подъезду.

Добрались мы быстро. Его квартира располагалась на втором этаже. Чистая и опрятная, но с небольшим количеством мебели. В единственной комнате, которая служила и гостиной, и спальней, кроме расправленного дивана, письменного стола с ноутбуком, трёх стульев, комода с телевизором, зеркального встроенного шкафа да кресла в углу больше ничего не было. Обои на стенах изумрудные, шторы ‒ нежно зелёные с серебристыми листьями, мебель светлая. Единственным, что выбивалось из общего стиля, был ковёр, синий с жёлтым рисунком в виде ромбиков.