‒ Я не понравилась родителям Игоря, ‒ будничным тоном произнесла она так, словно это ровным счётом ничего для неё не значило. И даже качнула головой. Три раза, что подтверждало только один факт. Для неё это значило всё.

‒ Почему?

Вера пожала плечами. Со вчерашнего дня в мочке её левого уха прибавилось на одну серёжку. Теперь их было ровно четыре.

‒ Его мама преподаёт сольфеджио в музыкальной школе, а папа кандидат каких-то там наук. Технических что ли. Они хотели, чтобы Игорь поступил в консерваторию.

‒ А он?

‒ А он байкер.

‒ Не грусти! ‒ Я потрепала Веру по плечу. ‒ Если первая встреча не удалась, это не значит, что они не примут тебя и потом тоже. Всё равно твой Игорь ‒ молодец! С родителями познакомил, а это уже немало.

Вера усмехнулась.

‒ Ему пришлось. Они вернулись раньше времени. Должны были днём, а приехали рано утром и застали нас, как говорится, тёпленькими.

Что-то внутри меня оборвалось, и пенал, который я доставала из сумки, с треском выскользнул из рук на пол. А если однажды бабушка вот так же приедет ко мне? Без приглашения да ещё и в воскресенье. И откроет ей Роман. С голым торсом, как он теперь завёл привычку ходить по квартире.

Руки задрожали, и я схватилась за телефон, словно тот был самой необходимой вещью на свете, и напечатала бабушке:

«На майские праздники я приеду домой».

‒ Им бы понравилась такая, как ты, ‒ продолжила Вера, когда я снова подняла на неё глаза.

‒ Это интересно какая?

‒ Правильная. Которая не пьёт, не курит, не гуляет, а целыми днями только и делает, что учится. От тебя они были бы в восторге. Руку на отсечение дам: мать Романа влюбится в тебя с первого взгляда.

«Влюбилась бы, если б я была лет на десять постарше».

‒ Представляешь, она ещё и сказать посмела, что это я его совратила. Словно до меня он был невинный как дитя.

Я перевела взгляд на входящую в двери преподавательницу.

‒ Всё обойдётся. Вот увидишь. Через несколько месяцев вы будете вспоминать сегодняшние ночь и утро со смехом.

Честно говоря, я не представляла, кого утешаю больше: себя или её.

Конец апреля выдался тёплым. Несмотря на утренние заморозки, днём солнце пекло немилосердно. Сегодня я даже сняла пальто и повесила его на руку, чтобы окончательно не вспотеть. Природа медленно из грязно-серого окрашивалась в сочно-зелёный. В проталинах, где не было асфальта, уже показалась молодая травка, а все деревья в округе покрылись толстыми клейкими почками. «Старый лист опадает для того, чтобы дать дорогу новому, – произнёс как-то раз Николай Андреевич, и этой весной я на собственном опыте проверила истинность сказанных слов. Несколько берёз возле нашей многоэтажки всю зиму простояли в жёлтой листве и расстались с ней только с приходом апреля. То, что не удалось сделать пронизывающим холодным ветрам, оказалось под силу ласково пригревающему солнцу и естественному ходу времени. Я была уверена, что наш любимый с Романом парк покроется свежей листвой ещё до конца праздников и, рассуждая на эту тему, едва не выпустила её из вида.

Стыдно признаться, но после того, как в мою жизнь ворвалась светлая полоса, я вообще на некоторое время забыла о её существовании и недавно, грешным делом, даже подумала, что она умерла. В магазине мы с ней больше не встречались, к мусорке она тоже не спускалась, а с того случая с кражей батончика уже прошло около трёх месяцев. Но она была жива. По-прежнему жива и стояла у дверей проклятой аптеки «Ромашка», прижав к животу большую эмалированную кружку.

Я хотела пройти мимо. И даже нарочно отвернула голову вправо. Но хватило меня всего на пару шагов, и, чертыхнувшись, я поднялась по ступенькам в «Ромашку».

Она выглядела всё так же. Сиреневый берет, бледное, словно высохшее лицо и жёлтый замызганный плащ.

− На что Вы собираете?

Её веки были опущены, и разомкнула она их только тогда, когда я потрясла её кружку.

− Мотилак.

Я знала, что такое «мотилак». Его принимал Николай Андреевич от болей в желудке, которые возникали от приёма других таблеток. И это заставило меня отказаться от дальнейших расспросов.

− Три упаковки мотилака, пожалуйста, − произнесла я, подойдя к прилавку, и приложила карту к терминалу.

За кассой стояла та самая, теперь уже рыжая аптекарша, но меня это не волновало ни капли. Схватив заветные таблетки, я отдала их женщине в сиреневом берете. Две сунула в карман плаща, третью к мелочи ‒ в кружку.

− Возьмите и постарайтесь не болеть.

А потом её высохшие крючковатые пальцы сжали мои. Удивительно, но хватка, несмотря на комплекцию, болезни и возраст, у неё была железная.

− Бог тебя не забудет, девочка! Вот увидишь! Тебя не забудет…

На скулах у Романа заиграли желваки.

– Что ты сделала?

Я рассказала ему о случившемся ещё раз, а в конце добавила, выделяя голосом каждое слово: «Я купила ей три упаковки мотилака».

Он потёр глаза и, вытянув губы в узкую полоску, сел на диван.

– Мне не жалко этих денег. Это твоя стипендия, и ты можешь тратить её, как считаешь нужным, но, какова вероятность, что она не сдала эти лекарства обратно в аптеку, как только ты завернула за угол.

– Она не сдала.

– Только потому, что ты видела, как она роется в мусоре, или потому, что ты заплатила за украденный ею батончик?

– Зачем ей это делать?

– Когда я был лет на пять или шесть старше тебя и уже работал в больнице, ко мне на улице подошёл старик возраста Николая Андреевича и попросил заплатить за его продукты. Я согласился. Купил ему хлеб, консервы, чай, макароны и, кажется, пряники, но, придя домой, обнаружил, что у меня закончился сахар, и потопал обратно. И кого, ты думаешь, я обнаружил в этом магазине. Правильно! Того самого старика. Он сдал всё до последнего пряника и купил две бутылки водки.

– Ты сейчас хочешь сказать, что таким, как она, помогать не нужно?

– Нет, я говорю о другом. Хочешь – помогай. Хочешь – собирай вещи и отвози их в пункты приёма к Илоне или ещё к кому-нибудь, но не будь такой наивной и безотказной. Однажды эта старуха подойдёт к тебе в магазине и попросит купить соли или хлеба. Ты купишь, а на следующий раз она засунет в твою корзинку сыр и окончательно влезет к тебе на шею.

- Хорошо. Я поняла.

Я нарочито смотрела куда угодно, только не на Романа. Он впервые разговаривал со мной так – с позиции «я старше, а значит – умнее». Стало неприятно и даже как-то обидно. Словно мне десять, и я заблудилась в трёх соснах.

– Ладно. – Я сделала вид, что согласилась, и собралась уйти к себе, но на полпути обернулась. – Забыла сказать. Сегодня вечером я уезжаю в Ч***. На два дня.

Взгляд Романа потемнел. Стал растерянным и недовольным.

– Ты же не хотела.

– Не хотела, но планы поменялись.

– И во сколько электричка?

– В половине девятого.

– То есть через час ты уже уйдёшь?

В знак согласия я кивнула.

– Ладно. – Роман встал с дивана и, прочистив горло, прошёл в сторону кухни. – Как знаешь.

В воздухе повисло напряжение, которое можно было резать ножом. Назревала ссора. Наша самая первая ссора, которая естественно случилась на пустом месте. Я надулась, потому что он меня отчитал, он разозлился, потому что на праздники я уезжала в Ч***.

Правый глаз зачесался, и я с силой его потёрла. Правый глаз у меня всегда чесался к плохому, а, точнее, к слезам, и я быстро заморгала, пытаясь отсрочить их появление.

«В ссоре победителей не бывает, и в ссоре всегда виноваты оба, – рассуждала я, скидывая вещи в сумку и жалея, что вырвавшихся слов было уже не вернуть. – Только бы всё закончилось не этим. Только бы мы не разошлись…»

– Давай отвезу. – Роман появился в дверях моей комнаты минут через сорок после своего бегства на кухню. Полностью одетый и с ключами от машины в руках. Его голос прозвучал мягче, заметно мягче, чем тогда, когда мы говорили о женщине в сиреневом берете.