– Спать нельзя, – произнесла Варя куда-то в сторону и прислонила к моему правому боку что-то завёрнутое в полотенце. – Лёд уберёте минут через двадцать.

Лишь много позже я узнала, что обращалась она к моим соседкам: глубокой пенсионерке с грыжей и женщине возраста моей мамы, которая старалась не распространяться о своём диагнозе. С ними я познакомилась ещё до операции и на них же оставила свою сумку.

Вскоре сознание начало проясняться, тошнота постепенно спадала, но тело по-прежнему оставалось ватным. И, как только я захотела перевернуться на бок, в палату вошла ещё одна женщина в белом халате. Она опять попросила назвать меня фамилию, имя, отчество, год рождения и адрес проживания. Как ни странно, но с памятью проблем не возникло. Я вспомнила всё, в том числе, и телефоны бабушки и Веры, которых записала в качестве родственников. В случае резкого ухудшения моего здоровья врачи были обязаны позвонить им. Конечно, ни та, ни другая приехать в ближайшее время бы не смогли, но никого третьего вписать в эту графу я не осмелилась.

В глазах двоилось, поэтому я так и не смогла понять, кем была та женщина в белом халате. То ли дежурным доктором, что принимала меня утром, то ли кем-то из врачей, снующим по операционной во время подготовки меня к анестезии, то ли вообще кем-то посторонним, кого я не видела раньше. Временами я отключалась, и тогда одна из моих соседок, чаще всего глубокая пенсионерка, громогласно повторяла: «Не спать!». Я открывала глаза и продолжала отвечать на вопросы. Мой голос вызывал во мне отвращение. Он казался слабым, непривычно высоким и звучал так пискляво, словно я была уже при смерти.

Через два часа наркоз окончательно выветрился. Я попросила соседку с грыжей достать из моей сумки телефон, включить его и передать мне. Viber, WhatsApp и Вконтакте тут же отозвались сотней непрочитанных сообщений. Одноклассники и школьные учителя поздравляли меня с днём рождения и желали всего того, что обычно желают именинникам: счастья, здоровья и большой-пребольшой любви.

Пролистав сообщения, я не стала вчитываться в длинные строки, скопированные из интернета. Разбираться с мессенджерами особого желания не было, тем более, что на экране уже высветился звонок от бабушки.

– Ну, наконец-то, Света! – произнесла она, едва я приложила трубку к уху. – Где тебя носило? Если бы ты и сейчас не ответила, я бы вечером приехала к тебе последней электричкой.

Мне не хотелось рассказывать бабушке что-то об операции, но врать и выкручиваться не хотелось ещё больше, поэтому, взвесив все за и против и выбрав меньшее из зол, я выложила правду как на духу.

– В смысле аппендицит? – изумилась она. – Ты уверена?

– Более чем.

– Но у нас ни у кого в роду такого добра не было.

– Значит, буду первой.

Бабушка хмыкнула. Я тут же попыталась её успокоить.

– Всё в порядке. Мне лучше, правда. Перитонита нет, поэтому бросать работу и приезжать в больницу не надо. Мне сделали лапароскопию, так что шрама во весь живот не останется. Это какая-то щадящая операция, – объяснила я, когда бабушка начала сыпать вопросами. – Малоинвазивное вмешательство*.

– Понятно, – вздохнула она и, рассказав о погоде в Ч***, вскоре отключилась.

Я прикрыла глаза и, положив телефон на одеяло, через минуту снова взяла его в руки. Нужно было уладить дела в университете, и единственным человеком, который мог хоть как-то мне в этом посодействовать, являлась Вера, поэтому я тут же позвонила ей по WhatsApp. Вера ответила секунд через десять и, судя по обстановке, которая её окружала, находилась она в коридоре возле одной из лекционных аудиторий.

– Ну, и где ты? – грозно спросила подруга, поджимая губы и становясь похожей на утку.

– В больнице. Мне удалили аппендикс, – спокойно произнесла я. В конце концов, стыдиться мне было нечего. Аппендицит – это не кровотечение после аборта и не венерическая инфекция. Он может возникнуть у любого человека. Любого возраста и любого социального положения.

– Ого, – только и смогла вымолвить Вера. – И как ты?

– Нормально, – больше соврала, чем сказала правду я.

– Действительно, выглядишь как огурец. Вся зелёная, только без пупырышек.

Вера засмеялась. Я последовать её примеру не решилась, боясь причинить вред своим надрезам. Под одеялом моё тело было по-прежнему голым, и я мечтала поскорее закончить с объяснениями и посмотреть на свой живот.

– Несколько дней меня не будет. Но, думаю, недолго. Если без осложнений, то во вторник уже приду на учёбу. Передай всем преподавателям. Пусть не теряют. Выпишусь и всё отработаю. И бога ради пиши лекции. Теперь мне придётся у тебя списывать.

– Ладно, – Вера цокнула и сделала вид, что рычит. – К тебе приехать?

– Не знаю. Как лечащий врач позволит, – и, задумавшись о режимных моментах, я отключила вызов.

Кажется, моим лечащим врачом был Роман, но я не могла знать этого наверняка. А если это совершенно другой доктор, являющийся его тёзкой, к примеру? А может, его имя и вовсе мне почудилось. Повернув голову к окну, я вдруг поняла, что не имею даже малейшего представления о том, в какой больнице нахожусь. Когда меня везли на «скорой, мне было настолько больно, что я даже спросить номер стационара не удосужилась. Мечтала только, чтобы это поскорее закончилось, а где и при помощи чего меня волновало мало.

– В какой мы больнице? – обратилась я к более молодой соседке.

– В пятой.

– А палату эту кто ведёт?

Пожевав губу, она задумалась.

– Иванов. Да, Иванов Роман Алексеевич.

Убрав на тумбочку телефон, я посмотрела на потолок. Ответа о том, как жить дальше на нём не было. На нём вообще ничего не было. Даже трещин.

«Значит, меня всё-таки оперировал он, – мысленно произнесла я, скользя взглядом по светло-зелёным стенам. – Должен был другой хирург, но Роман занял его место. Почему? Может, с самого начала поставили его, но он отказался, а потом передумал». Мысли в моей голове перескакивали с одного места на другое и напоминали неудачливую кошку, которая, не успев приземлиться, делала повторный прыжок, но, не рассчитав расстояния, больно ударялась о землю.

Набравшись храбрости, я наконец заглянула под одеяло. Живот покрывали пластыри и бинты. Боль почти не чувствовалась, и я списывала это на действие обезболивающего.

Ещё минут через десять в палату заглянула Варя и сказала, что по истечению трёх часов с момента выхода из наркоза можно будет попробовать встать, но, чтобы избежать обморока, делать мне это придётся в присутствии лечащего врача. В панике я закуталась в одеяло до подбородка и попросила соседок отыскать в моей наспех собранной сумке пижаму. Как назло, там оказалась серая футболка с ненавистным рыжим котом и той самой надписью.

Роман вошёл в палату ровно через три минуты после того, как я с трудом закончила натягивать шорты. Как всегда, спокойный, решительный и серьёзный. Белый халат был застёгнут на все пуговицы, и только в самом низу виднелись те самые чёрные джинсы, в которых он пришёл за шуруповёртом.

– Как Вы себя чувствуете, Светлана Владимировна? – произнёс он, и внутри меня всё похолодело. Роман впервые обращался ко мне на «Вы» да ещё и использовал отчество.

– Нормально, – будничным тоном произнесла я. В эту минуту я бы сказала «нормально», даже если бы меня переехал асфальтоукладочный каток.

– Голова не кружится? Тошнота? Рвота?

Я покачала головой, не в силах поднять на него глаза.

– Хорошо, Попробуем встать. Только медленно.

Откинув одеяло, я сделала глубокий вдох и, держась за тумбочку, сначала села на кровати, а потом аккуратно поднялась. Ноги у меня задрожали, голову снова закружило, но, вытащив наверх всю силу воли и гордость, я заставила себя устоять на месте. Упасть при нём сейчас было бы верхом унижения.

Не знаю, заметил ли он проклятого кота на футболке, но даже, если и заметил, реагировать никак не стал. В стенах этой палаты он был доктором и, похоже, другое амплуа примерять не собирался.